Окрыленный Сосновский был готов на что угодно, даже водить гостя по притонам и «малинам» Молдаванки, рискуя кошельком и жизнью, чтобы его пьеса увидела свет. Перед Володей словно открывались новые горизонты, и лучезарное сияние затмевало все, даже визит Тани, о котором Володя не думал – уже совсем.
Коридор наполнился людьми. Сотрудники здания возвращались после обеденного перерыва. На Таню никто не обращал ни малейшего внимания.
С ней поравнялась стайка молоденьких девушек, явно машинисток. Они весело щебетали. Таня поневоле мучительно позавидовала им. По сравнению с этой беззаботной юностью она чувствовала себя старой, хотя ей должно было исполниться всего 32 года. У этих девчонок всё еще было впереди, вся жизнь. Они были бедны, нескладны, неказисты, нелепо и бедно одеты, но они были молоды, и у них было будущее. А у нее? От этой мысли сжималось сердце и становилось тяжело на душе.
Таня прекрасно знала, что выглядит лучше этих молодых девушек, и одета она дороже, у нее есть деньги. А также у нее есть стиль, аристократизм и даже невидимая со стороны тайна, которую создает темное и буйное прошлое. Что может больше подходить женщине? Но она чувствовала себя потерянной, словно заблудилась в чужом доме, где много комнат, а она все не может найти нужную ей дверь.
Из кабинета редакции вышел Шаховский. С разбегу он врезался в стайку юных девушек, пропустил ее и проводил похотливо-восхищенными, а потому тупыми глазами. Таню всегда поражало это сугубо мужское – умиляться таким вот дурочкам, только потому, что они молоды. Да, сейчас они молоды, юны и свежи. Но это пройдет, и быстрее, чем они думают. А разве молодость компенсирует все остальное? Отсутствие ума, пустоту, дурной характер, пошлость, отсутствие вкуса, глупость, вульгарность, в конце концов? Умная женщина останется красавицей до конца жизни и в 70 лет будет выглядеть и цениться больше таких вот юных дурочек. Чему же тут умиляться?
Но все чаще и чаще в голову закрадывалась мысль, что нынешние мужчины порой ведут себя как тупые, примитивные животные, абсолютно лишенные и интеллекта, и вкуса, идущие напролом к своей цели, и что это начинает цениться в обществе намного больше, чем достоинство, честь, стиль и ум. И они против своей воли становятся заложниками навязанных им ценностей. Шаховский, похоже, не был исключением.
Несмотря на такие неприятные мысли, Таня решительно направилась к нему и буквально схватила его за рукав.
– Вы? А я только что думал о вас! – просиял он. Лгать он, похоже, умел отлично.
– Я хотела бы поговорить с вами. Видите ли, я пишу статью. Я тоже журналист, как и Владимир Сосновский… – на ходу сочиняла Таня, – статью о старинных дворянских родах, чьи потомки перешли на сторону советской власти, признали пагубную деятельность своих предков и начали новую, незапятнанную и правильную жизнь… Вы расскажете мне об этом, о своей семье?
– Конечно! С большим удовольствием, – расплылся в улыбке режиссер. – Но здесь не время и не место…
– Да, конечно, – кокетливо улыбнулась и Таня.
– Разрешите пригласить вас на ужин! – не долго думая, выпалил Шаховский. – Когда вы сможете – сегодня, завтра?
– Я не могу вам сказать так прямо… – запнулась Таня.
– Тогда сделаем там. Я оставлю вам мой личный номер телефона, и когда вы будете свободны, в любое время, в любой день недели, вы позвоните мне, и мы с вами встретимся! Договорились?
Шаховский быстро написал свой телефон на листке, вырванном из блокнота. Таню это очень даже устраивало. Она спрятала бумажку и пообещала позвонить в ближайшее время.
Вместе с Шаховским они вышли из здания редакции. Болтая о пустяках, Таня все пыталась рассмотреть его лицо, найти в нем черты лица ее отца, что-то похожее на нее. Но лица отца она не вспомнила, как ни старалась. Разве что темные волосы. Но это ерунда – у каждого третьего человека темные волосы. Выводы следует делать не из внешности, а из поведения, манер и рассказа. Вот чего Таня ждала. На нее Шаховский и вовсе не был похож.
Сосновский опоздал на 10 минут, но Петренко был готов к его опозданиям. Сидя за столиком в пивной «Сигнал», их любимом месте встреч еще из прошлого, следователь внимательно просматривал газеты, купленные по дороге. Перед ним стояла бутылка сельтерской и тарелка с парой бутербродов. Петренко не любил алкоголь, к тому же знал, что после возвращения к жизни Сосновский вообще не употребляет спиртного, поэтому, стараясь не смущать своего друга, никогда не пил.
– Извини, эти трамваи чертовы… – Володя плюхнулся за его столик с таким мрачным лицом, что Петренко сразу оторвался от газеты.
– Случилось что? – насторожился он, прекрасно разбираясь в смене настроений своего друга.
– Наоборот, очень хорошие новости! – Володя быстро заговорил о Шаховском, о пьесе, а затем и о цикле статей.
– Но это же замечательно! Блестяще просто! Поздравляю! – искренне обрадовался Петренко. – А плохого что? Я же вижу!
– Плохое… Плохое как раз и связано с криминальными статьями. Я не знаю, о чем писать, – вздохнул Сосновский.
– Как не знаешь? – удивился следователь. – Ты же столько написал про бандитов Одессы! Ты же Мишку Япончика знал! Кому писать, как не тебе?
– Вот в том-то и дело! – воскликнул Володя. – Я знал все то, что происходило в прошлом. Но я понятия не имею, что происходит сейчас! Ведь сейчас эти, лагерные, вышедшие из тюрем, они другие. У них новые законы и новые правила. А тут я еще слышал такую штуку… Многие об этом говорят, так что и до меня дошли слухи. Мол, что и убийства с этим связаны, с разделением воров.
– Что именно ты слышал? – насторожился Петренко.
– Что появился некий класс авторитетов нового порядка, которые собираются поделить весь криминальный мир. Большевики строят много тюрем. Эти тюрьмы с каждым годом заполняются все больше. Я слышал о том, что эти новые авторитеты будут держать контроль в тюрьмах, и таким образом большевики получат прослойку, которая, как буфер в поезде, будет сдерживающим фактором между ними и уголовниками. Но кто они такие, как появятся, почему, откуда? – Сосновский развел руками.
– Об этом писать нельзя, – Петренко покачал головой.
– Но я понять хочу, – воскликнул Володя. – Для себя! Я ведь был связан с этим миром и… Это важно, пойми! Для меня.
– Ну хорошо, – кивнул следователь, соглашаясь. – Я попробую рассказать. Но только с условием.
– Каким?
– Ты ни слова не напишешь об этом в статье. Я не хочу рисковать своей шкурой. Это уже не детский лепет. Тут все серьезно, – у Петренко даже голос изменился.
– Клянусь! – Глаза Володи засверкали. – Ты же меня знаешь! Я для себя понять хочу.
– Для себя – понимай! А хочешь, я выдам тебе секрет? – лукаво улыбнулся следователь.
– Какой? – воодушевился Сосновский.
– Именно сейчас в криминальную среду здесь, в Одессе, внедрен человек, который как раз и работает по этому заданию.
– В смысле? – не понял Володя.
– Создать новый класс воров и новые законы, которые они будут соблюдать. Разделить их.
– То есть он внедрен как… крыса? – догадался Сосновский. – Но это же очень опасно!
– Ну, ему не впервой рисковать, – начал откровенничать Петренко. – Да и риска тут никакого нет. Воры принимают его за своего. Ему даже доверяет твой знаменитый Туча. А хочешь, я тебе и кличку его скажу?
– Ну… назови… – нахмурился Володя.
– Его кличка – Архангел! – сдерживая смех проговорил следователь.
– Архангел? Подожди… – удивился Сосновский. – О чем ты говоришь? Вор по кличке Архангел был убит во время налета на ресторан «Рыбачий приют».
– Убит был самозванец. – Петренко стал абсолютно серьезен. – А настоящий… Есть и настоящий Архангел. И поверь, он очень хорошо зашифрован. Многие поломают голову над этой загадкой. Очень многие…
– Зачем ты мне все это говоришь? Неспроста, так? – догадался Володя.
– Может, и неспроста, – Петренко лукаво покосился на него. – И я ведь не так прост, как кажется. И знаю, с кем ты живешь, к кому тайком ходишь по ночам.
– Ты… ты… – вспыхнул Сосновский.
– Может, я говорю это для того, чтобы кое-кто держался подальше от мира, который сейчас становится очень опасным. Ты меня понимаешь?
– А что будет, если мне не удастся удержаться? – вырвалось у Володи.
– Одно тебе скажу, – следователь стал серьезным. – Старого мира больше не будет. И те, кто пойдет против нового порядка… Те будут уничтожены.
– То есть это война, – задумчиво произнес Володя.
– Именно, – кивнул Петренко. – А на войне пленных не всегда берут. Вот на этой войне пленных точно не будет.
– Ладно… – Сосновский помолчал. – Ладно… А ты ведь собирался мне рассказать об этом новом классе, – он намеренно перевел разговор.
– Начнем с начала, – кивнул, соглашаясь, его друг. – Как говорится, устраивайся поудобнее, – и он начал говорить.
Глава 11
Петренко всегда был откровенен с Володей. Да и с другими людьми не любил ходить вокруг да около – как говорили всегда в Одессе, «вилять хвостом». Если бы кто-то третий подслушал хотя бы часть этого странного разговора – судьба Петренко, а также Володи Сосновского, была бы решена. Они бы в жизни не вышли из застенков, куда отправляли и за меньшее. А откровенный рассказ о системе лагерей, возникших во времена советской власти, это было очень и очень серьезно и подходило прямо под расстрельную статью.
Даже несмотря на то что рассказывал следователь об уголовниках, а не о тех, кто попал в лагеря по политическим убеждениям, это было опасно. Много лет проработав в уголовном розыске и получив определенный опыт, Петренко знал почти все о криминальном мире – так, словно был его представителем. И теперь был готов щедро поделиться своими знаниями с другом. Точно зная, что тот не предаст. Поэтому он и был откровенен, и рассказывал Володе то, что не сказал бы никому.
Как и Сосновский, Владимир Петренко уголовников не любил. Он считал их людьми гнилыми – и не без оснований. Они преступали закон из самых низменных побуждений – из-за алчности, лени, жадности, похоти. Они были трусливыми, но наглыми – без цели, без внутренних убеждений, привыкшие жить за счет других и из-за собственной гордыни готовые наступать другим на горло. Петренко страшно, ну просто страшно не любил криминальный мир, но для того, чтобы сражаться с врагом и у него выигрывать, он вынужден был изучать его слабые и сильные стороны. И теперь он готов был поделиться своими знаниями с Володей. Сосновский тоже знал изнанку криминала не понаслышке. Но все-таки не настолько глубоко, как Петренко. А потому он внимательно слушал рассказ своего друга.