всплывет, Спиридон съездит в покойницкую, сунет доктору четвертную, тот напишет «несчастный случай», и готово. А теперь надо было аккуратно работать.
— Начали трупы прятать?
— Да, с Красовским связываться себе дороже. Лучше, когда покойника нет. Пропал человек, да и черт с ним. Может, он живой, да от жены стервы убег? Завел я турка с мясным фургоном. Крови там каждый день ведро, никто не отличит человечью от скотской. Ребята мои принимали Аю-Качалова на ассенизационной станции по вечерам, пока настоящие золотари еще не приехали. Кинут тело в яму, а ночью его так зальет, что сам черт не сыщет. Но потом опять осечка вышла. Красовский что-то почувствовал. Ребята в одном деле слабость допустили. Фартовых же за версту видать: работают без фантазии и следов много оставляют. Облава потом была лютая, и решил я стать осторожней. Надо такого исполнителя найти, чтобы никто не подозревал. Как раз об эту пору случился большой пожар на Оболони, много добра сгорело. И придумал я мальчишку, Степана Племянникова, заполучить. Отца его хорошо знал, он у меня кирпич заказывал. Ну и сына… того…
— В убийцы завербовал, — закончил сыщик.
— Можно и так сказать.
— И дело опять пошло?
— Вполне. Степан жертву уводил прямо у всех на виду. Ни разу не сорвалось, пока он на вас не попал.
— Значит, заказы на убийства вам искал Асланов?
— Со стороны — да. Такие, например, как Боруху Капусте землицу чужую хапнуть. Свои интересы я сам обслуживал.
— А что же вышло с Афонасопуло? Почему его в яму с дерьмом не бросили?
Володимеров оживился:
— Да его убивать никто и не собирался. Там история такая вышла. Меринг задумал очередную аферу. То ли занизить ему требовалось оценку, то ли завысить, но нужен был оценщик.
— Занизить хотел, чтобы гостиницу «Континенталь» Бродскому заложить, — пояснил Алексей Николаевич.
— Да? Вот шельма. Но вышло у него с Афонасопуло недоразумение. Деньги, видать, не поделили. И решил директор своего оценщика пугануть, чтобы тот больше писем вредных не писал. А как пугануть? Спросил у Гудим-Левковича.
— Которого?
— Что у губернатора канцелярией заведует. Тот вызвал Желязовского, а поляк перепоручил Асланову. Сам-то пристав не знает ни черта, всю службу у него Спиридон ведет.
— Так. А Спиридон вам предложил.
— Точно. Мы за все беремся: хоть морду набить, хоть кровь пустить — на все есть такса. Меринг передал пятьсот рублей. Сказал: напугайте хорошенько, но без членовредительства.
— Вот даже как? — удивился сыщик. — Добрый оказался?
— Да чистоплюй он, Меринг. Даже украсть не может.
— Михаил Федорыч не вор?
— Не, он слаб на это дело. Боится всего на свете. Из-под него воруют, а он потом за это и в тюрьму пойдет. Но мне что, мне лишь бы платили… И поймали ребята того Афонасопуло. Ночью на пристани, когда он из Никольской слободы возвращался. Тут-то и вышла у них большая промашка. Короче, умер оценщик.
— Как это получилось?
— По глупости, конечно, — сердито пробурчал атаман. — Стали ему мозги вправлять, словесно, как подряжались. А он вдруг из кармана револьвер достал. Что ребятам оставалось? Двинули кастетом в темечко… свою жизнь спасая.
— Пришлось в Днепр кидать?
— А куда еще? Убивать-то его не думали, потому мясной фургон и не припасли. Сначала я на парней осерчал: зачем мокрое дело развели? Но у покойника нашлось при себе почти три тысячи рублей, и это меня примирило. Ладно, думаю, авось обойдется, а деньги уже в кассе.
— Но тут приехал я, — усмехнулся надворный советник.
— Вот-вот. И началось. Что делать? Баре сразу от нас открестились. Меринг в панике: теперь все всплывет, что вы наделали! Гудима в панике: мы же совсем не это заказывали! Теперь расхлебывайте сами, а нас не впутывайте. И остались мы с Аслановым вдвоем. Сначала Спиридон надеялся на легкий исход. Давно уже он зуб точил на Созонта Безшкурного, «ивана» с левого берега. Тот надзирателя в грош не ставил, делиться добычей не хотел. За что и был назначен главным виновным. Свалили мы смерть оценщика на него, и все так ловко получилось: паспорт убитого у Созонта отыскался, куча краденого в притоне, ешь не хочу. Но вы почему-то не клюнули. Более того, Асланов говорил, с самого начала на меня стали думать. Вот скажите, господин Лыков, где у меня вышла промашка? Почему именно я попал под подозрение? Откровенность за откровенность.
— Меня навел на вас старик Прозумент. Своим рассказом о том, как вы помогли ему избавиться от нечестного управляющего его доходного дома. Как бишь того звали? Мовша Ивантер?
— Ну…
— Потом мне опять попалась ваша фамилия. В связи с несчастным случаем, когда человек выпал из окна. Он тоже делал кирпич и перебивал ваши заказы. Тут уж все стало очень подозрительным, согласитесь.
— Иной бы и не заметил… — проворчал бандит. — Вот, значит, кто меня спалил? Прозумент, сволочь. Я ему помог, а он? Правду говорят, не делай людям добро, они отплатят злом.
— Петр Софроньевич, вернемся к разговору. Расскажите про пожар в «Шато-де-Флер». Это Бурвасер сгорел в восьмом кабинете вокзала?
— Да.
— А кто пожар устроил? Асланов?
— Нет, Карп, ближайший мой помощник по нехорошим делам. Яшка Гицель рыскал по городу, все думал, признаваться ему или нет. Совета спрашивал. И попал на аслановского осведа. Тот сообщил надзирателю, Спиридон — мне. Я велел Карпу убрать болтуна. Где он сейчас?
— Сидит по сию пору у военных. До суда и просидит, руки Асланова дотуда не дотянутся.
— На суде Карп рта не раскроет, — уверенно обещал атаман. — Зачем ему себе каторгу удлинять?
— А Степан? Он уже все рассказал и протокол допроса подписал.
— Ну и что с того? Меня он выдал, верно. Про другое мальчишка не знает. Вам ведь нужны Асланов с Желязовским? О них парень ничего не сумеет сообщить.
— А шпионаж с жандармами кто придумал?
— Спиридон. Когда понял, что вы дознание не прекратите.
— Он сам кроки рисовал? Что ж так плохо намазюкал?
— Времени мало было. Требовалось успеть, пока вы в Ржищев плаваете.
— Ну, картина ясна, — подытожил Лыков. — Я отстраню обоих от дел, временно, на период служебного расследования. И Асланова, и пана Желязовского. Вызову сюда подкрепление из Петербурга, и мы начнем копать. Глубоко копнем, обещаю. Что-нибудь точно нароем. Или каторга этим господам, или, в лучшем для них случае, увольнение от службы. Продажной полиции в Киеве конец.
Бандит лишь улыбнулся.
— Что, не так?
— Совсем не так.
— А как?
— Да все останется по-прежнему, — объяснил Володимеров. — Пристав скоро уйдет. Женится на капиталах — и в отставку, деньги прожигать. А вот Спиридон никуда не денется. Он врос корнями, и всюду у него защитники. Даже Трепова обаял. Нужен он такой начальству, нужен и удобен. Дело раскрыть? Запросто. Когда оно не противоречит его интересам. Спиридон Федорович Асланов — первый человек в преступном мире Киева. Одной ногой он в полиции стоит, жуликов ловит. Второй — в фартовиках, и тоже на первом плане. Ничего вы с ним не сделаете. Скажу больше… — Тут бандит стал серьезен. — Я ведь вам не просто так свою жизнь изложил и в преступлениях сознался.
— А с какой целью? Если протокол не подпишете, признанию вашему грош цена.
— Бумагу я не подпишу, и к этому больше возвращаться не будем, — отрезал Володимеров. — Речь о другом. Вам, Алексей Николаевич, согласитесь, все же оказал я услугу. Разъяснил, как было дело. Сыщику всегда интересно знать, даже если он свое знание к делу не пришьет. Так или нет?
— Так, — нехотя подтвердил Лыков. Он до последнего надеялся убедить атамана, чтобы тот оформил свои показания.
— Вот! Мог вообще молчать, терять-то мне нечего. Понимаете вы это или нет?
— Ну понимаю. Дальше что?
— А то. Услуга за услугу.
Петр Софроньевич на этих словах вдруг полез за пазуху и вынул нательный крест. Золотой, старинной работы, на черном кожаном гайтане. Он снял его с себя и вручил сыщику.
— Крест семейный, от отца мне достался. Передайте его сестре, одна она мне родная душа во всем мире.
Лыков молчал, предчувствуя недоброе.
— Отдадите или нет? Я ведь вам все сказал, как на духу.
— А сами вы останетесь без креста?
— Обо мне не беспокойтесь, меня скоро удавят. Запишите адрес сестры: Харьков, Соборная улица, Прасковье Маникиной-Невструевой в собственный дом. Она теперь вдова, это ее нынешняя фамилия.
— Но…
— Передайте также, что перед смертью я ее вспоминал.
— Да что вы себя раньше времени хороните! — взорвался Лыков.
— Слушайте меня внимательно, Алексей Николаевич, — продолжил бандит. — Услуга моя больше, чем может показаться. Берите свои манатки и бегите из Киева прочь, пока не поздно. Иначе они и вас прикончат.
— Кто, Асланов? Околоточный надзиратель в чине коллежского регистратора? Вы смеетесь. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. Понимаете или нет? Если тут меня кто-то хоть пальцем тронет, весь Киев керосином зальют и спичку поднесут.
Но атаман лишь покачал головой:
— Бегите, послушайте доброго совета и бегите. Прямо сегодня, как можно быстрее. Вы слишком опасны для Асланова. И тех, кто стоит за ним.
— А кто стоит за ним? — насторожился сыщик.
— Не скажу.
— Да что они мне сделают? Убьют? Тогда здесь половина департамента окажется. Живого места не оставят ни на ком.
— Ну вам-то будет уже все равно, — поддел Лыкова арестованный. — А потом, смотря как провернуть. Вы можете утонуть во время купания. Или выпасть в окошко. Или вас лошадь собьет на улице. А то и вовсе пропадете бесследно.
Сыщик задумался. Мысль о том, что жалкий надзиратель сыскного отделения может быть настолько опасен, не укладывалась в его голове.
— Поймите, — настойчиво продолжал Петр Софроньевич, — все уехали. Нет ни губернатора, ни полицмейстера. Сейчас Асланов и Желязовский в городе высшая полицейская власть. Очень удобно, чтобы от вас избавиться. А Гудимы с Мерингом потом вас оговорят. Подбросят какую-нибудь дрянь, оклевещут, лжесвидетелей предоставят. Очернят, одним словом. Так, что и искать ваших убийц никто не станет.