Двух солдатских Георгиевских крестов, которые он упоминал, в «Послужном списке» нет, но не факт, что Катаев присочинил (Анна всяко намного круче): нарастала смута, что-то вписывали от руки, что-то из бумаг могло утеряться, наконец, представить к Георгию — не всегда означало его дать…
Спустя 60 лет Катаев вспоминал ощущение «измены, трусости и обмана» поздней осенью 1917-го: «Надо было бы радоваться, что война для меня кончилась так благополучно: всего одна контузия, пустяковое отравление газами и ранение в бедро. Тем не менее мне было грустно. Я нанял извозчика и поехал в город, где долго сидел в кафе за чашкой кофе, а потом на углу Дерибасовской и Екатерининской, возле дома Вагнера купил громадный букет гвоздик, сырых от тумана, и отправил его с посыльным в красной шапке к Ирэн. Потом я стал как безумный тратить свои последние военные деньги…» В те дни, когда большевики брали Зимний, а вместе с ним и всю власть, и вели переговоры с Германией «о мире», Катаев чувствовал «унижение от демобилизации и горечь военного поражения». «Даже любовь меня не радовала», — добавлял он.
Осенью 1917 года он стрелялся на дуэли.
По утверждению одесского исследователя Феликса Каменецкого, это была последняя в городе дуэль, а вызвал на нее Катаева поэт (будущий эмигрант) Александр Соколовский за «оскорбление женщины».
Стрелялись на пистолетах ранним утром на Ланжероне. До первой крови. Якобы третьим выстрелом Катаев был легко ранен. И дуэлянты отправились обмывать событие. Следов ранения, если оно и было, не осталось, по крайней мере, сын Катаева ничего такого не видел. Но вот следы самой дуэли есть в разных текстах. У поэта Леонида Ласка из объединения «Бронзовый гонг» (враждебного катаевской «Зеленой лампе») в их журнале «Бомба» вышла серия эпиграмм «Бескровная дуэль», где к Катаеву он обращался так: «…Плети венки стихов твоей Прекрасной Даме, / Выдумывай бескровные дуэли для рекламы…» А в беллетризованных мемуарах «Черный погон» одессита Георгия Шенгели читаем: «Сашок Красовский в прошлом году с Отлетаевым нарочно дуэль сочинили, чтобы прославиться. И хотя и стрелялись, — все равно никто не поверил».
Павел Катаев рассказывает: «Все было устроено как перформанс (выражаясь по-теперешнему), так я понял со слов отца».
А может быть, Катаев просто не мог потерять лицо и отвергнуть вызов, брошенный Соколовским?
Игра игрой, но, как знать, уклонись пуля на миллиметр, вся история жизни Валентина Петровича обрушилась бы тогда осенью 1917-го на Ланжероне, где он лежал бы неживой у самого Черного моря.
«Зеленая лампа»
В истории русской литературы было несколько «зеленых ламп» — и дружеское общество петербургской дворянской молодежи, в числе участников которого был Пушкин, и парижский эмигрантский кружок Мережковского и Гиппиус.
Одесская «Зеленая лампа» появилась еще осенью 1917 года, но по-настоящему стала действовать в 1918-м и, по свидетельствам современников, была самым представительным молодежным литературным объединением города того времени. Успех кружка связан в первую очередь с Катаевым. Одесский поэт Георгий Долинов утверждал, что именно Катаев смог устроить все «на коммерческих началах», и при этом: «Беспристрастно говоря, Катаев в свою «Зеленую лампу» отобрал действительно лучшие силы».
Долинов изображал первое появление Катаева на вечере: «Это был молодой офицер в чине подпоручика. Он все время молчал, подергивая в тике головой и напуская на себя вид ветерана войны. Когда до него дошла очередь читать, он, постукивая ладонью о ручку кресла, начал так: «Я прошу снисхождения, так как громко читать не могу, ибо отравлен газами и контужен»… Катаев уже в то время был известен по множеству появившихся в печати чудесных стихотворений, и в этот раз он прочел действительно обаятельные по своей лирической насыщенности «Три сонета о любви», напечатанные впоследствии в изданном нашим кружком альманахе: «Душа полна, как звучный водоем…»».
Поэтесса Зинаида Шишова объясняла: «В 8-ой аудитории Юридического факультета зародился первый Одесский Союз Поэтов. Там я впервые выступила с чтением стихов. Там я познакомилась, а впоследствии сдружилась с Багрицким, Олешей, Катаевым и Адалис… Освободившиеся от влияния «ахматовщины», «гумилевщины», «северянинщины», мы назвали свой кружок «Зеленая лампа»… Враги наши сгруппировались вокруг общества «Бронзовый гонг»».
В альбоме Юрия Олеши, составленном поэтом Алексеем Кручёных, есть стихотворение, подписанное именем «Экзакустодиан Пшенка» и, по видимости, сочиненное Львом Славиным, которое так и озаглавлено «(Поэтическое содружество) Зеленая Лампа»:
Небритый, хмурый, шепелявый
Скрипит Олеша лилипут.
Там в будущем — сиянье славы
И злая проза жизни — тут.
За ним, кривя зловеще губы,
Рыча, как пьяный леопард,
Встает надменный и беззубый
Поэт Багрицкий Эдуард.
Его поэма — совершенство.
Он не марает даром лист,
И телеграфное агентство
Ведет, как истинный артист.
Но вот, ввергая в жуткий трепет,
Влетает бешеный поэт —
Катаев — и с разбега лепит
Рассказ, поэму и сонет.
Что до соперников из «Бронзового гонга», Катаев ответил им на страницах журнала «Бомба»:
Весь этот ворох гнили
К себе не пустит Парнас.
«Колокол золотой» громили —
Будут громить и вас.
(Торговому обществу «Золотой колокол» принадлежали винные склады в Одессе, разгромленные толпой.)
Долинов вспоминал о студенческом кружке, постепенно превратившемся в «Зеленую лампу» и собиравшемся летом недалеко от моря «в квартире Софьи Соколовой»: «В этом гостеприимном доме по вечерам поэты усаживались на полу стеклянной террасы, в углу которой в зелени оранжерейных растений стоял мрачный и загадочный водолазный костюм-скафандр. Он прельщал Багрицкого своей чудовищной неуклюжестью и порождал в нем «морские галлюцинации»». Поэт Борис Бобович давал другую явку, видимо, возникшую позднее: «Собирались мы обычно в квартире «бразильского консула» Мунца, сын которого был членом «Зеленой лампы» и писал застенчивые новеллы».
Что касается названия кружка, которое соотносят с пушкинским, то накануне своего 85-летия в 1982 году Катаев сообщил в интервью одесскому журналисту и краеведу Александру Розенбойму: «Перед первым собранием в консерватории поставили на стол лампу с распространенным тогда абажуром зеленого стекла. Потом мы ее разбили и даже платили кому-то. Отсюда и пошла «Зеленая лампа». А про Пушкина уже потом придумали литературоведы».
По словам Георгия Долинова, который вместе со своим братом Вадимом входил в кружок, «вечера «Зеленой лампы» устраивались по самой разной программе, т. е. литературно-музыкально-вокально-танцевальной. Причем литературной части уделялось большое самостоятельное отделение, в котором авторы читали свои произведения, интимно сидя у стола и по углам стены. Справа стояла кафедра для лектора, конферансье, которым был Петр Ершов, дававший краткие характеристики творчества каждого из выступавших. Вечера «Зеленой лампы» пользовались успехом у публики и у критики, и посещаемость их была весьма внушительной».
«Зеленая лампа» выпускала программки со стилизованным изображением лампы.
А вот как аттестует те вечера «конферансье» Ершов: «В зале Консерватории на протяжении всего смутного одесского 1918 года (фантастическая смена «властей», неразбериха) «Зеленая лампа» стала устраивать открытые платные вечера под несуразным названием — «поэзо-концерты». Удивительно, но — в небезопасные на улицах вечерние часы — концерты собирали изрядное количество публики, и не только молодой. На сцене устраивалась уютная комната. В центре на столе — горящая лампа под зеленым абажуром. За столом в непринужденных позах — поэты: Георгий Долинов, он же прекрасный пианист, Зинаида Шишова, Аделина Адалис (внешне — экзотика, египетский профиль, длинные острые ногти цвета черной крови), Бор. Бобович, Юрий Олеша, Л. Файнберг, Эмилия Немировская, Валентин Катаев, изредка Эдуард Багрицкий и, само собой разумеется, «др.»».
Добавим: Анатолий Фиолетов, Анатолий Гамма, Александр Биск, Иван Мунц, Леонид Нежданов, Владимир Дитрихштейн — тот юный немец, с которым вдвоем Катаев в 1914-м впервые пришел к Бунину.
Петр Ершов в мемуарах таким вспоминает своего сотоварища: «Катаев все еще ходил в военных рейтузах и френче, весело щурил монгольские глаза, походя острил и сыпал экспромтами. Всегда шумливый, категоричный, приподнятый, он любил читать свои стихи, тоже приподнятые, патетические. И когда начинал читать, глаза его расширялись, голос звучал сочно и глубоко».
Обычно вечер состоял из нескольких отделений: в первом и во втором — лекция о литературе, музыка, мелодекламация, пластический танец, третье носило название «При свете Зеленой лампы» — стихи. Четвертое — «Ералаш Зеленой лампы» — состояло из инсценировок юмористических рассказов и загадочных «оживленных гравюр». Пятое отделение: «Бал Зеленой лампы — танцы под рояль до утра, дирижер И. Мунц». Билеты желающие могли приобрести как в магазине «Одесских новостей» на Дерибасовской, так и в консерватории у швейцара.
Вот отзыв о первом вечере 4 февраля 1918 года в «Одесских новостях»: «Сосредоточенный пасьянс молодых надежд и упований — в зеленом кругу интимной лампы. Кто из них избран, кто обречен? Как сложатся карты их поэтической судьбы?» А вот одесский журнал «Огонек»: «Из семи поэтов, читавших свои произведения, ни об одном по совести нельзя сказать, что на произведениях его не лежит печать одаренности».
В программке второго вечера 17 марта публику извещали: «Готовится Третий интимный вечер с лекцией о Чайковском и Четвертый интимный вечер — постановка пьесы Юр. Олеши «Маленькое сердце» в сукнах» (костюмированная. — С. Ж).
Эта трехактная пьеса в стихах (не сохранившаяся) была написана Олешей под впечатлением от стихотворения Шишовой «Смерть» о самоубийстве юноши из-за любви, которое завершалось так: