Дикая Мавра согласно кивнул:
— Конечно. Многие живут себе, как жили. В Киеве есть польский кружок. Он группируется вокруг генерал-лейтенанта Любовицкого, командира девятого корпуса. Хороший, кстати сказать, генерал, честно служит.
— А пристав сыскной части Желязовский?
— Что Желязовский?
— Ну, говорят, он берет взятки. Как и полицмейстер Цихоцкий.
Алексей Алексеевич опять рассердился:
— Слышал и я такие разговоры про полковника Цихоцкого. Имение купил за сто тысяч, да?
— Навроде того, — осторожно ответил Лыков.
— Так вот, имения этого никто в глаза не видел. Но все о нем рассказывают.
— Сплетня?
— Наверняка, — подтвердил генерал. — Мы, военные, далеко отстоим от городской повседневной жизни. Но с приходом на должность Цихоцкого порядка в Киеве стало больше.
Тут Маврина вызвали к начальству. Он вернулся через пять минут и принес бумагу. Начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Сухомлинов подтверждал, что предъявленные для экспертизы бумаги шпионскими материалами не являются. Сведения, заключенные в них, носят несекретный характер. И бумаги скорее смахивают на подделку с целью бросить тень на их владельца.
Еще Маврин сказал:
— А вы знаете, Алексей Николаевич, что губернатор Трепов послал на вас жалобу министру внутренних дел?
— Как жалобу? — удивился сыщик. — Перед его отъездом в отпуск мы с ним все обсудили. Он согласился, что дознание необходимо продолжить.
— Мне сейчас Драгомиров подтвердил. Трепов сначала явился к нему и попросил подписать отношение к Сипягину. Что надворный советник Лыков зарвался, интригует против видных деятелей общества… Командующий отказался подписывать.
— Почему?
— Он не любит шайку Меринга-Марголина. И считает, что будет полезно, если приехавший из столицы сыщик ее переворошит.
Лыков вздохнул:
— Ну хотя бы генерал-губернатор на моей стороне.
— Зря радуетесь, Алексей Николаевич. Трепов подписал ябеду на вас самолично и отослал в Петербург. Еще они подрядили Гудим-Левковича. Который генерал и хорошо знаком государю.
— Павла Константиновича? Бывшего управляющего Кабинетом Его Величества?
— Его, — подтвердил Маврин. — Так что ваш министр получит жалобы на вас сразу с двух сторон.
— А Меринг укатил в столицу, чтобы лично оболгать меня перед Витте, — продолжил сыщик. — Третья жалоба. Это согласованный план. Ишь как они боятся моего дознания… Значит, есть что скрывать.
— Будьте осторожны. Самый влиятельный кружок в Киеве как раз кружок Анатолия Викторовича Гудим-Левковича.
— Председателя правления нескольких банков сразу?
— Да. Сам он пустое место. Обычный поиздержавшийся барин, противник всяких демократий и ретроград. Не очень умный. Женился на богачке, с целью поправить дела. Но Гудимы все заодно, и в строительном деле у них свои интересы. Вас решили дискредитировать.
Новость была не из приятных. Губернатор с полицмейстером уехали отдыхать. Перед этим нажаловавшись на Лыкова министру. Причем атака шла по нескольким направлениям. Сипягин в первую очередь барин и царедворец и лишь потом министр. Он не захочет ссориться с такими же, как он, аристократами из-за какого-то там надворного советника. Проще отозвать его обратно в Петербург.
Сыщик поблагодарил дежурного генерала и за экспертизу, и за сведения об интригах. И поехал на полицейский телеграф.
Как и следовало ожидать, там лежала адресованная ему телеграмма Зволянского. Лыков расшифровал ее. Оказалось, что директора вызвал министр и потребовал прекратить дознание. Немедленно. Ссылался он при этом на просьбу Витте. Не на Трепова с Гудимой, а на Витте. Похоже, что Михаил Меринг вновь одурачил своего высокопоставленного тестя. Зволянский писал, что ему удалось пока отложить крайние меры. Он обещал Сипягину запросить Лыкова, что у него происходит. Кому он в Киеве наступил на ногу? Теперь директор требовал объяснений.
Алексей Николаевич воспрянул духом. Если для Сипягина главное — это мнение Витте, у сыщика есть шанс. Он составил ответ. В нем было сказано, что дела Меринга плохи и его банкротство неизбежно. И у Лыкова на руках имеются доказательства. Акты сверки по задолженностям, письма подрядчиков и поставщиков — все говорит об этом. Зять дискредитирует родственника своей авантюрной деятельностью. Он на каждом углу козыряет именем Витте, врет, что имеет от него поддержку. И набирает все больше и больше долгов. Будет скандал, и тень падет на Сергея Юльевича. Ведь Меринг прямо заявляет, что министр финансов покроет все долги зятя. Обязанность Сипягина — помочь приятелю защитить свое имя. Для этого дознание надворного советника Лыкова надо продолжить.
Зашифровав ответ и отослав его, Алексей Николаевич вновь явился к жандармам. Новицкий уже откуда-то знал, что Витте просил Сипягина отозвать командированного чиновника. И повел себя нагло. Сказал, что дела сыщику не отдаст и вообще, его дознание вот-вот прекратят сверху. Пора, мол, покупать обратный билет…
Лыков молча выложил на стол заключение военных. Новицкий прочитал его и побагровел:
— Но ваш же министр больше не хочет дознания.
— Как только я получу официальный приказ, то немедленно вернусь в Петербург.
— Да всем уже известно, что ваши интриги разочаровали Сипягина. Вы, господин надворный советник, проглотили кусок не по горлу.
— Не к лицу генерал-майору и начальнику ГЖУ повторять сплетни.
— Что? — привстал Новицкий.
— То, что слышали, ваше превосходительство. Министр внутренних дел — высшее начальство и для меня, и для вас. Мне он дал полномочия вести дознание. Открытый лист видели? Видели. Там стоит его подпись. Что, она уже отозвана?
— Скоро будет отозвана, уверяю вас.
— Вы тут отвыкли от настоящей службы, — с презрением сказал Лыков. — Банкротство Меринга неизбежно, как наступление зимы. Начнутся суды, на них будут полоскать имя Витте. Он, конечно, устоит. Но надолго запомнит, кто в Киеве помешал Лыкову предотвратить скандал. Вам десять тысяч-то уже не нужны, что ли? Так и скажите. Я передам Сергею Юльевичу.
Жандарм был ошарашен тоном петербургского чиновника. Тот буквально цедил сквозь зубы, словно говорил с лакеем. Есть такой тип самодуров на местах: вдали от начальства они теряют чувство меры, поскольку не встречают отпора. Если их осадить, самодуры пугаются и отступают. Лыков — человек вроде бы маленький, но так себя ведет. Видать, право имеет. Да еще знает про деньги на слежку за студентами. Вдруг действительно пожалуется Витте? Лучше смолчать.
— Генерал-губернатор, если слышали, отказался назвать мои действия интригами, — добил жандарма Лыков. — Телеграмму Сипягину не подписал, а вот это заключение одобрил. Так что дознание я вам не отдаю. Шиш вам, а не дознание. Честь имею!
Повернулся и вышел.
Желязовский был поражен, когда питерец явился к нему со знакомым конвертом и сказал:
— Продолжаем вести это дело.
— Но жандармы…
— Вернули его мне.
— На каком основании? — вскинулся поляк.
— Военные подтвердили мою догадку. Бумаги, найденные у вдовы, шпионскими не являются. Кто-то хотел ловко прекратить поиск убийцы оценщика. Да вот не вышло.
После этих слов питерец порвал конверт в клочья и выбросил его в мусорную корзину.
Коллежский асессор хотел возразить, но передумал. А Лыков отправился в общую комнату, искать Асланова.
Околоточный тоже изумился новости.
— Ну вы даете, Алексей Николаевич, — уважительно сказал он. — У самого Новицкого кусок изо рта вырвать! Он вам никогда не простит.
— Черт с ним, давайте продолжим дознание. Я хочу повидаться с замечательной вдовой. Кто она и где живет?
Татарин причмокнул:
— Женщина и впрямь замечательная. Зовут Антуанетта Константиновна Биркина. В соку баба! Адрес — улица Рогнединская, дом два. Вам ее сюда доставить или сами к ней поедете?
— Сам поеду. Погляжу, как живет сочная женщина. И выясню, откуда у нее такие странные бумаги.
В последней фразе был скрытый смысл. Конверт обнаружил на квартире Биркиной Спиридон Федорович. Теперь выяснилось, что это был отвлекающий ход преступников. Не Асланов ли подбросил «кроки» крепости? Второпях нарисовав их на коленке. Надзиратель понял подтекст и усмехнулся:
— Желаю успеха. Другие приказания будут?
— Приказывать вам, Спиридон Федорович, я не имею права, — серьезно ответил питерец. — А просьба есть.
— Слушаю.
— Меня интересуют все случаи гибели людей, занимающихся строительными подрядами. Скажем, за последние пять лет.
— Что значит все случаи?
— То и значит. Выпал из окна, завалило обрушившейся стеной, убили грабители, повесился с горя…
— Жертвы преступлений тоже? — уточнил надзиратель.
— Да.
Киевлянин почесал в затылке:
— Долго придется в архиве сидеть.
— Уж будьте добры.
— Ладно, — вздохнул Асланов. — Но я правильно вас понял? Несчастные случаи с каменщиками или кровельщиками вас не интересуют?
— Нет. Только с хозяевами дела: владельцами земельного участка, решившими построить на нем дом, или подрядчиками, или поставщиками кирпича, леса, цемента, извести. Или с главой крупной влиятельной артели. А еще с банковскими служащими, занятыми ипотекой. Такими, как Афонасопуло.
Околоточный отправился выполнять просьбу-приказ. А Лыков поехал на Рогнединскую.
Антуанетта Биркина, судя по всему, была во вкусе таких людей, как Асланов. Смуглая, с большой грудью и чувственным ртом, немного вульгарная. Вдове на вид было лет тридцать. Большое количество косметики мешало определить возраст точнее.
— Антуанетта Константиновна, скажите, откуда в вашем доме взялся тот конверт?
— Оставил мой друг.
— Афонасопуло?
— Да.
Барыня ненатурально всхлипнула и сделала жест, будто смахивает слезу.
— Он часто у вас бумаги оставлял?
— Трудно сказать…
— Но вы подумайте и ответьте.
— По правде говоря, господин Лыков…
— Алексей Николаевич, к вашим услугам.