— Поясните, кстати, что это такое.
— «On call» означает «по требованию». Онкольная ссуда — это ссуда до востребования, обычно под залог ценных бумаг, акций или векселей.
— А почему финансисты так их боятся? — спросил надворный советник. — Только и слышу, что это рискованно.
— Конечно, рискованно. Ведь банк может потребовать свои деньги назад в любой момент. Лишь с отчаяния, от безысходности можно привлекать такие средства. Или по-русски на авось. А тут еще берут их под соло-вексель.
— Соло-вексель имеет только одну передаточную надпись, правильно?
— Да. В случае отказа погасить вексель не на кого обратить регресс. Это не ценная бумага, а филькина грамота.
— Но почему же банки принимают такие бумажки в залог?
— Потому что это приносит большой доход.
— До поры до времени?
Сипайло терпеливо пояснил:
— Не все рискованные операции кончаются крахом. Большинство заемщиков все же стараются вернуть ссуду. А потом, операции с соло-векселями ввел Государственный банк. В нарушение собственного устава, кстати замечу.
— Зачем? — опять поразился сыщик.
— Для финансирования влиятельных землевладельцев. Кроме того, это способ передачи земельных угодий в нужные руки. Через продажу имущества несостоятельных должников.
Алексей Николаевич поморщился:
— Если уж Государственный банк разводит спекуляции… Чего тогда ждать от Меринга со Шлейфером?
И покосился на собеседника: не скажет ли тот чего интересного. Но приват-доцент сделал вид, что не расслышал.
— Все было хорошо, — продолжил он, — пока в Европе не случился сбой. Денег стало мало, и они сделались дороги. В позапрошлом году биржи продавали их под четыре процента, потом подняли до пяти. Сейчас и за семь с половиной не найдешь. А наши банки сами ссужали заемщиков под семь процентов годовых. Теперь они занимают дороже. Вот что наделал европейский кризис.
— Минуту, — остановил рассказчика Лыков. — Я хочу понять. Предположим, я банкир. Перехватил деньжат на Петербургской бирже. Как они там оказались?
— Приехали из Германии или Франции.
— Угу. Я взял их под семь с половиной процентов годовых? Так дорого?
— Именно, — с жаром пояснил приват-доцент. — Чтобы перехватиться. Поскольку заимствовали прошлым летом сроком на один год, а заемщику выдали на пять лет! Взяли короткие деньги, а в рост отдали длинные.
— Почему?
— Из-за жадности и глупости наших банкиров. Которые думали, что рост будет всегда, а кризисов на их веку не случится. Наши банкиры дураки, они Маркса не читали. И вышло то, что вышло. Займы германцам надо возвращать, а как? Клиент отдаст ссуду лишь к концу срока. Глупый банкир рассчитывал покрыть разрыв на той же бирже, а там свободных денег нет. Можно занять только короткие и дорогие. А выдал-то он длинные и дешевые. Ну и… сами понимаете. Крах. Особенно сильно он должен проявиться в жилищном строительстве.
— Это почему же? — опечалился за строителей Лыков.
— А там ссуды самые долгосрочные. Так составлено законодательство. Ссуды под залог городских недвижимых имуществ выдаются на срок до пятидесяти одного года. Конечно, заемщикам не хочется платить проценты так долго, и они стараются погасить кредит досрочно. Но все равно сроки громадные: двенадцать, семнадцать, двадцать шесть лет, тридцать восемь… Ни в торговле, ни в промышленности такого нет. Поэтому и дела у строителей всех хуже.
— Значит, кризис все-таки налицо?
— Конечно. И очень серьезный.
— Но власти его скрывают?
— В августе прошлого года Государственный банк повысил учетный процент с пяти с половиной сразу до семи, — сказал Сипайло. — Началась паника. Министерство финансов официально объявило, что отрицает возможность какого бы то ни было общего кризиса. И тут же, словно по команде, разорились Мамонтов, Алчевский и фон Дервиз. А в январе началось обвальное падение цен на все промышленные продукты, от сортового железа до рафинада.
— Так, понятно. А кого кризис затронул в Киеве особенно сильно?
Сипайло сразу умерил пафос:
— Ну, я теоретик, конкретно здешних дел не знаю. Но понятно, что попали в первую очередь банки.
— Почему?
— Ах, я же вам все объяснил! Банк раньше занимал деньги под четыре процента, а строителю отдавал под семь-восемь. Тот возводил доходный дом, дающий двенадцать процентов. Всем хватало. А теперь средств нет, в России денежный кризис. Наличность пропала, днем с огнем не найдешь, люди расплачиваются доходными бумагами вместо денег. И банк может привлечь средства лишь под семь или даже семь с половиной процентов. Значит, отдать может под те же двенадцать. Иначе сам останется без маржи. А двенадцать не окупит домовладелец, конечный заемщик, который за все и платит. Точнее, платят-то жильцы, но рынок предложения переполнен, они лишнего не дадут.
Надворный советник спросил:
— Я правильно понял? Удорожание денег на бирже, из-за кризиса в Европе, прошло по цепочке и обрушило рынок жилья в Киеве. Поскольку для последнего в цепочке заемщика, домовладельца, конечная цена ссуды превышает его собственный доход от сдачи квартир. Так?
— Ну наконец-то. Да, так.
— Домовладелец, который и возводил все эти великолепные доходные дома в период строительной горячки, теперь в убытке? И вследствие этого опрокинет и банк, в котором занимал деньги на тридцать восемь лет. Вернуть ссуду он не сможет.
— Да, так.
— Кто еще пострадает?
— Подрядчики, рабочие-строители, владельцы кирпичных и цементных заводов. Эти особенно, поскольку в период горячки наоткрывали таких заводов тьму.
— Адольф Леонардович, я спрошу еще раз, прямо. Дела Меринга и Шлейфера плохи?
— Увольте, Алексей Николаевич, — замахал руками приват-доцент. — Не ко мне вопрос. Спросите у домовладельцев. Я теоретик. По теории, им крышка. А в жизни чего не бывает? Вдруг Витте поможет зятю, как он помогал железнодорожным королям?
— А откуда вы знаете, что Сергей Юльевич — тесть Меринга?
— Да тот о своем родстве на всех углах рассказывает. Особенно когда его кредиторы за горло берут. Чем и спасается… пока.
— Понял.
Сыщик встал, протянул руку:
— Спасибо. Вы мне очень помогли.
Лыков остался доволен беседой. Вот он, кончик, за который можно потянуть. Письма оценщика в условиях надвигающегося кризиса — это большая опасность для двух нуворишей. Ишь, сделали они по миллиону… А сейчас все это может улететь. И подозрения Витте, похоже, обоснованы. Размахивает зять его именем, как флагом. Вот только за это не убивают. Насильственная смерть Афонасопуло, скорее всего, не связана с его разоблачениями. Она пришлась очень на руку Мерингу, но убийца почти наверняка явился с другой стороны. Поскольку в Петербурге сыщику предстояло дать полный отчет аж двум министрам — Сипягину и Витте, он должен сейчас пройти до конца обе тропы: и аферизм несостоявшегося астронома, и смерть оценщика. Чтобы доказать, что они не связаны, и обелить Меринга хотя бы от соучастия в убийстве. А уж за махинации пускай ответит.
Однако легко сказать: пройти до конца. В дознании убийства он чувствовал себя в своей тарелке. Уж что-что, а ловить душегубов Алексей Николаевич умеет. Еще и Асланова поучит, хотя кажется, что татарина нечему учить. А вот финансовые вопросы — другой коленкор. И пылкая речь приват-доцента Сипайло — это лишь начало тропы. Он высыпал много цифр, кое-что разъяснил и сказал главное: кризис есть. Но это в теории. Нужен практик. Человек, который сам строит, ходит по банкам, нанимает мастеровых и видит процесс изнутри. Кто сгодится на роль консультанта? Лучше всего подошел бы подрядчик. Не домовладелец — тот глядит со своей кочки, и не хозяин кирпичного завода — у того одно на уме. Нужен опытный подрядчик, ведь к нему сходятся все нити. Такой специалист знает, и сколько стоит тысяча штук кирпича, и сколько надо дать на лапу банкиру, чтобы получить кредит. Где его взять? Ответ ясен: следует вновь обратиться к Красовскому.
Нужный человек нашелся быстрее, чем ожидал Лыков. Более того, он пришел к сыщику сам тем же вечером. Тот сидел в буфете, громил огирочник, когда его побеспокоили. Пожилой еврей в аккуратной тройке снял шляпу и вежливо спросил:
— Простите, это не вас послал к нам в Киев сам финансовый министр господин Витте?
— Вообще-то, это сделал другой министр, внутренних дел. Господин Сипягин. Но по просьбе Витте. А в чем дело?
Еврей кивнул:
— Таки вас мне, значит, и надо. Позвольте я уж представлюсь. Хотя вы кушаете… Прошу извинить. Я могу выйти и подождать на улице.
— Вы сядьте пока вон за тот стол и попросите два кофе. Или один, для меня, а себе что хотите. Я быстро доем и подойду к вам. Скажите только, кто вы?
— Моя фамилия Прозумент, я таки строительный подрядчик.
— Вот как! Тем более не уходите, нам есть о чем поговорить.
Быстро истребив горячее, Лыков подсел к визитеру. Тот отодвинул чашку с кофе и спросил, глядя сыщику прямо в глаза:
— Сергей Юльевич намерен платить долги за своего зятя или нет?
— А уже много накопилось? — ответил вопросом на вопрос сыщик.
Прозумент покачал головой:
— Ай-яй, все еще хуже, чем я думал…
— Послушайте, начните с начала, как советуют французы. В чем причина вашего интереса? Меринг должен вам денег?
— Увы, да. И не только мне. Вот я и подумал: если первый займу очередь, может, получу сполна? А те, кто придет потом, останутся в убытках.
— Ясно. Как вас зовут?
— Лев Моисеевич.
— А меня Лыков Алексей Николаевич. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. И приехал сюда по личному распоряжению министра внутренних дел Сипягина. Того, в свою очередь, попросил об этом Витте.
— Ага! — сверкнул глазами подрядчик. — До его сведения дошло?
— Наверно, дошло, но я не знаю, что. Формальным поводом стало письмо некоего Афонасопуло, адресованное Витте. Там сказано, что Меринг и Шлейфер мошенничают с залогами в частном коммерческом банке и этот аферизм плохо