— Почему, Лев Моисеевич? Он должен вам денег и не отдаст их по-хорошему. Чем быстрее выяснится, что Витте не поддерживает своего родственника, тем быстрее наступит его банкротство. Вы хоть что-то получите от ликвидации имущества.
— Ах, господин чиновник особенных поручений! Я…
Тут в дверь постучали, и вошел сын с подносом. На нем стояли два стакана чая в серебряных подстаканниках и хрустальная сахарница.
— Спасибо, Изя. А теперь выйди, у нас секретный разговор.
Студент безропотно удалился, но бросил на отца беспокойный взгляд.
— Он все боится, что я по стариковской глупости во что-нибудь вляпаюсь, — пояснил хозяин гостю. — Что я рамолик. Вы знаете это слово?
— Да. Сын любит вас, что же тут плохого?
— Я и не говорю, что это плохо. Ведь все для него. Гроб, что ли, банкнотами оклеивать? Капитал ему оставлю. Я тоже его люблю, наверное даже больше, чем он меня. Но это всегда бывает с молодыми: им некогда думать о стариках, столько более важных дел у молодых… Так вот. За Меринга вступятся все Гудим-Левковичи, сколько их ни есть в Киеве. Зачем мне такие могущественные враги?
— Гудим-Левковичи? Я видел мельком одного, правителя канцелярии губернатора. Еще, говорят, есть банкир.
— Есть. А также другие Гудимы: спиртозаводчик, член Окружного суда, предводитель дворянства… И все они заодно.
— Чем им так нравится Михаил Федорович?
— Гудимы входят в состав акционеров домостроительного общества.
— Ну так оно скоро лопнет! — воскликнул сыщик.
— Когда лопнет, тогда эти надутые индюки и поймут. А до той поры… У меня сын студент. Мало ли что? Потом, есть еще богач Марголин, он тоже обидится за Меринга.
— А богач Бродский? Он станет на вашу сторону в случае чего.
Прозумент задумался.
— Марголин уже, считай, упустил домостроительное общество, — сказал он с расстановкой. — Упустил. А у него есть одна черта характера: он умеет договариваться. Это значит что?
— Что?
— Ай, вот что: они с Бродским ударят по рукам. Чуть раньше или чуть позже, но Давид Симхович помирится со Львом Израилевичем. Хотите, поклянусь еврейским богом, что так и будет?
— Мне-то все равно. Я сделаю дело и вернусь в Петербург. Вот вам тут жить.
— Ай, вы не правы. Только кажется, что Киев от Петербурга далеко. Эти люди могут навредить вам и в столице.
— Да будет вам, Лев Моисеевич. Кто, Меринг станет мне вредить? Ему сейчас не об этом надо думать, а о своей шкуре.
— Меринг — мелкий а-ван-тю-рист… — Старику явно нравилось это слово. — А-ван-тю-рист, и скоро это всем станет понятно. Но пока у него сильные заступники. Трепов потакает. А он в Петербурге на хорошем счету и еще сделает карьеру, вот увидите. Да… Что же мне делать?
— Все просто, Лев Моисеевич. Помогите мне советом, сведениями, бумаг каких-нибудь дайте с собой. Анонимно. Знаете это слово? Обещаю никому не называть ваше имя.
— Так да, так я могу, — обрадовался старик. — Заметьте: верю вам на слово.
— Конечно, поскольку хотите стать комиссионером при моем лесе, — съязвил сыщик.
— И это тоже.
Прозумент выложил на стол какие-то документы. Лыков взял их в руки: отчет строительного отделения.
— Свежие? Интересно.
— Вот особенно грустные цифры, Алексей Николаевич, — старик ткнул в бумагу желтым пальцем.
Отделение сообщало городской управе, сколько оно выдало разрешений на строительство домов в 1900 году. Цифры были такие: пять на одноэтажные дома, двадцать два на двухэтажные, двадцать восемь на трехэтажные, пятьдесят шесть на четырех— и девять на пятиэтажные соответственно. Заложены два шестиэтажных дома: на Николаевской площади в усадьбе Гинсбурга и на Прорезной улице в усадьбе бывшей Тарновского, а теперь Барского. Всего только май месяц, но других заявок не предвидится вследствие общего безденежья. В конце справки было указано: количество разрешений уменьшилось в четыре раза по сравнению с предыдущим 1899 годом.
— В четыре раза! — поразился сыщик. — А Подгайный пел мне, что все хорошо.
— Дурные, очень дурные цифры, — прокомментировал хозяин. — Мы собирались сегодня в ресторане Стамати.
— Кто это мы?
— Мы — это люди, которые тащат на себе жилищное строительство в Киеве. Из подрядчиков были Гинсбург, Кучров, Алешин и я. Из кирпичников: Бернер, Михельсон, Рихтер и Арешников. Судили и рядили, как у вас, у русских, говорят. Что делать? Все несут убытки. Меринг набрал подрядов, раздал их нам, а теперь катится в пропасть.
— И к чему пришли?
— Решили просить Бродского, чтобы он выручил нас всех. А именно подал в суд на банкротство Киевского акционерного домостроительного общества.
— Но вы и сами можете это сделать, — удивился сыщик.
— Можем, — подтвердил Прозумент. — И давно бы сделали, но никто не хочет ссориться с самим Марголиным. А тут еще Гудим-Левковичи — им ничего не стоит натравить на нас Трепова. Говорят, дочка губернатора собралась за кого-то из них замуж. Нет, нам, евреям, лучше сидеть тихо.
— Бродский тоже еврей.
— Да, но какой! Коммерции советник, совладелец Александровского общества сахарных заводов. Вы знаете, что это такое?
— Самое большое в России по фабрикации сахара.
— Вот! Тринадцать заводов. На них изготовляют четверть всего русского сахара. Четверть, представляете?
— Лев Моисеевич, мне пора идти, — стал собираться Лыков. — Я могу взять с собой эти бумаги?
— Берите.
— Мне еще понадобится ваша переписка с Мерингом по вопросу долга.
— Зачем? Показать ее Витте?
— Да. Ведь зять сейчас поет ему сладкую песню, что все хорошо и беспокоиться не о чем.
— Но вы только что обещали мне а-но-ним-ность.
— Обещал. А теперь думаю, что вам надо перестать бояться. Меринг заигрался, пора его остановить.
Прозумент неожиданно легко согласился. Видимо, возможное участие Бродского придало ему уверенности.
— Хорошо. Я сделаю заверенные копии к следующей встрече. Договоры подряда, акты приема-передачи работ, расчетные ведомости…
— И хотя бы одно письмо самого Меринга. Такое, где он объясняет, что не может заплатить в срок.
Прозумент кивнул:
— Будет, и не одно.
— Еще просьба. Долгов Меринга перед вами может оказаться недостаточно. Я хочу поговорить с кирпичниками, которым КАДО тоже не платит. К кому лучше обратиться?
— К Арешникову, — без раздумий ответил старик. — Это серьезный деловик, один из первых по оборотам. Он арендатор Лаврского завода.
— В Лавре тоже делают кирпич?
— В больших количествах. Их кирпич по качеству лучший в городе.
— И что, монахи обжигают глину? — не поверил сыщик.
— Ай, какие монахи? Обычный завод, как все. Только деньги на него дала Лавра. И контора находится на ее земле, в Зверинце.
— В каком зверинце? В Киеве есть зоологический парк?
— Зверинец — это место за Печерском, край города. Там людей почти что нету. Маленькая слободка.
— Но почему Зверинец?
— Откуда я знаю? — пожал плечами старик[23].
— Значит, Арешников — крупный производитель кирпича? Тогда мне надо с ним познакомиться.
— Он, кстати, сегодня про вас спрашивал.
— Вот как? В связи с чем?
— Ну, не именно про вас, а вообще про ревизора, которого сюда прислал Витте. Вы, Алексей Николаевич, знаменитость в кофейне Семадени. Никто, кроме меня, вас в глаза не видел, но слышали о ревизоре все.
— А спросил один Арешников… Расскажите мне про него. Что он за человек?
— Основательный, — категорично заявил Прозумент. — На заводе порядок. Качество дай бог каждому. А еще Яков Ильич мне однажды помог, хотя я до сих пор не понимаю, как он это сделал.
— Кирпичник помог подрядчику? Это чем же? Срок поставки не нарушил?
— Смешно вам, а у нас тут разное случается. Помог он мне не как подрядчику, а как домовладельцу. У меня, видите ли, есть доходный дом на Нижне-Владимирской улице. Новый, на шестьдесят квартир. Выстроил я его два года назад и тогда еще не понимал, как правильно с него выгоду получать. И по незнанию сдал весь дом управляющему в арендное содержание, целиком. Некогда было самому искать жильцов, торговаться с ними, выслушивать их глупые требования… А тут один раз сдал и сиди, получай доход. Так мне тогда казалось.
— Я догадался, — подхватил надворный советник. — На максимальный срок сдали? Ох, зря.
— Не сообразил, — развел руками Лев Моисеевич. — Никогда у меня прежде не было домов для сдачи внаем. Я и подумал, что все просто. А вот не просто оказалось.
Это был новый бич домовладельцев. Впервые проблема обрисовалась в Петербурге, а потом пошла по всем крупным городам. Максимальный срок сдачи недвижимости в аренду по закону — двенадцать лет. И многие собственники так и поступали. Вручали свое имущество управляющим, а некоторые даже старшим дворникам. Те быстро поняли свой профит. Арендная плата оговорена на двенадцать лет вперед. А цены, по которым сдаются квартиры, вдруг стали расти и расти. Разницу дворник кладет себе в карман, выкручивает руки жильцам, раз в полгода повышает плату. Не хочешь — иди вон, других найдем. А тот, кто построил дом, вложил в него свои деньги, получает малый доход, который не меняется все двенадцать лет. Сделать ничего нельзя: договор аренды заключен в соответствии с законом.
— Когда вы поняли, что вас обворовывают?
— Через шесть месяцев, когда узнал случайно, что плату управляющий повысил сразу втрое. Ай, нехороший он человек! Мне давал с квартиры двести рублей, а себе брал пятьсот пятьдесят. Мой дом, я его строил, затратил капитал, ночей не спал, переживал, отказывал себе во всем. А теперь Мовша Ивантер забирает доход. Палец о палец не ударив и ни копейки не вложив. Как так? И ничего нельзя изменить, я сам подписал договор. На двенадцать лет! Ай, старый дурак…
— Что вы предприняли?
— Сначала говорил с Мовшей, взывал к его совести. Но он только смеялся. Я нанял адвоката, хотя очень не люблю людей этой профессии. Тот выманил у меня много денег лишь за то, чтобы объявить, что судиться бесполезно. И тут я случайно рассказал о своей беде Якову Ильичу. В той же кофейне, к слову. Пожаловался на Мовшу Ивантера. Арешников предложил: я тебе помогу с этим прощелыгой, но ты за это станешь брать мой кирпич. При равной цене с другими. Почему бы нет? Качество отличное, завод близко. Знаете, сейчас большую часть кирпича делают не в Киеве. В шестидесяти верстах вниз по течению есть местечко Триполье. А еще ниже Ржищев. Вот между ними сейчас много заводов. Там правый высокий берег — из синих глин. Очень хорошие глины! И кирпич везут оттуда. Арешникову каким-то образом удается выпекать свой кирпич не хуже ржищевского. Не понимаю как, но не хуже.