— Какие ножницы?
— Портновские. Мой папа был портной в Белой Церкви, и я с детства наблюдал, наблюдал… Вот и тут. Два лезвия — раз! — и отрезали. Одно лезвие — это удорожание денег. Такое, что домовладелец уже не сумеет окупить ссуду из банка. А второе лезвие — это перепроизводство домов. Нет в Киеве столько людей с капиталами, чтобы снимать квартиры за три тысячи рублей.
— Три тысячи рублей? — поразился питерец. — Это что за цены? И в столице таких не встретишь!
— А у нас есть. Бель-этаж на Большой Подвальной, шестнадцать комнат, ванная, две людских, ледник во дворе, телефон… Люди придумали всякие удобства и хотят за них рублик. Ай-яй! Зачем человеку шестнадцать комнат? И кто сейчас снимет такую квартиру?
Собеседники помолчали, собираясь с мыслями. Прозумент вынул из кармана глухие золотые часы, откинул крышку и присвистнул:
— Таки почти уже ночь. Я заболтал вас, глупый старик. Гоните меня в шею, сам я не уйду. Так хочется получить двадцать две тысячи, что готов мешать вам до утра.
— Вы не мешаете, а помогаете, Лев Моисеевич. Вряд ли я ускорю возврат вам долга…
— Уж догадался.
— …а вот разобраться в том, что происходит у вас в Киеве, вы мне помогли. Есть еще много к вам вопросов.
— Что ж, если будет кому-то польза, таки спрашивайте. Старый Лев много знает, потому как сам крутит и крутит это несчастное колесо. Вместе с другими, конечно. Давно бы пора остановить его. И скоро, я так скажу, это само случится. Давайте я объясню вам, Алексей Николаевич, как строят в Киеве сейчас.
— Да ведь вы только что рассказали!
— Нет, то было вчера. А теперь стало еще хуже.
— Ну-ка, это интересно.
— Сегодня домовладельцы стали занимать средства для постройки у частных капиталистов. Под девять процентов годовых, представляете?
— А с какой целью?
— Я же пояснил: с целью достроить.
— Но почему не в банке, я не пойму?
— Банк возьмет землю и дом в залог, а частный капиталист — только вексель.
— Ага. Дом останется без обременения.
— Точно так. Замысел был следующий: занять денег на стороне под вексель, достроить на них дом, впустить жильцов. Готовый дом опять заложить в банке и расплатиться полученной там ссудой с частным кредитором. Поняли?
— Перевести дорогой заем в более дешевый?
— Да, и в более длинный. И гасить ссуду банку постепенно, много лет, из тех средств, что дает доходный дом.
— Чем же плох замысел?
— А тем, господин чиновник особенных поручений, что теперь так не выйдет.
— Поясните, Лев Моисеевич. Не выйдет почему?
— Ай, плохо меня слушали. Вследствие общего безденежья упал курс всех ценных бумаг. Но особенно упали бумаги ипотечных банков. Знаете это слово?
— Знаю, дальше!
— Так вот, ипотечные бумаги уже упали на десять процентов. И ссуда в банке сделалась невыгодной. Да, процент по ссуде я заплачу меньше, чем у частного кредитора. Но зато потеряю в нарицательной стоимости бумаг. Ведь банк опять даст мне не деньги, а свои облигации, которые обратить в рубли можно лишь с убытками.
— А частный капиталист сразу дает рубли?
— Именно так. И сегодня банки Киева оказались в трудном положении. Они не могут конкурировать с частными капиталистами. Но и домостроители в ловушке. Как отдавать долги этим капиталистам? В банке уже не перезаймешь из-за падения курса облигаций. А дорогие рубли от капиталиста больше не оправдаешь сдачей квартир, ибо нет столько богатых жильцов.
— Так… И что же будет?
— Будет очень плохо.
— Кому?
— Нам всем, Алексей Николаевич.
— Всем, кроме тех самых новых займодавцев, частных капиталистов, — уточнил сыщик.
— Ай, вы таки умный человек. Им тоже будет не очень хорошо. Денег-то своих назад они не получат. Но зато отберут у должников их дома.
— Постойте, — не понял сыщик. — Вы сказали, что капиталисты довольствуются одним векселем. Дома уже в залоге у банков — как их получат частные кредиторы? Банк не выпустит обеспечение из своих рук.
— Вексель — сильная бумага. Банк имеет один дом, строительство которого ссужал. А через вексель частный кредитор все имущество должника может выставить на торги. У иных, если покопаться, отыщется немало вкусного. Вот капиталист и в выгоде, — объяснил Прозумент. — Отнимет все, что не обременено. Например, другие доходные дома застройщика, чистые от залога.
— Но зачем они нужны? Кризис, селить там некого.
— Кризис когда-нибудь кончится, а дома останутся. Капиталист вроде как заполучил себе актив. Знаете это слово?
— Лев Моисеевич!
— Да-да. Купил то, что, может быть, и не собирался покупать. Дом в хорошей улице, новый, со всеми удобствами. Этот актив может давать доход. Деньги в условиях кризиса так и так некуда вкладывать. Все падает, все дешевеет. А дом достался владельцу без маржи, по цене залога, значит, дешево. Передел рынка жилья, так это называет мой сын Изя.
— Умный у вас мальчик.
— Да, Алексей Николаевич. Если бы вы только знали, сколько мне стоило устроить его в университет. А прописать на левой стороне Крещатика! Но когда-нибудь Изя окупит все вложенные в него средства. Он сделается ученый. И удеся… удеси… как это сказать по-вашему? Во много раз увеличит обороты после меня.
— Пожелаю вам, чтобы так и случилось. А теперь скажите, Лев Моисеевич, кто эти частные капиталисты, что отбирают у банков их добычу?
— А зачем вам знать? — насторожился Прозумент.
— Надо, раз спрашиваю. Погиб человек. А тут столкновение интересов, большие деньги на кону. Вдруг есть связь?
Старый еврей покачал головой:
— Ай, какие плохие мысли в голове полицейского чиновника.
— Я жду.
— Ай-яй… Неужели вы думаете, что в моей стариковской болтовне есть хоть что-то полезное?
Подрядчик явно не хотел называть имена.
— Лев Моисеевич, я вызову на допрос вашего Изю, если вы мне сейчас не расскажете.
Прозумент неуверенно улыбнулся:
— Вы шутите, да?
— Конечно, шучу. Но мне в самом деле нужно знать.
— Хорошо. Будь по-вашему. В Киеве есть всего два богатых человека. Я имею в виду, богатых по-настоящему. Один — это Давид Марголин. Вы о нем слышали уже?
— Да. Он ведь акционер домостроительного общества?
— Точно так. А второй — это Лев Бродский.
— Сахарозаводчик?
— Именно.
— Два богача на весь Киев? — усомнился Алексей Николаевич. — А Терещенки?
— Два всего, — категорично подтвердил Прозумент. — Ай, Терещенки пусть сначала подрастут. Людей, у кого числится пара миллионов, много. Может быть, даже у меня их можно отыскать. Но Лев Израилевич Бродский в Монако за один раз проигрывает в рулетку больше, чем я зарабатываю за целый год.
— Да, я тоже слышал, что он азартный игрок.
— У-у! Он азартен до всего, в том числе и до женщин. Но это я так, к слову. Папа оставил им с братом столько денег, что хватит купить луну. Слышали про папу, Израиля Мееровича? Он нажил состояние на том, что делал фальшивые ассигнации. Очень давно, еще в Крымскую войну. И стал огромный богач…
— Про всех богачей завистники распространяют подобные слухи, — отмахнулся Лыков. — Если верить им, то каждое крупное состояние в России основано на фальшивых деньгах. Стыдно вам повторять такую ложь.
— Да? Ну ладно, не буду… Таки о чем я? А! Лазарь Бродский, старший брат Льва, тоже миллионщик. Из любого конца Киева видать его паровую мельницу внизу Боричева Тока. Но Лазарь болеет. У него болезнь диабета, он скоро умрет. А Лева здоров, как трое подольских грузчиков. И вот еще что. Лазарь — партнер Марголина по обществу пароходства по Днепру. У них ровные отношения, иначе нельзя, а то дело погибнет. Но Леву туда не взяли.
— Понятно. Но в чем соль? Для чего вы мне это рассказали?
— Соль в том, что Лев Бродский и есть тот частный капиталист, который кредитует Меринга в последнее время.
— В обход Шлейфера!
Старик махнул рукой:
— Кто есть Шлейфер в таком деле? Как и я, владелец пары миллионов? Это делается в обход Давида Симховича Марголина. Вот будет передел так передел! Весь Киев содрогнется. Или задрогнется? Как это по-вашему?
Лыков поднялся и вздохнул:
— Уф… Голова уже не вмещает ваши киевские махинации. Дайте переварить.
— А что я говорил? Тут чиновнику легко и запутаться. Для того и нужен старый Прозумент, который всегда объяснит. Таки я могу надеяться?
— Что ваш рассказ дойдет до Витте? Да. Не знаю, устно или на бумаге, но дойдет, обещаю.
— Тогда я не зря потратил свое время. А у нас, стариков, его осталось мало, ай мало. Не подведите меня, Алексей Николаевич. Скажите там, как есть.
Сыщик и подрядчик расстались как добрые знакомые. На всякий случай Лыков записал адрес полезного собеседника. Он теперь знал достаточно, чтобы дать отчет своему министру. Еще пара таких бесед, и можно начинать собственное строительное дело…
Если же говорить серьезно, то задача практически выполнена. С Мерингом все ясно. Вот-вот он свернет себе шею. И слетятся кредиторы, и начнут рвать на части имущество. Авантюрист заигрался. Подтвердилось и второе опасение Витте: зять поминает его имя всуе, пытаясь отсрочить банкротство. А может, никакого банкротства и не последует? Один хищник, Бродский, отберет доходное дело у другого, Марголина. А мелкую сошку, председателя правления КАДО, просто выгонят без штанов.
Так что, пора собираться домой? Остался последний вопрос: кто же убил Афонасопуло? Но пусть им задается киевская сыскная полиция. Никто не поручал Лыкову дознавать это преступление. Конечно, можно подрядиться и попробовать раскрыть дело, сославшись на Сипягина. Асланов уже ведет его и делится с питерцем сведениями. Надворный советник если и не поможет, то и не навредит. Тут не домостроительный кризис, все знакомо.
Ничего толком не решив, Алексей Николаевич отправился в «Шато-де-Флер». Певичку, что ли, какую зацепить? Он заглянул в вокзал, поглазел там на акробаток и никем не прельстился. В возрасте уже мужчина, не вертопрах, потерпит до дома.