– Почему стрелял, откуда? – допытывалась Таня.
– В армии мы с ним были. У Колчака… – человек икнул.
– Белый офицер? А потом?
– А потом… Арестовали Алексея, и он в тюрьме оказался. И там, в тюрьме, познакомился с одним… Стали они ему мелкие поручения давать, когда он вышел… Его не долго держали в тюрьме. Алексей все хотел денег заработать и через румынскую границу уехать отсюда.
– А ты вместе с ним по бандитам ходил? – резко спросила Таня.
– Я… нет, – человек снова пьяно икнул, – я на заводе сторожем стал работать. Я не мог…
– Кто позвал Алексея в «Рыбачий приют»?
– Они… Эти люди. Он не рассказывал подробно… Знал ведь он их хорошо. Я говорил ему: не ходи! А ему денег пообещали… Много. Сказал, деньги заработаю, и вместе уйдем…
– А кто велел назваться Архангелом?
– Они. Он еще хвастался: мол, я больше не Алексей, теперь у меня кличка есть… Еще и какая…
– Понятно, – Таня выяснила все, что хотела. Ее подозрения подтвердились.
Кто-то нанял этого несчастного Алексея, бывшего офицера царской армии, чтобы, назвавшись громким для бандитов именем, он влез в «Рыбачий приют» и был там застрелен неизвестно кем. Что за дикая история? Как Таня и предполагала, только один человек мог устроить такое.
Кликнув Дубяка и оплатив счет пьяницы, которое время оплакивавшего друга, Таня покинула кабачок.
После схода, перестав опасаться за свою жизнь, Туча вернулся на виллу на Фонтанской дороге, но уже один: когда случились неприятности, опасаясь смерти, он отправил Оксану в родную деревню к ее родственникам. И там она неожиданно влюбилась в тракториста. Своего же, из села.
Оксана заявила, что больше не вернется к бандиту, потому что не может жить с преступником. Она ушла к трактористу, намереваясь остаться с ним в родной деревне. Честно сказать, Туча не сильно горевал по этому поводу, во всяком случае внешне – он тоже успел разочароваться в простоватой, недалекой Оксане и от полноты душевных чувств даже подарил ей чистые документы, без всяких штампов о браке и разводе.
Оксана подарка даже не оценила, а просто сразу вышла замуж за своего тракториста. Узнав о происшедшем, Таня страшно запереживала за своего друга. Однако Туча успокоил ее.
– Ну, не создана она за такую хипишную жизнь, сельская синяя кура, – смеялся он. – Тракторист ей до самый раз! У них там щас колхозы создают? Хорошо, хоть до председателя колхоза не полезла, дура сиволапая. А то читать не научилась, а туда же – других судить!
Только по этой последней фразе Таня поняла, что на самом деле ее другу было очень больно. Но ничего тут поделать она не могла. Семейная жизнь и тихое человеческое счастье было не создано для таких, как они с Тучей. Таня раньше поняла это в полной мере, а вот сейчас это осознал и ее друг.
В общем, на вилле Туча жил один. И вот теперь Таня ехала к нему, хмурясь всю дорогу и размышляя о том, что произошло.
Туча обрадовался – он всегда был рад ее видеть, но Таня, не взглянув на него, быстро прошла в кабинет и плотно затворила за собой дверь.
– А теперь объясняй! – развернулась. Она буквально вся кипела от возмущения. – Кто подстроил эту подставу с «Рыбачим приютом»? Кто заставил этого задохлого чморника ввести в воровской ход имя Архангел? Кто расстрелял «Рыбачий приют»? Почему ты мне врешь?!
– Ша, охолонь! – воскликнул Туча. – Ни одного дня до тебя ни врал! Ты ж сама была на сходе! Шо, за твою голову, я должен был делать?
– Ты о чем? – опешила Таня.
– «Рыбачий приют» расстрелял я. Это были мои люди. Не совсем мои, конечно… Ну, такое.
– Боже мой… – она отшатнулась. – Ты хочешь сказать, что этот Алексей, бывший царский офицер, был твой Палач?
– Он, – кивнул Туча. – Сказали убрать – я убрал. И ни один пес хвост не подотрет!
– Да уж… – Таня догадывалась о чем-то подобном. – Но имя почему? Что за два Архангела?
– Один настоящий, – Туча пожал плечами, – его люди и стреляли.
– Откуда он взялся?
– Один человек попросил его до делов пристроить… Я и пристроил.
– Туча! Не юли! Что за человек?
– Да так… Один…
– Я его знаю?
– Ты, может, и знаешь. А я вот имя позабыл спросить.
– Почему не хочешь сказать?
– Поберечь надо. Узнаешь потом.
– Кого поберечь?
– Тебя. Нас. Всех.
Таня хорошо знала своего друга. Когда на его лице появлялось такое выражение, как теперь, лучше было молчать. История с «Рыбачьим приютом» оказывалась совсем не такой простой, как на первый взгляд. Впрочем, Таня давно уже привыкла ничему не удивляться.
Но настроение было бесконечно испорчено, и по дороге домой она размышляла обо всем этом. Всё изменилось, и ее друг тоже. Туча менялся под воздействием внешних обстоятельств. И другого выхода у него не было.
После того, как он приговорил к смерти Сидора Блондина и Червя (а фактически смерть их была делом его рук, ведь никто не посмел бы тронуть таких людей без его ведома), Туча стал стремительно меняться в худшую сторону.
Он всегда был мягким, даже добрым человеком. Теперь в глазах его появился страх, в походке – настороженность, в голосе – скрытность. Туча прекрасно понимал: хочешь выжить в новом, стремительно меняющемся мире, надо действовать по-другому. И с ним происходило то, что Таню бесконечно пугало.
Для нее Туча оставался островком старого мира, незыблемым столпом порядочности, на котором крепились такие зыбкие отношения людей. И вот теперь пошатнулась ее незыблемая вера в друга – Туча стал не только жестоким, но и скрытным. И это произошло против его воли.
И Тане было грустно. В голове снова появлялись мысли о ее месте в этом мире. В мире, где добрых людей заставляют убивать.
Туча не назвал ей имя человека, который заставил впустить в их мир некую непонятную, опасную темную личность.
Он не захотел говорить Тане правду, но она прекрасно знала своего друга. Имя только одного человека мог скрывать он от нее. И был, конечно, прав, не посвящая Таню в эти страшные подробности. Только одного человека… Таня почти не сомневалась в этом. Это имя было настолько страшным, что от одного только воспоминания о том, что она пережила, от одной только мысли об этом человеке у нее шли мурашки по коже. Ни за что на свете Таня не хотела бы видеть его вновь!
По всей видимости, Туча был ему чем-то обязан. И в первую очередь – своим прошлым.
Таня не была религиозна. Но теперь в душе она молилась всем существующим на свете богам, чтобы ошиблась. Но понимала, что молитвы были бессмысленны, и она права…
Тане было плохо. С тяжелой душой она вышла из трамвая в центре города и пошла домой, надеясь устать и физической усталостью прогнать тревожащие ее мысли.
Самым плохим было, конечно, не то, что Туча скрывал от нее свои дела. Больше этого Таню мучила мысль о Володе. Она чувствовала, что Сосновский к ней охладел, не хочет видеть ее, не хочет к ней приходить. И ей было мучительно тяжело признавать эту правду.
Несмотря на все то, через что она прошла, Таня сохраняла в себе некие иллюзии и смотрела на мир словно сквозь розовые очки. Если не пришел – значит, занят, устал, заболел… Конечно же это было неправдой. Но в этом нужно было себе признаться.
Не пришел потому, что не хотел. И точка. Ничего усложнять здесь не надо. Пытаясь снять эти пресловутые розовые очки, Таня каждый раз испытывала мучительную боль. Но все равно – подходя к своему дому, она чувствовала, как у нее замирает сердце, а в тенях, в отдалении, на перекрестке ей все мерещился знакомый силуэт, который застыл, ожидая ее… Она ускоряла шаг и почти подбегала к перекрестку – на котором никого, разумеется, не было. И сердце с болью падало вниз. Таня, тяжело дыша, поднималась к себе по мраморной лестнице, останавливаясь буквально на каждой ступеньке, и входила в пустую квартиру…
Так было и в этот раз, как вдруг… Она зашла в коридор и остановилась. Дверь в комнату Изольды, ее подруги и соседки, была распахнута. Это было странно – деликатнейшая Изольда Франц никогда не раскрывала вот так, нараспашку, свои двери. Ей было это несвойственно! Что же произошло?
Таня вдруг вспомнила, что, закрутившись с этим «Рыбачьем приютом», не видела свою подругу почти неделю. А до того были неприятности с Тучей, сход, Володя, другие проблемы… Да, давно она не видела Изольду!
Таня подошла к раскрытой двери, решительно переступила порог комнаты и застыла.
Дверцы шкафов были распахнуты. Все вещи соседки были вывалены на пол, а посреди всей этой кучи возилась толстая, красномордая бабища в цветастом платке. Она рылась в вещах Изольды, что-то выхватывала, рассматривала и нагло складывала в огромный холщовый мешок, который стоял тут же на полу.
– Что тут происходит? Ты кто такая? – Таня, обычно редко повышающая голос, теперь сдержаться просто не могла.
– Тебе-то шо? Иди куда шла! – ответила бабища, выпрямившись и подперев руками бока.
– Ты чего в чужих вещах роешься? В милицию захотела? А ну отвечай! – Таня опешила от такой наглости.
– Як же ци бебехи чужие? Тю, швабра, та ты шо! Бабка, старенька, померла, теперь мы тут жыты будемо, с Мыколой. Ось, прийихалы из села…
– Что? – задохнулась Таня. – Умерла?
– А то! Два дня назад в больнице померла! А нам в домоуправлении комнату отдали вместе с бебехами! Вот и перебираю. Так шо ты давай, швабра городская, топай, до куда шла, бо сама у мене в милицию загремишь!
– А ну пошла вон! Кому сказано: вон отсюда! – Таня задохнулась от ярости и боли.
Бабища расхохоталась прямо ей в лицо. Таня никогда так раньше не делала, но тут от наглости и хамства у нее просто подкосились ноги. Она спустилась на улицу и нашла ближайший телефон-автомат.
Ровно через два часа вещи бабищи были вышвырнуты из коммунальной квартиры людьми Тучи, а ордер на комнату Изольды был переписан на Таню. Он был рад ей услужить, чувствуя себя виноватым и так пытаясь загладить свою вину.
Если честно, то Таня и сама не понимала, для чего ей понадобилась вторая комната, просто очень хотелось вышвырнуть наглую бабищу и сделать так, чтобы в комнате, в которой она, Таня, провела столько счастливых часов, не появлялись больше чужие люди.