— Как же быть?
— Я все придумала. Даже чулки фильдекосовые надела, — засмеялась Выверцева. — Мы сделаем вид, что я гулящая.
— Как это?
— Очень просто. Пришла к вам в номер, и мы тут… Ну, понятно. А потом, часа через два, вы меня отпустите. Я сама найму извозчика до дома. Тогда никто не свяжет меня с околоточным надзирателем Красовским. Он не из тех, что имеют дело с гулящими.
— И вы не боитесь? — ошарашенно спросил Лыков.
— Чего? Людской молвы?
— Хотя бы ее.
— Нет, не боюсь. Вот потерять Николая Александровича боюсь. И на все готова, чтобы он был со мною. А молва…
— Вы суфражистка?
— Кто? Ах, эти… Нет, глупости мне не интересны. Я семью хочу и знаю, с кем.
Сыщик спохватился:
— Ой, чего же я сижу! Сейчас вызову коридорного и велю принести, что полагается в таких случаях. Вы какое шампанское любите?
— Да и цимлянское сойдет, зачем вам так тратиться? — озабоченно сказала Ангелина Васильевна.
— Нет уж, все должно быть правдоподобно. Иначе могут не поверить.
Лыкову захотелось угостить эту необычную славную женщину. А тут такой повод. И он закатил настоящий пир. Скоро в номер принесли фрукты, бутылку «Вдовы Клико», шоколад и клюкву в сахаре — ее особо попросила гостья. Вечер удался.
— Я буду вас соблазнять, — смеялся надворный советник, подливая шампанское в бокал Ангелине Васильевне. Та смеялась и охотно пила. Ни у нее, ни у него и в мыслях не было ничего скабрезного. Хотя Лыков давно жил без жены и заглядывался на дам, однако к Выверцевой никакая грязь не липла, и они веселились, как хорошие друзья.
Уже во втором часу ночи кассирша-конторщица уехала на извозчике домой. И не позволила Лыкову проводить ее даже до двери, сыграла роль до конца.
Перед расставанием питерец не удержался и сказал:
— Как же вы будете жить с Николаем Александровичем? Если все сложится.
— В каком смысле? — не поняла Выверцева.
— Он такой правильный, такой… занудный. Жизнь по часам, от сих до сих.
— Ну и пусть.
— Но вы же совсем другая. В вас, Ангелина Васильевна, извините, бес живет. Трудно ему будет.
Выверцева не обиделась:
— Потерпит мой бес. Зато муж из Красовского получится что надо.
Уснул Лыков в хорошем настроении. Он твердо решил помочь Ангелине Васильевне устроить свою судьбу.
Глава 13. Ангел смерти
Утром встала задача избавиться от слежки. Лыков припас одну идею, пришло время ее испытать. Он спустился на извозчике на Подол и облазил Братский монастырь. Потом осмотрел неподалеку Притиско-Никольскую церковь. Этот маленький храм давно интересовал сыщика. Согласно предания, однажды туда залез вор. А когда начал выбираться с добычей в окно, стена сдвинулась и придавила его. И удерживала до прихода людей… Всегда бы их так!
Закончив с туризмом, Алексей Николаевич вышел к Контрактовому дому и огляделся. Вон его извозчик, стоит, дожидается. А вон «хвост» — двое пеших в толпе. Ага… Сыщик сел в экипаж и велел подняться по Александровской улице. Но вдруг возле станции железной дороги соскочил, бросил извозчику рубль и шмыгнул в вагон. Трамвай рванул так, что никакая лошадь не догонит. Даже пароконная пролетка филеров отстала — экая круча! Действительно, горбатый город… На Царской площади Лыков пересел опять в экипаж и поехал в Татарку.
Дорога оказалась тяжелой. Татарка очень неровная и застроена весьма хаотично. Фурман весь извелся. С трудом, то подымаясь в гору, то спускаясь в овраг, они отыскали дом Саламахи. Унылое строение не первой молодости, во дворе колодец, все замусорено. Вид, правда, хороший — на Никольский монастырь.
Красовский снимал половину дома. Внутри у него был образцовый порядок старого холостяка. Много книг — сыщик оказался книгочеем. И вкусно пахло кофеем.
Николай Александрович обрадовался гостю и сразу угостил его. Сказал:
— Без кофе не могу. Первым делом, как просыпаюсь, выпиваю чашку, а следом вторую.
— Какую вы себе глушь для жилья выбрали, — подивился питерец.
— Зато полдома мои. В центре за эти деньги и конуру не снимешь.
— А как до службы добираетесь?
— Дохожу до Львовской, там сажусь на трамвай. У меня полицейский проездной билет.
За кофеем Лыков показал Красовскому выписки, сделанные его коллегой Аслановым. Пояснил:
— Хочу проверить, не упустил ли чего Спиридон Федорович. Если забыл какой-то случай, значит, там и надо копать.
— Хм… Вы полагаете, смерть Афонасопуло связана с его профессией?
— Строительное дело в вашем городе, оказывается, весьма опасное занятие. Все тропки ведут туда.
Красовский внимательно изучил бумагу и сказал:
— Трех дел тут нет. Причем свежих.
— Ну-ка, ну-ка! По памяти назовете?
Сыщик откинулся на спинку стула и даже закрыл глаза.
— Сейчас…
Он молчал, наверное, минуту. Потом стал загибать пальцы:
— Шишко Маврикий Земович — раз. Зайцев Исаак Ицкович — два. И Тупчий Никифор Саввич — это три.
— Кто они?
— Шишко затеял стройку на Лыбедской площади, возле Троицкой церкви. Хорошее место, много на него охотников было. Зайцев учредил завод по изготовлению силикатного кирпича. Слышали про такой? Он крепче и дешевле глиняного. А Тупчий служил присяжным ценовщиком при управе. Говорили, что он принципиальный и часто у владельцев домов с ним возникали споры насчет оценки.
— Что, Асланов скрыл от меня сразу трех покойников? — возмутился питерец. — Неосторожно. Думал, его проверить нельзя? Вы в отъезде, а другие не посмеют спорить?
— Тут нет ни одного явного покойника, — пояснил Красовский. — Все трое бесследно исчезли. Шишко в декабре прошлого года, Зайцев в марте этого, а Тупчий в апреле.
— Та-а-ак… Вы лично дознавали какое-то из исчезновений?
— Когда люди пропадают, Алексей Николаевич, дознание, как правило, не ведется. Если только родственники не потребуют.
— И тут не велось? Во всех трех случаях?
— Жена и дети Тупчего потребовали. Дознавал сыскной городовой Шандурипа из моего отряда. У нас, у околоточных, по восемь человек в подчинении. Мои все приличные, я их сам отбирал. А у Спиридона такие абреки! Первый среди них — Серега Зелло. Обыватели уж не знают, кого им больше бояться: бандитов или тех городовых.
— И как начальство делит между вами город?
— Раньше было по участкам. Но пришел Желязовский и поменял. Теперь мне поручают дела, где с потерпевших нечего взять. А где можно заработать или отобрать у скачков со шниферами[51], там Спиридон.
— Но Шандурипа — ваш человек. Он ответит на мои вопросы?
— Я напишу ему записку, тогда ответит.
— Пишите. Сейчас же еду в сыскное. Тут пахнет жареным, чует мое сердце.
— Я вот что помню… — задумчиво сказал Красовский. — Родня Зайцева расследовать его пропажу не просила. Но я все-таки заехал к ним домой, для очистки совести…
— И как?
— Напуганные они были, вот что бросилось в глаза.
— Напуганность — постоянное еврейское состояние, — возразил Лыков. — Что-то важное родственники сказали?
— Нет.
— Тогда я поехал. А к вам, Николай Александрович, такая просьба. Можете выяснить, кто получил участок после исчезновения Шишко? Вы сказали: место было хорошее.
— Ищи, кому выгодно?
— Точно так.
— Хорошо, я узнаю в управе, — кивнул Красовский. — Давайте в обед встретимся, обменяемся сведениями.
— Где?
— Да хоть в кухмистерской напротив Ботанического сада. Помните ее?
— Даже угощался в ней на днях. Но место известное, там ваша конспиративная квартира. Могут взять под наблюдение.
— Могут, — согласился околоточный. — Тогда где?
— Ваш город, вы и решайте.
— По улице Кожемяцкой есть тихая такая чайная…
— Кожемяцкая?
— Над Фроловским женским монастырем, по Замковой горе. Я там жил раньше. Хозяин — честный человек, молчаливый.
— Найду. Вот только боюсь, что буду уже с «хвостом». Ведь придется появиться в сыскном, там мне его и приставят.
— Не беда, — усмехнулся Николай Александрович. — В чайной есть другой выход. Сядем в чистой половине, попросим хозяина никого не впускать. А как закончим, я нырну в проулок и был таков.
— Отлично. Значит, в той чайной ровно в двенадцать?
— Договорились.
Лыков отправился на Большую Житомирскую. Отыскал там городового Тараса Шандурипу, вывел в коридор и предъявил записку. Тот прочитал и стал во фрунт:
— Что изволите?
— Вы вели дознание по факту пропажи Тупчего? В апреле этого года.
— Так точно.
— Расскажите мне об этом деле все, что помните.
Городовой наморщил лоб:
— Звали его Никифор Саввич. Лет около тридцати. Задиристый был человек…
— Что значит задиристый?
— Ну скипидаристый. Ценовщики все продажные, а этот был не такой. Отказывался с домовладельцами ладить. Чтобы они ему, значит, барашка в бумажке, а он им налог уменьшил.
— Понятно. Многие, наверное, обрадовались, что такой человек исчез?
— Да уж. Он один всего и был неподкупный. Извели…
— Что показало дознание?
— А ничего не показало, — развел руками городовой. — Вышел Тупчий из присутствия по квартирному налогу и не вернулся.
— А подробнее?
Городовой опять наморщил лоб:
— Явился за ним какой-то молодой человек. И увел.
— Что за молодой человек? Куда увел?
— Дознанием этого установить не удалось. Да мало ли их там по городской управе ходит? Тут и связи-то, может, никакой нет.
— Может, и нет. А вдруг есть? Как незнакомец выглядел?
— Приличный, воспитанный. Лицо… чистое. Располагающее лицо.
— Возраст?
— Лет двадцать, не больше. Нет, он ни при чем, порядочного человека сразу видать.
Других важных сведений Шандурипа вспомнить не сумел и был отпущен. До полудня еще оставалось время, и Лыков потратил его на изучение журнала происшествий. Пропали три человека… По каждому нашлось несколько строк. И все. Никаких протоколов, актов дознания, показаний свидетелей. Киевская полиция не считала эти случаи преступлениями и не тратила на них время.