Желание бесконечности, секуляризованное и запутанно переданное в терминах чистого действия, впоследствии — завоевания, авантюрного материального расширения, лежит в происхождении господства белой расы: но из-за того же самого оно лежит также в источнике первого этапа внутреннего упадка духовной западной цивилизации (законсервировавшейся ещё до Средневековья), и по отношению к нему действительно состоит в связи следствия и причины.
Если не говорить о настоящей отсталости различных действительно диких цветных народов, то здесь нужно сопоставить вышесказанное с внутренним вырождением некоторых великих неевропейских цивилизаций. Это вырождение, возможно, соответствует так называемым «циклическим законам» и, вероятно, выражается в том, что такие цивилизации оказались недостаточно развиты как материально, так и в плане действия — то есть неадекватно их высокому духовному уровню (особенно в случае Индии): их структуры оказались совершенно безоружными перед западным натиском «конкистадоров»; таким же образом в их духе, направленном прежде всего на нематериальную реальность и знание, интерес к реакции не смог обрести достаточную силу. В то же время самые низкие элементы после разрушения и покорения их государств перешли сначала к пугливому уважению, а затем и к подражанию белым.
Общие основы первой фазы белого расширения могут быть более или менее сведены к этому. В них трудно найти «ценности» в высшем смысле. У этого расширяющегося развития западной цивилизации, совпадающего с её первым кризисом, есть скорее смысл принципа беспокойства и беспорядка, взрывообразно разбросанного по всему миру. В такой фазе действительная сторона остаётся ограниченной авантюрными и приключенческими чертами характера, отваги, твёрдой воли — то есть единственно преобладающими являются черты воинской касты.
Анализ последующего периода не может не привести к осознанию дальнейшего упадка, переживаемого западной цивилизацией. Таков роковой закон: когда элемент иерархии теряет контакт с тем, что выше, он деградирует, не имея даже возможности оставаться там же; он склонен спускаться с этого плана в область непосредственно более низкого элемента. Так, желание бесконечности, оторванное от плана чистой духовности и трансцендентных целей, сводится к духу действия уровня чистого завоевания и всемирных приключений. И ему не суждено закончиться на ещё более низком уровне, то есть на уровне, расположенном ниже уровня воинской касты — на торговом уровне, что происходит во второй фазе белой гегемонии, когда различные коммерческие компании присваивают наследие древних конкистадоров и мореплавателей, стремившихся в бесконечность, признавая только остатки воинской крови — как мы говорили — в своей охране; в охране, снаряженной экономикой. Но в падении трудно остановиться на полпути: следовательно, мир торгового империализма и капиталистических предприятий должен был пройти по пути более или менее демагогических и демократических идеологий, которые в итоге были должны серьёзно навредить самому принципу европейской гегемонии и уничтожить всякое действительное его оправдание.
Так обстоят дела сегодня. Таким образом — давайте скажем это сейчас, — бесполезно выдвигать лозунги и распространять обращения, одновременно пренебрегая основным делом внутреннего восстановления, которое (вопреки мнению Драшера) обращается к более высокому плану, нежели план чистого «расового» духа и солидарности. Только сама Европа ответственна за опасность, которой подвергается европейская гегемония. Истинный враг находится внутри. Цветные расы, расы других цивилизаций, ещё могут контролироваться железным кулаком завоевателей. Но в мире техники и гуманитарной идеологии с одной стороны, и националистической идеологии — с другой, всякое первенство становится проблематичным.
Прежде всего, речь идёт о технике. По своей природе техника безлична и переходна. То, что она была создана белой ра-сой, не имеет большого значения, потому что такое создание немедленно становится независимым, и, как показала Япония, овладение лучшими цветными расами техникой так же хорошо, как ею владеют белые, является лишь вопросом времени. Уже далеко осталась та эпоха, когда неизвестные технические инструменты могли внушать чувство изумления и почти мистического страха, преобразовываясь в символы видимого превосходства. Именно «цивилизируя» другие расы, «просвещая» и «развивая» их, белые народы выкопали тебе яму. Но эта роковая вещь, тем или иным способом, произошла бы в любом случае. Не может составлять монополию и привилегию всё то, что создаёт техническая цивилизация: повторим, что такая цивилизация имеет безличный и переходный характер; не будучи связанной ни с какой качественной ценностью, она остаётся открытой всем. Белые ещё смогут оставаться в первых рядах, «изобретая»: но они никогда уже не смогут сделать так, чтобы такие изобретения принадлежали только им самим.
Это первый пункт. Мировая война, в которой Драшер хочет видеть причину крушения престижа белых народов в глазах других, если и действовала в таком смысле, то прежде всего потому, что она ускорила и усилила контакт некоторых цветных народов с инструментами технической силы белых. Но сам антагонизм между белыми мог быть причиной падения престижа только в случае самых низких рас — негров и им подобных, которые, собственно, не являются основной проблемой. Нужно признать, что в глазах всякого индийца, китайца, японца определённого ранга, и даже самых чистых североамериканских аборигенов такой престиж не мог обрушиться из-за простого факта того, что его никогда не существовало: такие расы, если и признавали материальное превосходство белых, в то же время далеки от признания реального духовного превосходства. Но такое превосходство стало проблемой в тот момент, когда тайны техники оказались более или менее раскрытыми.
Второй пункт — это распространение гуманистической, националистической и, наконец, большевистско-пролетарской идеологии. Распространение догмы фундаментального равенства между всеми существами, обладающими человеческим обликом, не могло не означать разрушения предпосылок всякого превосходства. Это замечает также и Драшер: если люди в оди-наковой степени равны, то, естественно «несправедливо», чтобы одна раса господствовала над другой. Такое господство, максимум, будет элементом свободной конкуренции на одинаковых начальных условиях, и коснётся только внешней стороны, то есть материальной и административной.
Самый губительный эффект, произведённый мировой войной, — это результат её идеологии, мобилизованной против Центральных держав: это важный пункт, к которому Драшер переходит почти незаметно. Речь идёт об идеологии, в которой мировая война была своего рода крестовым походом против «агрессивного империализма» германских народов, и с их поражением привела к торжеству «принципа национальностей», самоопределения и суверенитета отдельных народов, с полной независимостью от всякого высшего иерархического принципа. Такая идеология была необходима, чтобы добить также и империализм белой расы и освятить освобождение цветных народов, их право на «равенство», как только они будут более или менее «цивилизованы», то есть европеизированы. Вот самый недавний и крайний пример этого абсурда: Абиссинии был дан точно такой же статус, как и Италии, с правом голоса, совершено равным голосу любой западной нации, и в итоге Италию заклеймили как «агрессора».
Последний толчок был дан большевистско-пролетарской идеологией, и прежде всего здесь Драшеру можно поставить в заслугу то, что он это подчёркивает (но без удовлетворительной связи со всем остальным). Миф о международной солидарности «угнетённого» пролетариата в восстании против «эксплуататорского» капитализма и его тирании — это то, что нужно, чтобы восстали самые низкие слои цветной расы: восстали, чтобы освободиться от ярма белых, доведённые до этого в той или иной степени как раз капиталистическими эксплуататорами, и чтобы отвоевать орудия труда и свободно управлять ими. Так падает последний ореол престижа и превосходства белых, уступая место ненависти и презрению, которое не только идеологически, но также и при помощи соответствующих политических шагов часто разжигает советская Россия. «В то время как русские распространяют ненависть к белым», — справедливо говорит Драшер, — «японцы демонстрируют её в избыточном количестве».
Здесь всё же крайне важно установить, что предпосылки восстания цветных народов самым тесным образом связаны с вырождением их самих, с их направлением на этот путь тем же самым нашим внутренним упадком. Восток поднимается в качестве возможного противника Запада только в тот момент, когда он подвергается влиянию самых губительных и извращённых идеологий первого, менее всего движимый своими истинными расовыми традициями. Нужно отдавать себе отчёт, что после первого западного вторжения — материального случилось второе — идеологическое, и только это вторжение даёт место опасности освобождения, если также и не контрнаступления, цветных рас. Демократическая идеология «принципа национальностей» и «социальной справедливости», из которой вытекает суверенная национальная экономика, вместе с общими техни-чески-механическими и рационалистическими предпосылками того, что сегодня соответствует «цивилизации» и продолжает называться таковой, обречена на то, чтобы породить множество копий западных наций. Эти копии будут являться такими же силами в процессе в борьбе и конкуренции, где нельзя будет установить никакого стабильного и реального превосходства из-за самого факта, что больше не будет существовать никакого истинного принципа, никакого нерушимого престижа, никакого упорядочивающего закона свыше. Картина европейских кризисов и страданий воспроизвелась бы в гораздо больших пропорциях, если бы она охватила все континенты.
Если таково истинное положение вещей, рассмотренное без лицемерия, то, естественно, будет просто глупо подавать проблему западного превосходства и его защиты, просто говоря о расе и расовой солидарности; и не в меньшей степени глупо будет возлагать ответственность за всё это на черты характера, воли, упорства — то есть на то, на что цветные народы, такие, как японцы и арабы, были бы так же