«А как?» – спросила я.
«А потому что они как привидения», – ответила Анна и тотчас закрыла себе рот, сказала «Извини», как будто обидела меня. Я сказала: «Ничего страшного», а она так разозлилась на себя, что бросилась вон. Я же говорю: энергичная. Мне она нравится, хотя, наверное, в подруги мне не годится по возрасту.
Ингу я вижу редко, Кольбрун – иногда. Мне нужно завести новые знакомства.
29 апреля
Только что поболтала с соседкой по дороге домой. Она работает психологом, и оказалось, что она лечила мою мать незадолго до ее смерти. Как тесен мир! Когда я назвала свое имя, соседка как-то странно на меня посмотрела, словно знала о том, что произошло. А может, она видела меня в психиатрическом отделении во время какого-нибудь припадка?
Не помню, как разговор дошел до этого, но соседка вдруг начала рассказывать, как весь задний двор заполнился палками от петард под прошлый Новый год около полуночи. Все петарды, которые пускали с холма Скоулавёрдюхольт, немного погодя падали к нам во двор.
Май
2 мая
Сегодня вечером начинаю заступать в ночные смены. Дело знакомое, хорошее. Недавно виделась с Г. Он слишком зацикливается на моей религиозности. Той, которая была, а теперь больше нет. Уже не помню, что именно искала в церкви. Мне хватает и самой себя. Это надо записать на бумаге. Обнародовать. И, согласно обещанию, которое дала себе самой, я не буду вырывать из этого дневника страницы и ничего не выбрасывать. (Вся первая половина этой тетрадки была разорвана и выброшена.)
4 мая
Сегодня ночью встретила первую. Девушка пришла с подругой, которая все за нее и рассказала – сообщила, что ее изнасиловали в туалете в баре и что они приехали прямо оттуда на такси и знают, кто насильник. Подруга была очень взволнована и собиралась подавать заявление в полицию, а жертва изнасилования молчала и никак не реагировала, даже не плакала, – что показалось мне скверным признаком. Я помогла оказать им помощь и взять пробы. Пришел юрист, чтобы проконсультировать девушку, а полиция составила протокол. А вообще-то мне об этом слишком много думать не хочется. Я должна стать сильнее. Я же этого хотела?
6 мая
Начала читать материалы об изнасилованиях. Взяла в библиотеке книгу Тоурдис Эльвы «Говоря по-человечески». В ней сексуальные преступления рассматриваются с разных сторон, приводится официальная статистика и прочее, что показывает, насколько огромен масштаб преступлений. По данным исследования можно сказать, что в Исландии каждая пятая девушка подвергалась насилию до восемнадцатилетнего возраста, и из каждых четырех женщин одна в своей жизни подвергалась изнасилованию или попытке такового. Наказания следовали далеко не всегда. В общем-то их почти и не было, а если были, то нестрогие. В книге хорошо показана эта вопиющая безнаказанность.
Это же война. А почему это не попадает каждый божий день на первые полосы газет? А коль скоро это не так, почему мы – женщины – ничего не делаем, чтобы изменить ситуацию? Ведь это же насилие, направленное исключительно на нас.
Читая книгу, я не ощущала, что у нее есть какое-то политическое измерение, точнее, если и дальше развивать военную тему: сами контуры войны – политические, а сражения – нет. Пехотницам на поле боя не до политики, а то они проиграют битву. Когда их жизни грозит опасность, они встают все как один и сообща атакуют врага. Так что когда речь заходит о сексуальном насилии, мы, женщины, должны поменьше думать о политических материях и побольше – о том, как идти в бой.
Одна из каждых четырех. Может, остальным трем из этих четырех пора бы прийти к ней на помощь?
7 мая
Допустим, некоему А вменяется насильственное удерживание, многократные изнасилования и избиения в отношении женщины Б. Судя по судебным протоколам, вывешенным в Интернете, вероятнее всего, А упекут в тюрьму, скажем, на пять лет, но по факту он отсидит только два или два с половиной. А что до Б, измученной ПТСР, психотропными лекарствами, приобретенной после них сильной склонностью к наркозависимости (чтобы ничего не чувствовать), то неясно, выздоровеет ли она вообще полностью (а многие ведь кончают самоубийством). Но, допустим, Б борется с последствиями насилия лет десять, пока наконец не оправится настолько, что перестанет бояться ходить по улицам и научится снова доверять людям (если вообще сможет).
И вот у меня возникли вопросы:
1. Если тюремное заключение считается исправительной мерой, то не логично ли, что насильнику требуется для исправления, по крайней мере, такое же долгое время, как его жертве – для исцеления?
2. Не будет ли исцеление жертвы быстрее и качественнее, если она точно будет знать, что не встретит своего мучителя на улице, в толпе, в ресторане или кино?
3. Право жертвы на исцеление должно цениться больше, чем право насильника на исправление.
Последнее – не вопрос (потому что ответ очевиден). И хотя непросто точно определить время, которое требуется женщине, чтобы полностью оправиться после изнасилования, ясно, по крайней мере, то, что судебная система переоценивает наши силы.
Почему в таких делах понятие «права человека» в основном распространяется на преступников?
8 мая
И почему тюремный срок в пять лет обычно сокращают наполовину или на треть? Исправление насильников в тюрьмах происходит не само собой. (Да и как вообще понять, что насильник исправился, если за все это время в тюрьме он и женщин-то не видел?)
Почему основанием для сокращения срока не является (как, например, в США) обязательное посещение курсов, которые были бы призваны изменить нездоровый взгляд на женщин и/или насилие? В Исландии ведь они есть. Но так как лишь немногие насильники понимают или осознают свою вину, ходят на них лишь единицы. Ведь в маскулинной тюремной культуре ходить на какие-то бабьи курсы считается позорным.
12 мая
Немного статистики от ФСБ США. За 2001–2012 гг. 3073 человека погибли в терактах, большинство из них – в Башнях-близнецах. 4486 солдат погибло в Ираке, и 2002 солдата – в Афганистане.
За этот же самый период (2001–2012 гг.) 11766 женщин были убиты своими мужьями или любовниками. И это больше, чем сумма всех вышеприведенных чисел. Это больше, чем число погибших во всех войнах, которые в этот период вели США!
Это война против женщин?
14 мая
Поехала вместе с Кольбрун покупать мне новенькую машину – «Киа Рио». У нее есть GPS-навигатор; снаружи она красная, а внутри «зеленая»; бензина «кушает» мало. Потом мы заехали в «Кринглу», и там я купила себе «Айпод», чтобы слушать музыку на фитнесе, и заплатила за обед в ресторане за нас обеих. В конце концов, надо же мне как-то тратить эти деньги. При разделе нашего с Тоумасом имущества мне прямиком на банковский счет отправилась половина стоимости нашего дома. Половина сбережений, и в придачу еще кое-что. Судя по всему, в последние десять лет мы ничего и не тратили.
16 мая
С утра – еще одна жертва изнасилования. Девчонка лет двадцати, пришла вместе с сестрой. Видимых увечий нет. Она смеялась и держалась так, словно все это пустяки, но, по словам сестры, до этого она несколько дней плакала. Насильник имеет отношение к их семье; речь шла о семейной встрече в сельской местности, опьянении, гостиничном номере. Полиция составила протокол. Я спросила, не подавала ли заявление девушка, обращавшаяся к нам на прошлой неделе, но они не знали. А я все хочу знать.
В отделении «Скорой помощи» на девушек не давят, чтобы они подали заявление. При оказании им помощи во главе угла стоят профессионализм и нейтральность, – но так, чтобы им не приходилось опасаться холодности со стороны сотрудников. А чтобы основания для заявления в полицию были вескими, необходим профессионализм в сборе доказательств. В этом плане статистика не так уж плачевна: из тех, кто подвергается судебно-медицинскому осмотру в отделении «Скорой помощи жертвам изнасилования» у нас, в Центральной больнице, заявления подают от трети до половины пациенток.
Но потом статистика ухудшается.
Согласно новейшему отчету Министерства внутренних дел, в основе которого лежат данные из полицейских управлений всей страны за два года (2008 и 2009), из 189 заявлений об изнасиловании признание вины последовало только в 20 случаях.
В переводе на человеческий язык это означает, что из этого меньшинства женщин, обратившихся в больницу после изнасилования и решивших заявить в полицию, справедливости добивается еще меньший процент. (Да, я говорю именно о справедливости, так как не знаю, наверное, ни одной женщины, которая бы настолько ошалела, обнаглела или озлобилась, чтобы заявить в полицию об изнасиловании, которого на самом деле не было. Да и зачем бы ей так поступать? Чести ей это явно не прибавит.)
Если женщину изнасиловали, после того как она пройдет все ступени судебной системы, можно почти гарантировать, что никто так и не будет признан виновным.
Ведь ничего же не случилось. Ничего, что известно наверняка.
Бремя доказательств в делах об изнасиловании явно подчиняется более строгим требованиям, чем в физике.
17 мая
С тех пор как я так или иначе начала выходить в Сеть, я иногда просматриваю комментарии к новостям (в основном в «Де-Вафф»). Когда там начинаются дискуссии об изнасилованиях и сексуальном насилии вообще, то по какому-то незыблемому правилу находится некий мужчина, считающий себя вынужденным внести равновесие в ход обсуждения, умерить пыл этих истеричек – и начинает разглагольствовать и всячески подчеркивать, что мужчин тоже насилуют.
Правда, что ли?
В отчете Министерства внутренних дел написано, что 98 процентов жертв – женщины или девушки.
Ах, бедненькие мужчины (четыре) …
А в тех редких случаях, когда мужчин все-таки насилуют, то насильники – другие мужчины. Или как? На 189 заявлений об изнасиловании в 188 случаях насильниками были мужчины или мальчишки.