ока их совсем не осталось.
Тогда она легла на спину и стала смотреть в потолок – и ждать.
«Что я сделала? – вдруг спросила себя Ката, вновь села и осмотрелась вокруг. Она была не дома, не в жилище своих родителей, не в объятьях Тоумаса, в комнате Валы или у Кольбрун дома. Она находилась в незнакомой светлой комнате; стены были ползучим туманом, а тело – таким по-странному тяжелым, и его было трудно передвигать. На полу под ней был крошечный домик, и она парила высоко над ним, а потом спустилась на землю рядом. Комнаты, каждая в отдельности, были словно воспоминания из другой жизни. Когда Ката закрыла глаза, перед ней предстали все квартиры, в которых ей довелось пожить на своем веку, расположение комнат относительно друг друга, тишина в каждой из них. Все они купались в мягком свете – ни холодном, ни теплом, словно свет зимнего солнца, которое робко заглядывает в окно во вторник утром. В таком большом количестве мест Ката не жила; она порхала по комнатам в доме своего детства на взморье Айиссида, по подвалу на улице Лёйваусвег – их первом с Тоумасом совместном жилье, по большому типовому дому на окраине Бостона, по дому на Мысе. Во всех этих местах она различала очертания пейзажа за окном, в также видела мебель, украшения, царапины на паркете, потертости на диванах, и могла, когда хотела, сильнее проявлять определенные вещи, словно они лежали у нее на ладони.
Ката немного поиграла этим всем – и вдруг поняла, что тишина во всех этих местах одинакова, хотя в разных комнатах она была глубже или поверхностнее; но этот особый оттенок тишине придавало не расположение стен и не вещи, а только ее собственная личность, какое-то ее глубинное средоточие, сразу ускользавшее от всех слов и
определений. Она чувствовала доброту и ум, которые без мысли вели ее по суматохе будней, и еще что-то другое – похуже; что-то, что неожиданно обрушилось на нее. Что-то случилось: что-то настолько особенное и непоправимое, что от одной мысли об этом ей становилось дурно. Она наклонилась и стала провоцировать рвотные позывы, пока не почувствовала, что ее глаза вот-вот вылезут из орбит.
Когда приступ прошел, Ката осмотрелась вокруг: она находится в прихожей домика. На стенах были бурые пятна, похожие на водоросли, плавающие в море. Посреди прихожей валялся сломанный стул, пол был усыпан битым стеклом, а под потолком болталась веревка с петлей на конце.
– Здесь кто-то с кем-то выяснял отношения, – сказала Ката, ни к кому не обращаясь, и сама вздрогнула при звуках собственного голоса. Рядом со стулом лежал нож в коричневой лужице, словно пол вокруг него растаял. «Куда все подевались?» – пробормотала Ката и увидела кровь, залившую лестницу на верхний этаж – этаж, на который она никогда не ходила. Вверху лестницы был свет, такой резкий, что Ката отвернулась и пошла не туда, а пересекла прихожую и приблизилась к дверям, которые, как она догадывалась, вели наружу – что бы это ни значило.
Ката открыла дверь и вышла наружу. Ее окружил чистый, но холодный свет, в котором она снова могла дышать, и когда испуг улегся, она осмотрелась. В одном углу сада было удивительно красивое дерево, которое Ката и раньше заметила; оно мощно и высоко раскинуло свои ветви. На них набухли почки, и Кате показалось, что она чувствует, как жизненная сила течет вверх по его стволу к небесам.
В середине сада она наконец нашла девочку. Та нежилась в шезлонге и щурилась на крошечное солнце в небесах.
Ката поздоровалась, и девочка ответила на приветствие. Рядом с ней стоял пустой шезлонг, и Ката спросила, не занято ли там. Она так устала, что ей было тяжело поддерживать себя в вертикальном положении.
– Нет, я его специално для тебя принесла, – ответила девочка. – Ляг, отдохни.
Ката опустилась в шезлонг: он был мягким и уютным.
– А откуда ты знала, что я приду? – спросила она.
– А разве ты уходила?
Ката задумалась, но не знала, что ответить.
– Наверное, я просто спала, – наконец проговорила она.
– Это я тебя дразню, – сказала девочка. – Я прекрасно знаю, откуда ты пришла. – Лицо у нее было голубоватое, цвет напоминал морозильник в супермаркете, – но иногда делалось зеленым или просто белым, словно кожа была покрыта толстым слоем глазури.
Ката вновь ощутила тошноту, но решила все-таки что-то сказать:
– Ты такая белая… Давно загораешь?
– Да, очень давно. А разве не видно?
– Нет. А почему же ты такая белая?
– От солнца, конечно.
– А разве от солнца не темнеют?
– Темнеют? – Девочка помотала головой. – Почему ты так решила?
– Ну, когда ты загораешь, кожа у тебя темнеет. На солнце ведь загорают специально для этого. По крайней мере, ты не читаешь и в море не плещешься.
– От солнца не темнеют. Откуда ты это взяла?
– Во всяком случае, от него не белеют.
– Интересная мысль. – Девочка резко села и повернулась к Кате. – А ты мне вот что скажи. Если на улице солнце, а ты не хочешь перегреться, то какую одежду наденешь: белую или черную?
– Белую.
– Совершенно верно. – Девочка кивнула. – Вот и здесь то же самое: если долго лежать на солнце, то организм среагирует на это не тем, что будет темнеть и впитывать больше солнца, а тем, что станет белым. А как же иначе?
Ката призадумалась, но не знала, что возразить. Она закрыла глаза и почувствовала, что ей необходим отдых – долгий восстанавливающий отдых. Но даже после того, как она легла, ей было очень трудно успокоиться: мешали тошнота и холод, который охватывал ее через равные промежутки и под конец стал настолько лютым, что у нее задубело лицо и пальцы на руках и ногах.
– Мне нужно отдохнуть, – сказала Ката, и после этого они долго молчали. Белое солнце текло внутрь, за веки. Ката сидела в белой приемной и ждала, пока в белизне рождались солнца, отплывали друг от друга и рассредоточивались по белому пространству.
Когда она открыла глаза, девочка тормошила ее.
– Нам нельзя спать, – сказала она и помогла ей подняться. Затем заявила, что хочет разогнать кровь, и Ката дала ей протащить ее с собой несколько кругов по саду. Солнце не увеличивалось и не уменьшалось, и было все таким же холодным.
– Ты у бога, милая моя? – спросила Ката, но девочка не отвечала и провела ее еще несколько кругов по саду. – А где те трое, которые были здесь раньше? Ты с ними что-нибудь сделала?
– Позже увидишь, – ответила девочка.
– А я сюда еще вернусь?
– Да.
Они остановились под деревом. Закрыв глаза, Ката ощутила жизненную силу, струящуюся от него, и увидела, что на ветвях то тут, то там висят апельсины: рыжие, круглые, пышущие жизнью. И постепенно взбодрилась.
– Что ты здесь делаешь, Вала, родная? – спросила Ката; она больше не могла сдерживаться.
– Я не Вала, – ответила девочка. – Валы больше нет.
– Зачем ты так говоришь… – Ката ненадолго задумалась. – В смысле, ты имя сменила?
– Тут нет имен. Имена только у вещей.
– Не знаю… – Кате это показалось неправдоподобным, и она лишь промычала в ответ.
Девочка взглянула ей в лицо, решительно и немного холодно.
– Тебе придется меня оставить, понятно? Иначе нам обеим несдобровать.
Ката опустила глаза и увидела, что девочка крепко ухватилась за ее предплечье.
– Попробую, – сказала она, и девочка тут же ослабила хватку. Чуть-чуть отошла, но затем обернулась, и выражение лица у нее было уже менее суровое.
– Перед тем как расстаться, я хочу тебе кое-что сказать.
– Я боюсь, – сказала Ката и поняла, что это правда. Она уже давно боялась.
– Слушай меня, – велела девочка, и Ката послушалась. – Вскоре ты встретишь человека, который изменит твою жизнь, а ты – его жизнь. Ты знаешь этого человека. Он следовал за тобой – как тень. Но ты была слишком слепой и не видела его. Когда ты его встретишь, он будет сидеть с лицом, закрытым волосами, а сам он покрыт землей.
Ката кивнула:
– Понимаю. Лицо закрыто волосами.
– А за ним придут еще трое, и у них лица тоже закрыты волосами. У этих троих нет тела. Только головы. Они – призраки.
– Призраки?
– Призраки. Если ты заглянешь им в лицо, агония у тебя будет долгой и трудной, но ни хорошей, ни плохой. Тогда больше ничего не изменится, и твоя судьба будет запечатанной. Запомни это.
Девочка развернулась и зашагала прочь, а Ката бросилась за ней вдогонку и попросила обождать.
– Расскажи мне еще! Что я должна делать? – Она вцепилась в девочку и развернула ее.
– А это ты сама решай. Я могу сказать тебе еще одну вещь, но это ничего не изменит: в следующий раз ты попадешь сюда не по своей воле. Понятно?
– Я не знаю…
– Ты окажешься здесь по решению другого человека… И тогда мы снова встретимся, но ненадолго.
Девочка замолчала, словно обдумывая, сказать ли ей что-нибудь еще, а потом бросила: «Пока».
– Куда ты? – Ката всплеснула руками и по выражению лица девочки поняла, что та больше ничего не скажет. Девочка ушла, не оборачиваясь, и скрылась за углом дома.
Ката осталась под деревом одна. Слова девочки врезались ей в память, и чем больше она о них думала, тем более нелепыми они казались, и под конец Ката решила не придавать им особого значения. Из травы к ее подошвам поднималась жизненная сила, и мало-помалу она, ошалев от радости, сделала несколько бодрых шагов по лужайке. Движимая этой новой энергией, приблизилась к забору, окружавшему сад, поводила глазами по улице, по окрестным домам и поняла, что, конечно же, дом был не сам по себе, он наверняка входит в состав города или хотя бы городишки.
Улица была тиха и пустынна, дома на ней казались покинутыми. На одном конце улицы стоял серый туман, а на другом вздымалась удивительно крутая вертикальная гора, возвышавшаяся над всей округой. Внизу у горы были зеленые склоны, но чем дальше вверх, тем желтее они становились, а еще выше шли песок и щебень, и на самом верху – отвесные черные утесы, терявшиеся в облаках.