Именно для того, чтобы помочь избежать этого вида недоразумений, связанных с изначальной арийской расой, мы обычно употребляем термин «гиперборейский», появившийся в Греции ещё до известий о германцах. Как бы то ни было, нужно сказать, что, без всякого сомнения, термины «арийский», «нор-дически-арийский», «нордически-западный» и так далее, никогда не означают в рамках серьёзной расовой доктрины «немецкий» или «германский». Эти термины обозначают гораздо более широкую реальность. Они относятся к общему древу, в котором германские народы периода завоеваний являются лишь одним из многочисленных ответвлений. Всё это древо имеет право называться так, отражая происхождение великих народов — создателей цивилизации как на Востоке, так и на Западе — древняя Персия, древняя Индия, как и ранняя Эллада или сам
Рим. Среди всех этих народов могут существовать отношения кровного родства, но ни в коем случае не производности (происхождения одного от другого). О производности можно говорить только в смысле их происхождения из этого общего гиперборейского древа, восходящего к такой глубокой древности, что сегодня глупо выдвигать претензии от имени какого-либо исторического или тем более современного народа, представляя его единственным, исключительным потомком.
Экспансия североарийских народов шла в двух основных направлениях: горизонтальном (начиная с Запада и через Средиземное море, Балеарские острова, Пиренеи, Крит и Египет), и поперечном (северо-западное и юго-восточное направление, от Ирландии до Индии, с центрами, расположенными в регионе Дуная и Кавказа, который, вовсе не будучи, как представлялось раньше, «колыбелью» белой расы, был местом распространения на пути миграции одного из североарийских потоков). Что касается миграции собственно германских народов, то они, по сравнению с вышеуказанными двумя направлениями, относятся к несравнимо более позднему времени — последнему тысячелетию. Итак, вдоль этой горизонтальной оси и частично на пересечении с поперечной осью на Евразийском континенте возникли великие цивилизации Средиземноморья — те, что нам известны, и другие, дошедшие до нас только в виде жалких остатков. По отношению к этим цивилизациям, на основе совершенно новых доисторических горизонтов, надо видеть в нор-дически-германских народах периода завоеваний просто потомков, которые, происходя из общей семьи, были просто последними, появившимися на исторической сцене. Со всех точек зрения они уже не были «чистыми».
Конечно же, не имея за плечами всего того прошлого, что имелось у других групп той же семьи, они не были подвержены опасности смешения, и с физической и биологической точки зрения были «в порядке». Их жизнь в регионах с суровыми климатом и окружающей средой, где они были предоставлены сами себе, только усилила процесс селекции, укрепила такие черты характера, как упорство, изобретательность и смелость, в то время как отсутствие всякого контакта с внешними и городскими формами цивилизации позволило этим германским народам сохранить живые мужественные отношения, скреплённые воин-ской добродетелью и чувством чести и верности. По-другому дело обстояло в собственно духовной сфере этих потомков первоначальной североарийской расы: она подверглась определённой инволюции. В их традициях затемнилось первоначальное метафизическое и «солнечное» содержание, они стали фрагментарными, выродились в фольклор, саги и народные суеверия. С другой стороны, в этих традициях стала преобладать память не о первоначальных корнях, а о мифологизированных трагических событиях, выпавшие на долю одного из центров гиперборейской цивилизации — цивилизации Асов или божественных героев «Митгарда», отсюда хорошо известная тема «ragna-rufekr», обычно переводимая как «сумерки богов». Таким образом, чтобы ориентироваться в северогерманских традициях народов периода завоеваний и чтобы обнаружить истинное значение основных символов и воспоминаний, содержащихся в них, необходимо находить ориентиры в изучении наиболее древних арийских традиций, в которых сохраняются эти учения в наиболее чистой и наиболее полной форме: это не германские традиции, а традиции арийской цивилизации древней Индии и древней Персии, ранней Эллады и самого Рима. И немецкие расовые теоретики, как, например, Гюнтер, безоговорочно это признают91.
Характеристика проблемы происхождения, которую мы здесь обсуждаем, не должна ни в коей мере вызывать чувство неполноценности или подчинения с нашей стороны как итальянцев по отношению к исторически более поздним германским народам. Наоборот: подобно тому, как лучшие элементы итальянского народа соответствуют с точки зрения расы тела производному от нордической расы типу, точно так же в наследии наших наиболее возвышенных традиций, зачастую уходящих корнями к первоначальным временам, можно встретить эти же элементы «расы души» (стиль жизни, этос и так далее) и мировоззрение, общее для всех великих арийских и североарийских цивилизаций. Следовательно, посредством североарийских тезисов нашего расизма мы оспариваем право любого современного народа, каким бы он ни был, присваивать себе и монополизировать благородство происхождения, которое является общим. Это означает, что мы, насколько мы являемся и хотим быть наследниками древней арийской и римской цивилизации, и, следовательно, римско-германской цивилизации, сменившей её, признаём свою фактическую связь с североарийским духом, призванием и традицией.
Но, естественно, подобная позиция обязывает перейти от теоретического расизма к активному и созидательному расизму, задача которого состоит в том, чтобы из общего итальянского типа, весьма дифференцированного, извлечь и закрепить в существенной степени и чёткой форме тип — как физический, так и духовный — высшей расы, которая присутствует сегодня в итальянском народе в такой же степени, как и нордическая раса в немецком народе, будучи в обоих случаях подавленной этническим грузом со стороны инорасовых элементов и последствиями предшествующих процессов биологического и культурного вырождения.
Определённая ценность расовой характеристики проблемы исторических корней для формирования воли и для самосознания итальянца нового типа очевидна. Отсюда рождается подлинная «идея-сила», чувство достоинства и превосходства, не означающее высокомерия и основывающееся не на путаных мифах, создаваемых с чисто политическими целями, а на определённых традиционных знаниях.
14. ПРОБЛЕМА «ЛАТИНСТВА»
Тем не менее, нам могут возразить: «Всё это правильно, но как такие идеи соответствуют латинству? Разве мы не средиземноморцы, не латиняне, разве происхождение нашего народа и характер нашей цивилизации, как это признано во всём мире, не являются латинскими?». Этот латинский миф, если не по форме, которая ввиду последних событий демонстрирует только относительную прочность, то в виде «латинского братства» и фундаментального единства духа и способа восприятия «латинских» народов, по крайней мере в смысле «латинского» характера нашей итальянской цивилизации, всё ещё остаётся в силе во многих кругах, особенно в литературной и интеллектуальной среде, и имеет широкое хождение в преподавании различных дисциплин в наших школах. На основе этого мифа настаивают на противоположности, которое, несмотря ни на что, существует между нашими и всеми прочими народами, и, как следствие, на возможности только такого союза с ними, который диктуется только лишь общими политическими интересами.
Тем не менее, здесь мы опять имеем дело с сильным недоразумением, порожденным пассивным применением фраз и терминов, которые глубоко не рассматриваются. Что же всё-таки подразумевают, говоря «латинский»? Что, собственно, имеют в виду, используя это выражение?
Мы не случайно подчеркивали, что латинский миф — это любимое дитя в первую очередь литераторов и интеллектуалов. Действительно, в нынешнем понимании термин «латинский» (как и выражение «латинская цивилизация») имеет смысл, только если он используется в эстетическом, «гуманистическом» и литературном плане: то есть относится к миру искусства и культуры в самом поверхностном значении этих терминов. Здесь «латинство» — более или менее синоним «римского» элемента; другими словами, речь идет об отражении формирующей культурной деятельности Древнего Рима, которое сохранили некоторые народы, втянутые в орбиту Римской империи, вплоть до принятия его языка — латыни.
Если же, однако, взглянуть на данную проблему более глубоко, то можно легко обнаружить, что это «латинство», отражающее древнюю греко-римскую цивилизацию, является чем-то поверхностным. Можно сказать, что речь идет о штукатурке, с помощью которой безрезультатно пытаются скрыть как этнические, так и духовные различия, которые — как свидетельствует история вплоть до наших дней — могут быть даже антагонистическими. Как мы уже сказали, это единство существует только в мире литературы и искусства, и во многом сообразно с типично «гуманистической» интерпретацией, относящейся только к такому миру, в отношении которого древний героический Рим времён Катона не скрывал своего презрения. Также налицо общность в филологическом плане, но она уже является шаткой после того, как была неоспоримо установлена принадлежность латинского языка к общему арийскому и индоевропейскому древу: кроме того, остаётся фактом, что на уровне если не слов, то произношения и синтаксиса (склонения и так далее) древний латинский язык весьма близок к древнегерманскому, чего нельзя сказать о романских «латинских» языках. Так что, если отбросить половинчатые формулировки, то можно сказать, что это хвалёное «латинство» не соответствует никакой из действительно творческих и оригинальных форм, характерных для народов, входящих в эту общность. Речь идет просто о фасаде; не о существенном, а о второстепенном. Но это ещё не всё: с расовой точки зрения необходимо пересмотреть значение даже классического «греко-римского» мира, из которого происходит это латинство, и в отношении которого «гуманисты» питают почти суеверный культ.