— Наш… — Зволянский хотел сказать «дурак», но не решился и продолжил иначе: — …патрон желает услужить Витте. Хотя при своих отношениях с Его Величеством сам бы мог вить из казначея веревки. Так что езжай и разберись. Разыщи писателя и тряхни как следует. Кажется, это заурядный донос. Или рядовая афера, которая Департамента полиции никак не касается. Но замешаны такие люди… Киев — столица Юго-Западного края и вотчина Драгомирова, второго государева любимца. Будь осторожен, не наступи там на ногу кому не следует. Сипягин из-за мелкой шушеры, как мы с тобой, ни с кем ссориться не будет. Особенно если противник с титулом или хорошим поместьем.
— Я сам с хорошим поместьем! — обиделся Лыков.
Но действительный статский советник лишь крякнул и сказал сдержанно:
— Ну ты же понял, что я имею в виду…
— Как не понять.
— Тогда ступай. И не присылай мне, пожалуйста, оттуда плохих вестей. И без того грустно.
— Очень донимал? — сочувственно спросил надворный советник.
— Еловая голова у нашего патрона, — не сдержался Зволянский. Он знал, что дальше Лыкова не уйдет. — В третьем часу ночи сегодня отпустил! Про Особый отдел так и не понял, придется заново разжевывать. Нет, уходить пора, уходить…
Алексей Николаевич впал в минорное настроение. Судьба чиновника его уровня зависела от служебных дрязг и интриг. С прежним министром Горемыкиным Зволянский жил душа в душу, и надворный советник тянул лямку спокойно. Знал, что директор всегда прикроет. Но в декабре прошлого года Горемыкина задвинули в Государственный совет. Сыщик Лыков сразу почувствовал изменения. Его начальник стал нервным и неуверенным. Конечно, такое случалось уже не раз. Лыков много повидал директоров Департамента полиции, Зволянский не первый и не последний. Но, поднимаясь в Табели о рангах, все труднее оставаться в стороне. Бывший нижегородец засиделся в надворных советниках. Документы на его производство в следующий чин были уже заготовлены. И тут неприятное поручение — вскрыть аферу, которую устроил зять всемогущего Витте. Самому бы уцелеть после такого дознания…
Подумав как следует, Лыков телефонировал в Военное министерство. Он решил перед отъездом повидаться с бароном Таубе. Пусть расскажет другу, кто такой Драгомиров. «Хозяин» Киева может стать союзником или противником в опасном деле. Лучше бы союзником…
Виктор Рейнгольдович принял старого товарища после девяти. Он занимал теперь должность, в которой раньше состоял покойный Енгалычев — директор канцелярии ВУК[1]. Должность была генеральская, но Таубе по-прежнему держали в полковниках. Дали казенную квартиру, и на том спасибо. И «на гуся»[2] выписывают, как генерал-майору… В их последнюю встречу на Пасху барон был не весел. Жаловался на Куропаткина, что загонял всех в министерстве пустяковыми поручениями. Полгода отсутствует на месте, ездит по стране ради двойных прогонов. Берется за все сам, а потом бросает и не может отличить главного от второстепенного. Ну эдак-то по всей империи… Таубе жаловался устало и механически и намекал, что уйдет в строй. Знакомая песня. Если бы нашему брату да волю выбирать начальство…
— Что расскажешь? — спросил полковник, пожимая товарищу руку.
Тот сразу взял быка за рога:
— Меня посылают в Киев. С неприятным поручением. Даже, возможно, опасным.
— И что?
— Скажи, в какой мере я могу рассчитывать на помощь Драгомирова? В случае, ежели не дай Бог…
— А что за поручение?
— Некто Меринг, председатель правления домостроительного общества, якобы заигрался. Растащил деньги из банка, отдать не может, а лезет во все новые аферы…
— Обычная история, — прервал гостя Таубе. — Таких мильён, что же тут опасного?
— Этот Меринг женат на дочери Витте. Приемной, но тем не менее…
Барон присвистнул.
— Витте? Убийца русской армии? Тут Михаил Иванович ему спуску не даст, за все отыграется.
— Погоди, Виктор. Давай сначала про Драгомирова, а потом про убийство армии.
— Давай. Итак, генерал-адъютант, генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров. В этом году ему исполнится семьдесят лет. Человек очень больной и оттого капризный.
— Он действительно с зайчиком в голове? — уточнил Лыков.
— Со странностями, это верно. Однако у талантливых людей такое бывает часто, а Драгомиров талантливый.
— Говорят, он постоянно выпимши.
— Нет, — возмутился Таубе. — Эти сплетни о нем распускает генерал Новицкий, начальник Киевского ГЖУ[3]. Старый дурак и дармоед, кстати сказать. Драгомиров имеет большие заслуги перед Россией. Его дивизия в русско-турецкой войне первой форсировала Дунай и обеспечила успех всей переправы. Он же вовремя поддержал Радецкого на Шипке. Но получил там тяжелую рану, ему едва не ампутировали ногу. Пришлось покинуть строй. Михаил Иванович долго командовал Николаевской академией[4], написал учебник по тактике, потом принял Киевский округ, а затем и начальство над всем краем. Что еще добавить? Ругался с Толстым, написал издевательский разбор «Войны и мира» с точки зрения военного человека. Родил девять детей; один, правда, умер. Евреев очень не любит и преследует. Изучает философскую литературу, особенно уважает французских классиков… Считает, что скорострельное магазинное оружие не нужно, главное — это воля солдата; тут он, конечно, не прав.
— Ясно. Теперь давай про Витте, как он убивает русскую армию.
— Конечно, убивает! — начал горячиться полковник. — Своей чертовой экономией буквально гробит. Мы даже чайное довольствие на солдат не можем выпросить. Тех денег, которые дает нам Министерство финансов, едва-едва хватает на текущие нужды. А новое вооружение? А повышение содержания нищих офицеров? А казармы для войск? Стоим же по крестьянским избам до сих пор.
— Но Витте собирал деньги для укрепления рубля. Видишь, перевел его на золотой стандарт. Это потребовало большой экономии, зато, как говорят, оздоровило все наше хозяйство.
— Золотой стандарт уже давно введен. И превышение доходов над расходами значительное, особенно после появления винной монополии. Но армия до сей поры этого не почувствовала. Германцы перевооружаются семимильными шагами, а мы едва можем заменить винтовки. О пушках и говорить не приходится. Знаешь, сколько кайзер расходует на вооруженные силы? Пять рублей восемьдесят копеек из расчета на душу населения. А мы — всего два с полтиной.
— Значит, у Драгомирова на Витте зуб? — спросил Лыков.
— Конечно, как у каждого военного. И если ты прищемишь хвост родственнику финансиста, Михаил Иванович тебя поддержит. Но нужен кто-то из ближайшего окружения Драгомирова, кому он доверяет и кто тебя ему представит в нужный час.
— Есть у тебя такой в Киеве?
— А то! — обрадовал приятеля Таубе. — Я дам тебе письмо к Дикой Мавре.
— Это женщина? А почему дикая?
— Не надейся, старый юбочник. Дикая Мавра — это дежурный генерал штаба округа Алексей Алексеевич Маврин. Мой хороший товарищ и славный человек. А прозвище свое получил за характер, как у юной гимназистки. Застенчив, угловат, трудно сходится с людьми — словом, дичится. Драгомиров его любит, и при необходимости ты сможешь быстро встретиться с генерал-губернатором через него. Кстати, Маврин окончил Аракчеевскую военную гимназию в Нижнем Новгороде. Так что вам будет о чем поговорить, хе-хе.
— Пиши письмо. Как-то спокойнее ехать в Киев, когда знаешь, что армия тебя защитит.
— Если, конечно, защитит, — ухмыльнулся Таубе и обмакнул перо в чернильницу. Но вдруг отложил его:
— А Меринга этого как зовут? Михаил Федорович?
— Михаил, а отчества не знаю.
— Он, стервец! Знакомая нам личность, как говорит мой денщик.
— Где встречались?
— Меринг был вице-директором Кредитной канцелярии Министерства финансов. А я ходил к нему защищать наш предельный бюджет[5]. Скользкий персонаж. Хороший математик, учился за границей на астронома, но стал чиновником. А как выгодно женился, сразу вышел в отставку. В Киеве у него, говорят, большое имение, досталось по наследству от отца. Жук еще тот.
— И служил под Витте до того, как породнился? Ловкач. М-да…
Придя домой, Алексей Николаевич сообщил жене о предстоящем отъезде. Варвара Александровна не обрадовалась. Середина мая, скоро каникулы. Последнее лето, когда они с детьми могут пожить все вместе: через год сыновья будут юнкеры. Лыков собирался днями отправиться в Нефедьевку, проверить, все ли там готово к их приезду. А тут Киев. От супруги не укрылась и озабоченность мужа. Он коротко пояснил, что поручение начальства ему не нравится, но деваться некуда. В случае чего поселимся в деревне… Он всегда так говорил, когда над головой сгущались тучи. Варвара Александровна знала, что это только слова. Муж не сможет быть лесопромышленником, без службы он зачахнет, уже проверено. Супруга Лыкова лишь вздохнула и пошла собирать его вещи.
Утром перед отъездом Алексей Николаевич заехал в департамент. Зволянский показал ему текст телеграммы, которую МВД направило киевскому губернатору Трепову. В ней поручалось оказать содействие командированному чиновнику в дознании о возможном аферизме. Подписал телеграмму сам Сипягин. Сергей Эрастович открыл также важное обстоятельство. По словам министра, Витте приезжал к нему вчера вечером и просил только одного — «честного взгляда». Обещал принять любую правду. Якобы он не доверяет своему зятю и никогда не поощрял его деловых операций. И боится, что тот в Киеве козыряет именем тестя. А потом претензии обманутых партнеров будут обращены на главного финансиста империи. Сергей Юльевич просил довести до него результаты дознания без прикрас. И будто бы заранее готовился к плохим новостям.
Лыков повеселел. Теперь можно ехать. Дело представлялось ему нетрудным. Оценщик Афонасопуло, судя по всему, имеет на руках доказательства аферы. С порученцем самого Сипягина никто спорить не посмеет. В случае чего с неофициальными источниками поможет Дикая Мавра — дежурный генерал штаба округа и близкий к начальнику края человек. Через него можно проверить слова оценщика. Делов на неделю. Но на всякий случай Алексей Николаевич вытребовал себе открытый лист