Таня не спала. Кутаясь в свою любимую домашнюю потертую шаль, она сидела возле жарко натопленной буржуйки. Было около часа ночи, но ей совсем не хотелось спать. Приоткрыв дверцу, она смотрела на огонь, на жаркое пламя, бушующее внутри раскаленной печи. Это пламя так напоминало ее собственные мысли…
Несмотря на то что, как уже упоминалось, по календарю наступила весна, по ночам было так холодно, что приходилось топить. Это, конечно, было страшно неприятно. К концу зимы дрова стоили очень дорого, а уголь поднялся в цене еще больше. Но выхода не было. Тане приходилось испытывать разные трудности в жизни, но хуже всего она переносила холод. Она не могла сидеть в ледяной комнате – ей тогда казалось, что она умирает по-настоящему, кровь просто остывает в жилах. Поэтому выбора не было.
Таня с грустью смотрела на огонь. Весь вечер она ждала Володю, но он не пришел. Она была твердо уверена, что вот сегодня он точно придет! Они не виделись уже достаточно долго, сердце ее разрывалось от мучительной тоски. Но Сосновский не пришел, и Таня не могла найти объяснения этому.
Днем она звонила ему в редакцию, но ей не повезло – там Володи не было. Какая-то любезная девушка записала ее фамилию и сказала, что обязательно передаст Сосновскому про ее звонок. Может, она и передала, но Володя не пришел. В полном отчаянии Таня сидела возле жарко натопленной печки. Огонь ее немного успокаивал. Она боялась оторваться от этого зрелища и ложиться в постель, зная, что на нее тут же нахлынут самые страшные и мрачные мысли.
Таня не понимала, почему Володя так охладел к ней. После схода она ясно дала ему понять, что не собирается возвращаться к бандитской жизни. Все, что она сделала, это лишь для того, чтобы спасти Тучу. Но Володя ее не понял.
Стоило Сосновскому сделать хоть один шаг в ее сторону, поверить ей, поддержать, она забыла бы обо всем на свете и больше ни за что не пошла бы в мир, который все-таки долгое время был ее домом. Но Володя ничего этого не сделал. А потому Таня не собиралась говорить Туче, что не видит своей жизни с бандитами, что хочет уйти. Беда в том, что и без бандитов Таня тоже не видела своей жизни.
Ей просто некуда было идти дальше. Некуда и незачем. Иногда целыми днями Таня лежала на кровати, не зная, чем себя занять. Ей казалось, что она просто заблудилась между двух миров. И никогда уже, никогда не сумеет выбраться на верную дорогу. Она ждала Володю – он должен был стать спасительным кругом. Но вместо этого вдруг стал тяжелым якорем, который тащил ее на самое дно – дно отчаяния и прошлого.
Раздались три коротких звонка в дверь. К ней! Вскочив, Таня помчалась открывать, забыв про старенькую шаль, в которой никогда не встречала Володю.
Но это был не он. К ее огромному удивлению и разочарованию, на пороге стояли Туча и Таран.
– Не разбудил, не спишь? – хмуро спросил Туча.
– Входите, конечно, – Таня посторонилась в дверях, приглашая их в комнату.
Когда они вошли, тщательно заперла дверь на замок.
– Ночью убили Штыря и этого нового… Архангела, – без предисловий сказал Туча. – Кто-то сдал их налет. В ресторане была засада.
И, не дав Тане опомниться, выложил всю историю.
– Кто дал Штырю наводку на «Рыбачий приют»? – спросила она.
– Теперь это и не узнать, – мрачно засопел Туча, – Штырь на том свете, а остальные…
– А что с ними? Собственно, они кто?
– Шестерки дешевые! Это их первый налет был. Штырь их где-то подобрал. А теперь они арестованы. И большевики впаяют им по полной.
– Это ты дал отмашку «трефовых» пошерстить? – строго спросила Таня.
– А чего нет? Помнишь, за что постановили на сходе? Кто на большевиков работает, тот ниже идет, так, шоб за совсем не упасть! А эти суки борзые. Думал, это будет урок «трефовым».
– А получил урок ты, – Таня не собиралась проявлять жалость – было не до этого.
– Ну да, я, – покорно согласился Туча. – Кто-то сдал Штыря со всеми потрохами. И вместо «трефовых» с кучей денег там сидели мусора с пушками. Двое арестованы, двое на том свете – и это за одну ночь!
– Нужно узнать, кто навел Штыря на ресторан. Это самое важное.
– А как ты узнаешь? На том свете расспрашивать будешь? Все, нету Штыря! Помер, как жил. Недоумение сплошное, а не эпитафия! – От отчаяния Туча даже стал говорить грамотно, что случалось с ним очень редко.
– Сегодня же суббота, – вдруг вспомнила Таня, – самое время для гулек. И кто-то днем заставил хозяина закрыть ресторан и впустить внутрь засаду?
– Думаю, заранее они все готовили, – подал голос Таран, молчавший до этого, – а Штырь в капкан по дурости попался, не проверил.
Таня сразу поняла, о чем он говорил. Разумно было подъехать днем или ближе к вечеру и посмотреть, как работает ресторан, сколько в нем посетителей. И сделать выводы, если в здании никого нет. Можно было еще порасспрашивать персонал. А Штырь, вместо того, чтобы все проверить, поперся с пушками в темноту как дурак. И угодил в ловушку.
Но самым плохим было, конечно, не это. Все они теперь оказывались в зоне риска. Если предатель затесался среди них и был поблизости, теперь никто бы не смог вздохнуть спокойно! Таня поняла, почему Туча пришел к ней. Теперь она была с ними в одной лодке, что бы она себе ни думала. Если среди них есть предатель, под угрозой была и ее жизнь.
Таня спустилась по дороге, ведущей прямо со склона, по узкой тропинке, о которой знали не многие. Она запомнила ее еще с детства, с тех времен, когда возле рыбачьей пристани были лодки, а в доме на берегу не было никакого ресторана.
Был прекрасный весенний день, и солнечные лучи ласкали кожу, отвыкшую за зиму от свежего воздуха. Таня наслаждалась запахом моря, первыми почками деревьев, и солнцем, лучи которого никогда не светили с такой кристальной чистотой, как весной. Это было бы прекрасной прогулкой, если бы она приехала сюда отдыхать. Но Таня была здесь не ради отдыха.
Она подошла к ресторану, он был закрыт. Было ясно, что в ближайшее время заведение не откроют. Вдалеке, возле самой пристани, старый рыбак чинил сети, с интересом поглядывая на нарядную Таню.
– Добрый день, дедушка! – она подошла к нему по песку. – А правду говорят, что в этом ресторане в людей стреляли?
– Правду, – старик прищурился, отложил сети, явно довольный возможностью поболтать, – только то не люди были, бандиты. Их и постреляли.
– Да кто же в них стрелял? – улыбнулась Таня.
– А охрана ресторана! Говорят, хозяин счеты с ними решил свести. Долг они вымогали у него.
– Вот как? – Версия старика заинтересовала Таню – это было полной противоположностью тому, что она слышала от Тучи. – А вы тут поблизости живете? И всегда здесь, на берегу, снасти чините?
– Да уж кожный божий день, поди! А что?
– И в тот день чинили?
– Э, красавица, видать, не просто так ты сюда пришла! – снова прищурился старик. Он был явно не так прост, как казался. – Если хочешь, расскажу чего…
Тане стало все понятно, она протянула старику деньги.
– Расскажу, что видел в тот день. Видел, как ресторан закрыли, как внутрь заходили…
– Кто заходил? Кто? – насторожилась Таня.
– Говорят, что милиционеры в засаде были, да то неправда! Никаких милиционеров там не было. Они потом подъехали, как тех, первых двух, порешили. А внутрь бандиты зашли. Я в них разбираюсь. У меня внук есть. Так вот, с плохой компанией он связался. Сейчас в тюрьме сидит. Но я с ним насмотрелся. Бандиты это были. Бандиты. Как те, что в ресторан полезли. А если доплатишь, скажу, как звали их главаря, между собой они его называли…
– Говорите, – Таня добавила денег.
– Главаря они называли… Архангел.
Глава 10
Помещение редакции редко бывало пустым, но порой выпадало такое счастье, когда все сотрудники, во главе с главной редакторшей, разбегались по разным местам, комнаты пустели, и вокруг царили тишина и покой.
Впрочем, такое было нечасто. С раннего утра до самого позднего вечера вокруг стоял вечный шум и гам. Стучали пишущие машинки – их стрекот, металлический, громкий и всегда оглушающий, чем-то напоминал пулеметную очередь. Перекрикивались сотрудники. Кто-то громко орал по телефону. Редактор на повышенном тоне давала кому-то указания. Бесконечно хлопали двери. Крики, суета. Сосредоточиться в такой обстановке было невозможно. А потому большинство материалов Сосновский брал писать домой.
В последние годы он все больше сторонился общества. Если раньше Володя искал встреч с творческими людьми, посещал бесконечные литературные вечеринки и клубы, то теперь все это осталось в прошлом, не вызывая ничего, кроме раздражения. Все больше и больше ему хотелось остаться в одиночестве в полной тишине и темноте, склонившись над листком бумаги, чтобы только свет от лампы, ручка в руке, белый листок бумаги – и никого вокруг. Попробовать рассортировать, определить, понять свои мысли, разобраться с ними.
Сосновский взрослел, его литературный талант креп и рос, и его стремление к уединению также было признаком духовного роста, для которого потребовалась тяжелая борьба с самим собой. Его способность к литературному творчеству тоже претерпела некую стадию роста. Володя стал более вдумчив, спокоен, уверен в себе. И это уединение, к которому он стремился все больше и больше, было его броней, надежно защищающей от враждебного внешнего мира, жить в котором и не потерять себя оказалось самым тяжелым из всех умений.
Володя и раньше обожал оставаться в помещении редакции один. Точно так же он обожал теперь в одиночестве находиться дома. Если когда-то его пугали пустые комнаты, то теперь все было наоборот – тишина и уединение становились его вдохновением. И он ценил их, как драгоценный дар, стараясь не тратить впустую счастливых для него минут.
Это не значит, что Сосновский сторонился людей, напротив. Он как и прежде был веселым, остроумным, интересным собеседником. В коллективе редакции его ценили, он пользовался авторитетом. Многие восхищались его несколько циничным юмором, ничего не зная о том, что именно таким образом изменились свойственные ему прежде высокомерие и надменность. И вместо того, чтобы издеваться над другими, Володя предпочитал издеваться над самим собой.