Лыков молчал, обдумывая услышанное.
— Бегите. Что вам еще осталось в Киеве? Засадить их в тюрьму не получится: я протокол не подпишу. Других улик у вас нет. Поручение министра вы, считай, исполнили. Меринг к убийству Афонасопуло прямого отношения не имеет, он его не заказывал. Бумаги, подтверждающие его скорое банкротство, у вас на руках, их и отдайте Витте. Все, дело сделано. И вы целый.
— Зачем же Асланову меня убивать? — оживился надворный советник. — Сами себе противоречите.
— Ничуть. Лыков все равно опасен. Вдруг он неправильно рассчитает свои силы? Подумает, что справится с Аслановым, и объявит ему войну. Выиграть он ее не выиграет, но урон нанесет. Безопаснее Лыкова сложить. Как только Спиридон вернется из командировки, тут же примется за вас.
— А вы? Вы так спокойно приняли неизбежный конец? И бороться не станете?
Бандит развел руками:
— А как бороться? С моими-то грехами да после признания Степана Племянникова, каторги не миновать. Каторга для меня хуже смерти. Лучше уж сразу. Касьянов год… Касьян Немилостивый на тот свет зовет, надо собираться.
— Но почему, почему вы не отдадите мне Асланова?! — в последний раз попытался питерец. — Вам умирать, а этой сволочи жить? Где тут правда?
— Какая еще правда? Где вы ее видели на земле?
— Не понимаю я этого.
— Как угодно, — сухо ответил бандит. — Спиридон мне ближе всех сыщиков, он такой же, как и я. Брат не брат, друг не друг, но одного мы поля ягоды. Думал я и так решил. Тот солдат неслучайно в лавку явился. Дьявол его прислал. Давал мне сигнал, что пора к нему на службу переходить, а не табаком торговать.
— Но ведь вы могли быть честным человеком. Много лет пекли кирпич, обходились без черных дел.
— Обходился, да не обошелся. Черного кобеля не отмоешь добела.
— Но еще не поздно помочь правде. Откреститься от аслановых и иже с ними.
Атаман помотал головой:
— Заканчивать свой век предателем? Сумел согрешить, умей и ответ держать. Я отвечу.
— А Спиридон нет?
— Судьбу не объедешь.
— Но он же вас и убьет.
— Обязательно убьет, — согласился Володимеров. — По тем же соображениям. Так ему безопасней, да и мне в казематах не мучиться…
— И вы согласны? Отомстить ему за это не хотите?
— Если уж мне кому и мстить, так это вам. Вы, господин Лыков, сгубили мою жизнь, а не Спиридон Асланов. Вот я и отомстил: все рассказал, а бумагу не подпишу.
— С трудом понимаю это…
— И не ломайте голову. Просьбу мою помните?
— Про крест? Так отдайте его сами Спиридону. Когда он явится вас убивать.
— Плохо сказали, — укорил сыщика атаман. — Зря. Над смертью не смеются.
— Вы тоже меня не щадите.
— Отдать Асланову эту вещь я не могу. Он золото из рук не выпустит, жадный.
Лыков смутился:
— Извините. Конечно, я перешлю крест вашей сестре.
— Спасибо. Но если не воспользуетесь моим советом, то все будет напрасно. Не успеете. Бегите из Киева, пока есть время. А теперь пусть меня оставят в покое, я устал. Да, и Красовскому лишнего не рассказывайте, а то и его погубите.
Глава 15. Охота на чиновника особых поручений
Это были последние слова атамана. Лыков вышел к ожидавшему его надзирателю в крайнем волнении.
— Что он вам сообщил? — накинулся на него Николай Александрович. — Сознался или нет?
— Сознался, но протокол подписать отказался наотрез.
— Почему?
— Чтобы не облегчать нам жизнь, видимо.
— Для чего же тогда рассказал? — опешил Красовский. — Да, и в чем именно сознался Арешников? Убийство оценщика он взял на себя?
Лыков никак не мог решить, что передать помощнику, а что скрыть от него. Вдруг атаман прав, и пора домой? Без подписанного им протокола делать питерцу в Киеве больше нечего…
Сбивчиво, на ходу выбирая, о чем лучше промолчать, Лыков изложил рассказ арестованного. С его слов выходило так. Арешников признал, что был главарем банды, которая брала заказы на разные темные дела. В том числе они подрядились запугать оценщика Афонасопуло. Попросил об этом Меринг и дал пятьсот рублей. Посредниками выступили Георгий Георгиевич Гудим-Левкович и пристав Желязовский. А также Асланов. Последний знал о тайном ремесле лаврского арендатора. Но по каким-то соображениям молчал.
— Знаю я эти соображения, — прокомментировал Красовский. — Пользовал он тех громил, как дойную коровушку. И держал про запас до того случая, когда начальство спохватится и прикажет банду предъявить.
Лыков не стал ни спорить, ни уточнять. А продолжил рассказ, состоявший из правды вперемешку с полуправдой. Он сообщил, что смерть оценщика была фактически несчастным случаем. Никто ее не заказывал. Меринг если в чем и виноват, то лишь в неразборчивости в приемах. Темные дела творили Арешников со своей шайкой, но эту сторону не дознаешь. Главарь молчит. Более того, утверждает, что у него болезнь замкнутого пространства.
— Вот на этом его и поймать, — предложил Николай Александрович. — Пусть сознается, а иначе…
— И что иначе? — остудил его пыл надворный советник. — За признание мы отпустим его на свободу? Нет. Какой тогда ему смысл признаваться? Я боюсь, все выйдет проще. Возьмет наш главный злодей, да и повесится. Он прямо мне на это намекал.
— Тогда мы ничего не докажем, — расстроился околоточный.
— А мы и с ним ничего не докажем. Асланов, который покрывал атамана, никогда в том не сознается.
— А кто Бурвасера убил?
— Карп Притаманный. Этот тоже будет молчать. Улик против него никаких.
— И что делать?
— Не знаю, — честно признался питерец. — Надо подумать. Но боюсь, Николай Александрович, придется мне из Киева уезжать ни с чем.
— Почему ни с чем? Банду Арешникова вы открыли. А она много лет людей убивала, — возразил киевлянин.
— Я имел в виду, что Желязовский с Аслановым останутся безнаказанными.
К удивлению Лыкова, его помощник отнесся к этой новости спокойно.
— Я знал, что так и будет, — сказал он. — У нас все настолько запущено, что ничего уж не переменить.
— И вы продолжите служить с потатчиками воров?
— А куда прикажете деваться? Уходить из полиции? Нет, не дождутся!
Эти слова несколько успокоили чиновника особых поручений. Видимо, и впрямь пора собирать манатки. И для Красовского такой исход не станет трагедией…
Вечером Лыков пригласил помощника в ресторан, и не одного. Так и сказал: приходите с невестой. Николай Александрович смутился, но возражать против именования не стал. Питерец угощал своих друзей в ресторане гостиницы «Гранд-Отель», лучшем в городе. Ужин, весьма вкусный и более чем дорогой, завершился прогулкой. Куда еще идти, как не на Днепр? Двое мужчин и серьезная женщина гуляли допоздна. «Шато-де-Флер» работал, как ни в чем не бывало, только пепелище обнесли забором. Лыков ненавязчиво, щадя самолюбие надзирателя, за все платил. Он сразу объяснил, что днями уедет и хочет отблагодарить помощника за оказанное содействие. О делах сыщики не сказали ни слова.
Утром следующего дня питерца вызвали к коллежскому советнику Гуковскому. Помимо врид полицмейстера, там были пристав Желязовский и надзиратель Асланов.
— Спиридон Федорович, уже приехали! — воскликнул Лыков, как ни в чем не бывало протягивая ему руку. Тот пожал ее, но смотрел испытующе.
— Мы заменили лиц, ведущих дознание убийства Володкевич, — сообщил Гуковский. — Господин Асланов нужен в городе.
— Заменили? Значит, преступление в поезде пока не раскрыто?
— Это трудное дело, — пояснил коллежский советник. — С кондачка не взять.
— И кто сейчас занимается им вместо Спиридона Федоровича?
— Второй надзиратель сыскного отделения Красовский.
— Понятно.
— Мне недавно телефонировал комендант крепости Немирович-Данченко, — продолжил Гуковский. — Арешников повесился в камере.
— Когда? — воскликнул сыщик.
— Под утро. Недоглядели за ним военные. С самого начала мы были против того, чтобы помещать арестованных в цитадель. Но вы, господин Лыков, поступили по-своему. В Лукьяновской тюрьме убийца был бы жив и предстал бы перед судом. А теперь что? Все концы оборваны.
Лыков покосился на Асланова. Тот глаз с него не сводил! Видимо, хотел понять, что теперь известно питерцу о деле.
— Вы успели допросить злочинца перед смертью, — заговорил пристав. — Что он вам рассказал? Или поехал на небо тайгою?[54]
Лыков состроил унылую физиономию:
— Нет, он сознался. Но толку теперь от его рассказов… Подписывать Арешников ничего не стал, а слова есть слова, лишь сотрясение воздуха.
— И все-таки, — настоял Желязовский.
— Ну, он сообщил свое настоящее имя. Оказывается, атамана звали Петр Володимеров. Он бывший харьковский купец. Много лет назад в случайной ссоре убил человека и скрылся. С тех пор жил под чужим именем. Устроился в Киеве арендатором Лаврского завода, но преступное нутро взяло свое. Арешников-Володимеров сколотил банду. Сначала лихие парни просто расчищали главарю дорогу, устраняли неугодных…
— Каких еще неугодных? — перебил сыщика Гуковский. — В кирпичном деле разве могут быть криминальные мотивы?
— Да они везде могут быть. Арешников с помощью своих головорезов перебивал выгодные заказы, убирал конкурентов. Если интересно, поговорите с подрядчиком Прозументом. Он вам расскажет, как фабрикант кирпича помог ему избавиться от жулика-управляющего.
Гуковский немедленно записал фамилию.
— Но что с убийством Афонасопуло? — впервые заговорил Асланов. — Сознался в нем покойный?
— Да. Тут, господа, имела место случайность. Оценщика намеревались просто побить, а тот достал револьвер. И громилы сгоряча ухайдакали беднягу.
— Минуту. С какой стати Афонасопуло хотели побить? — удивился Желязовский.
— Меринг заказал, чтобы тот не писал скандальных писем, — пояснил сыщик.
Трое киевлян загалдели одновременно. Питерец остановил их жестом:
— Успокойтесь. Это невозможно доказать, тайна ушла в могилу вместе с атаманом. Я не стану, разумеется, обвинять М