84. У эфира есть внутреннее качество принципиальной неизменности (саттва) и внешние аспекты видоизменения (раджас) и уплотнения (та-мас); в этой игре аналогий он представляет изначального человека или же — при помощи происхождения — человека как такового. Эта «алхимия» не покажется странной нашим постоянным читателям, и превыше всего покажет им — если такая демонстрация нужна, — что в каждой расовой определённости есть положительный аспект, который в случае необходимости может нейтрализовать пагубный аспект.
Во всяком случае, если белая раса может заявлять о своего рода превосходстве, то это только из-за индусов, кото-рые в некотором роде увековечивают изначальное состояние индоевропейцев, и, в более широком смысле, белых людей в целом. Индусы могут превзойти любую другую группу людей по своей созерцательности и из-за неё — по метафизическому духу; но жёлтая раса, в свою очередь, гораздо более созерцательна, чем западная ветвь белой расы, и это делает возможным, при общем взгляде, говорить о духовном превосходстве традиционного Востока, белого или жёлтого, также включая в это превосходство мессианскую и пророческую перспективу семитов, параллельную арийской перспективе аватар. Все эти факты сейчас находятся под вопросом из-за современного духа, который в состоянии так пошатнуть или опрокинуть все ценности, что естественная склонность к духовности может потерять всю свою эффективность, и новая духовность может в итоге реализоваться в той части, где её меньше всего ожидают. Это снова заставляет подчеркнуть обусловленную природу всего наследственного превосходства: если принимать во внимание роль, сыгранную религиозными и идеологическими влияниями, а также взаимодействие компенсаций как во времени, так и в пространстве; если наблюдать, к примеру, что некоторая группа, считавшаяся варварской, может неоспоримо превосходить другую группу, считавшуюся цивилизованной (не говоря о возможности личного превосходства индивидов любой группы), то нужно признать, что вопрос о расовом превосходстве на практике бессмысленен.
Из всего того, что было сказано выше, можно вывести, что для нас стоит не вопрос «В чём состоит наше расовое наследие?», а скорее вопрос «Что мы делаем с этим наследием?». Говорить о расовой ценности для индивида достаточно бессмысленно, ибо существование Христа или доктрины Веданты ничего не добавляет к ценности белого человека с низкой природой, как варварство определённых африканских племён никак не умаляет чёрного человека с душой святого; а что касается эффективной величины — не расы, а этнического атавизма — это вопрос духовной алхимии, а не научных или расистских догм.
В одном из аспектов метафизическая причина существования рас состоит в том, что различия не могут быть только качественными, как в случае с кастами. Различия могут и должны проявляться «горизонтально», с точки зрения просто способов, а не сущности. Не может быть только различия между светом и тьмой, должны существовать и различия в цвете.
Если каждую касту в некотором роде можно найти среди других каст, то же можно сказать и о расах по тем же причинам, при этом не касаясь вопроса о расовом смешении. Но кроме каст и рас, также существуют четыре темперамента, которые Гален относит к четырём чувственным компонентам, а также астрологические типы, связанные с планетами нашей системы. Все эти типы или возможности присутствуют в человеческой субстанции и составляют индивида, определяя его разными способами: познать аспекты человека — это способ лучше узнать самого себя.
Расы существуют, и их нельзя игнорировать, тем более что время, когда мир был разделён как бы на закрытые вселенные, подошло к концу и с ним — право на чисто условные упрощения; в любом случае, важнее всего понять, что расовая обусловленность может быть только относительной; человек определяется ей, не переставая быть человеком.
Современное движение к единообразию, заставляющее мир становиться всё меньше и меньше, кажется, способно смягчить расовые различия, в любом случае, на уровне мышления, не говоря уже об этническом смешении. В этом нет ничего удивительного, если подумать о том, что эта стандартизирующая цивилизация, основанная на чисто земных нуждах человека, противоположна любому высшему синтезу. Человеческая животность обеспечивает в принципе достаточно хрупкую почву для взаимного понимания и благоприятствует разрушению традиционных цивилизаций под знаком количественной и духовно пустой «культуры». Но факт зависимости от того, что даёт человечеству «низкоуровневую солидарность», предполагает отделение масс, интеллектуально пассивных и несознательных, от элит, которые законно их представляют и вследствие этого также воплощают как традицию, насколько она адаптирована к данной расе, так и дух этой расы в самом высоком смысле85.
Давайте используем возможность вставить здесь вместе с этими мыслями о расах и связанные с ними некоторые замечания о противоположности — истинной или ложной — между Западом и Востоком. В первую очередь, в обоих случаях наличествует внутренняя оппозиция между священным наследием и всем иным, активно или пассивно уводящая от этого наследия; это показывает, что различие между Востоком и Западом не является абсолютным, что есть «западный Восток», как был — и, возможно, есть в определённых пределах — «восточный Запад», как на горе Афон или в другой относительно изолированной ситуации. При рассмотрении Востока, таким образом, если мы хотим избежать запутанных противоречий, мы должны начать с различения между людьми Востока, которые ничем или почти ничем не обязаны Западу, и имеют всякое право и причину противостоять ему, и теми, кто, наоборот, обязаны Западу всем (или же полагают так), но также часто проводящими своё время, подсчитывая преступления европейского колониализма, будто бы только европейцы завоёвывали другие страны и эксплуатировали другие народы. Бессмысленная спешка, с которой вестернизированные люди Востока всех политических цветов стараются вестернизировать Восток, доказывает без вопросов, что они сами убеждены в превосходстве современной Западной цивилизации — той самой цивилизации, что породила колониализм, культ машин и марксизм. Немногие вещи столь же абсурдны, как антизападничество тех, кто сам вестернизирован. Нужно сделать выбор: или эта цивилизация достойна усвоения, в каковом случае европейцы — это сверхлюди, заслужившие неограниченную благодарность, или же европейцы — это злодеи, заслуживающие презрения, и тогда они и их цивилизация связаны воедино, и подражать им нет никакого смысла. Но на практике Западу в полной мере подражают, причём искренне — даже в его наиболее бессмысленных капризах. Совершенно не ограничиваясь современными вооружениями для целей законной защиты или оборудованием экономических средств, способными справиться с ситуацией, созданной перенаселением, что само по себе частично вызвано биологическими преступлениями современной науки, восточные нации заимствуют саму душу антитрадиционного Запада, доходя до того, что ищут в религиоведении, психоанализе и даже сюрреализме ключи к вековой мудрости Востока. Одним словом, они верят в превосходство Запада, но упрекают людей Запада за подобную веру.
Давайте оставим этот парадоксальный аспект современности и обратимся к вечной душе Азии и Африки. В глазах человека Востока, оставшегося верным традициям, более отвратительным, чем другие притеснения, которые в физическом отношении были более жестокими, западный колониализм делают именно эти характеристики, которые обнаруживаются только в современной цивилизации: во-первых, материализм, не ограниченный только физической сферой, но претендующий и на область духа — материализм де-юре и не только де-факто; во-вторых, смешение лицемерия86 и вероломства, исходящего из материализма; и, в-третьих, тот факт, что всё сделано банальным и уродливым; но превыше всего это политическая непреодолимость и культурная неассимилируемость, дарованная белому человеку — в условном смысле слова — как невиданному ранее типу, как если бы это был нечеловек или «марсианин»87. Ни монголы, ни мусульмане не демонстрировали такого странного антитрадиционного духа; их военная сила не была абсолютной; монголы превратились в китайцев, другие монголы были ассимилированы исламом или, на западе, христианством. Жажда захватов мусульман подошла к естественным пределам, но более важно то, что исламская ментальность была традиционной и в своих глубочайших тенденциях совместимой с индуизмом: мусульманская духовность даже смогла дать новый стимул вайшнавскому мистицизму, как буддизм смог несколькими веками ранее оживить определённые аспекты индийской духовности. Самое малое, что тут можно сказать — это то, что современный дух не включает ничего такого рода, и что западная угроза самым священным вещам Востока, наоборот, не знает предела, как это точно доказано антитради-ционным духом «младоазиатов» или им подобных — современным стремлением Востока к самоубийству.
Для «нового поколения» главным унижением является слабость, и, таким образом, открытость для колонизации; слабость часто рассматривается как синоним традиции, как если бы при оценке западной силы или интерпретации традиционных ценностей вопрос истины и не поднимался. Что даёт силу, полагают они, то и истинно, даже если это ввергает в ад; древнюю коррупцию сменяет гневное и даже дьявольское достоинство — они «освободят» народ, даже ценой того, что придаёт смысл его существованию, и с готовностью воспримут идею «мы должны идти в ногу со временем», как если бы существовал императив, требующий от человека отречься от своего интеллекта, или разрешающий ему сделать это. Если заблуждение неизбежно, то таким же образом неизбежна и интеллектуальная оппозиция ему; и это не говоря уже о вопросе, что может быть уместно или эффективно в настоящее время. Истина — это благо, не потому что она уместна или очевидно эффективна, но потому что это истина, не забывая, что истина совпадает с реальностью и, следовательно,