Петренко буквально вцепился в нее. И женщина, несмотря на свой возраст, очень обстоятельно, в деталях, без труда описала внешность мужчины, то, что он был учителем в гимназии, что такой грамотный, образованный…
– А потом этот человек в коридор заходил? – спросил следователь.
Нет, она этого не видела. Мужчина встал из-за столика, когда они с внуком еще продолжали сидеть. А когда вернулись в свой вагон, то сразу закрыли двери в купе и ничего больше не видели.
– А вы могли бы узнать этого человека по фотографии? – Петренко прекрасно знал, что в штате поезда и быть не может никакого слесаря. Но у него мелькнула мысль показать фото воров из обширной картотеки – вдруг бабушка кого и узнает. Следователь собирал изображения даже самых никчемных бандитов, и такой картотеки во всем уголовном розыске больше не было ни у кого.
– Узнаю, – кивнула она. – Я его хорошо запомнила.
От свидетельницы Петренко ушел окрыленным. Так он и предполагал! В поезде убийца выдавал себя за слесаря, поэтому никто его и не замечал. Ну кто когда замечает слесарей, рабочих, прочий технический персонал? Люди воспринимают их как должное – делает человек свое дело, ну и ладно. Замаскироваться так было гениальной идеей!
Ему подумалось, что кто-то, придумавший этот ход, отлично разбирался в человеческой психологии! Ну вот представить только: зал кафе или ресторана, в котором нет посетителей, столики свободны. Любой человек скажет: зал кафе пуст. А между тем в зале находятся официанты, тот же бармен за стойкой…
Или квартира, где идет ремонт. Хозяев в ней нет – значит, квартира пуста. Но в ней же находятся рабочие!
Любой мастер, рабочий, уборщица воспринимаются окружающими как приложение к обстановке! Их просто не замечают, они как бы становятся частью интерьера, гармонично вписываясь в отведенное им место. И любой человек скажет, что никого не видел…
Да, появление слесаря было гениальной идеей! Петренко почти не сомневался, что это был Палач.
Воодушевленный, он пошел дальше, по шестому адресу. Там жила парочка молодых супругов, которые в злополучном поезде ехали в свадебное путешествие к родственникам. Естественно, они не сводили глаз друг с друга и не видели никого вокруг ближе чем на десять метров. Петренко сократил визит до минимума и быстро забыл о существовании молодоженов, вычеркнув их из своего списка.
В последней, седьмой, квартире он попал на семейный скандал. Здесь тоже проживали муж и жена, но как отличались они от предыдущих! Женаты они были явно не первый год. И когда следователя впустили в квартиру, он сразу заметил, что у полуодетой женщины всклокоченные волосы и красные глаза, на полу валяются осколки разбитой посуды, а мужчина собирает чемодан, и лишь Петренко смог оторвать его от этого увлекательного занятия.
В поезде они не видели ни окружающих, ни чего другого – потому что с увлечением ругались. Как понял следователь, именно этим они занимались большую часть времени.
Его вопросы разожгли бурю с новой силой. Супруги снова принялись упрекать друг друга поездкой к родственникам – причем, ехать к ним никто из них не хотел.
– Ну конечно, ты же мечтал остаться здесь с этой белокурой сукой – лахудрой из третьей квартиры, к которой полдома таскается! – вопила жена.
– Та кто бы пасть раскрывал! Ты даже со слесарем в поезде умудрилась кокетничать! – отвечал муж.
Размышления Петренко по поводу семейной жизни как рукой сняло, и он рявкнул что было сил:
– Так! А ну заткнулись оба! Что за слесарь? Говорить, быстро!
– Так слесарь в соседнем купе двери чинил… – опешил муж.
– Ну да, – тут же встряла жена. – Он вошел туда, сказал мужику, который в купе ехал, что его прислали замок починить. Какие-то неполадки были с дверью… Он еще к нам заглянул, спросил меня, все ли у нас нормально работает…
– Потаскуха! Даже слесаря к себе в купе затащила! – снова вспыхнул муж.
Однако, несмотря на это ценное воспоминание, они так и не смогли описать внешность слесаря, чинившего дверь в соседнем купе. Вспомнили только, что это был мужчина, молодой – между 30 и… 50. Границы возраста в их рассказе были так размыты, что Петренко понял – супруги действительно ничего не помнят. Просто удивительно, что они умудрились запомнить слесаря! Наверное, он тоже показался им странным…
Пообещав вызвать их повесткой для дачи показаний, Петренко ушел, очень довольный собой. Теперь он знал, как удалось Палачу расправиться с вечно настороженным Червем и проникнуть в купе. Кто станет подозревать рабочего, который пришел исправлять неполадку?
Таня звонко рассмеялась и пригубила золотистое вино, расплескавшееся по стенкам бокала. Этот вечер стал сплошным разочарованием, и она играла изо всех сил, чтобы это скрыть.
Он был красив, этот Александр Шаховский! Статная осанка, благородный профиль, блеск в глазах… Любая женщина была бы сражена его обаянием, очарована и рухнула бы к его ногам. Любая. Кроме Тани.
Вся беда заключалась в таком чудовищном несовпадении их целей, которое невозможно было даже представить!
Целью Шаховского было очаровать провинциальную, с его точки зрения, Таню, блеснуть перед ней роскошным ужином, подпоить и уложить в свою постель. Целью Тани было найти себе брата. Она не видела мужчины в Шаховском и пришла на эту встречу только потому, что очень мечтала о семье. Так сильно, что была готова даже рассказать ему правду.
К сожалению – она уже это знала – правду не может оценить никто из мужчин. И в отношениях с ними правда – это самое последнее, что способно обеспечить личное счастье. Приверженцы правды – те, кто говорят в глаза все, что думают, – рано или поздно остаются одни. Причем касается это правило не только любовных партнеров, но и близких родственников.
А потому Таня с первых же минут встречи начала терпеть поражение.
Сразу же, едва они вошли в ресторан, Шаховский принялся к ней приставать. Он попытался было пойти в отдельный кабинет, но Таня настояла на общем зале.
За ужином режиссер пускал пыль в глаза – заказывал роскошное вино и самые дорогие блюда. Но от волнения Таня совсем потеряла аппетит. Единственной отдушиной стало вино – она была в таком нервном напряжении, что, не пьянея, пила его бокал за бокалом.
Выпив, Шаховский вдруг принялся рассказывать о своих любовных подвигах. Слушать это было совершенно невыносимо. Таня подумала, что более идиотской ситуации сложно было себе даже представить: она пришла на встречу с мужчиной, который явно хочет воспользоваться ею и забыть, а она изо всех сил пытается увидеть в нем не любовника, а потерянного брата.
Поэтому как только режиссер на секунду умолк, она быстро проговорила:
– А вот как вы думаете, пьеса Сосновского действительно будет пользоваться таким успехом, как вы предсказываете?
– Несомненно! – Шаховский усмехнулся, прищуриваясь. – Владимир – очень сильный автор. А в пьесе поднимаются серьезные темы. Именно такие пьесы и нужны в нашем большевистском обществе!
– Я рада за него, – выдохнула Таня.
– А какие у вас отношения с Сосновским? – вдруг спросил в лоб режиссер, и Таня поняла, что он совсем не так прост.
– Ну… мы друзья, – она отвела глаза в сторону.
– Но у вас же был любовный роман, так? – В проницательности Шаховскому нельзя было отказать.
– Нет, – Таня смело встретила его взгляд. – Любовного романа у нас никогда не было.
Эту необъявленную дуэль взглядов перебила официантка, принесшая вторую бутылку вина. А Таня вдруг подумала, что сказала истинную правду.
Шаховский пододвинул стул совсем близко, приобнял Таню за талию и даже попытался погладить ее ногу выше колена. Таня дернулась – она всегда ненавидела таких мужчин. Как правило, так вели себя закостенелые бабники. Она резко отодвинула свой стул и одернула юбку, сбросив его руку. Затем серьезно посмотрела на него.
– Александр… – Таня помолчала. – Мы поговорили уже обо всем… А можете рассказать мне о вашей семье?
– Это болезненная тема, – поморщился режиссер. – Давайте оставим ее на потом. Когда познакомимся поближе.
– Нет, сейчас, – Таня испытывала дикое раздражение – она чувствовала, что не может себя сдержать. – Я хочу услышать о вашей семье! Пожалуйста. Ваш отец… Он жив?
– Нет, – Шаховский покачал головой, – мой отец давно на небесах. И мама тоже. Вы не поверите, Танюша, но я остался единственным представителем такой древней фамилии!
– Действительно, Шаховские очень древний род. Старинный… – грустно произнесла Таня. – В свое время эта фамилия была на слуху.
– Да. Княжеский род. Мои родители занимали очень высокое положение в царском Петербурге, – сказал Шаховский.
– В Петербурге? Ваши родители? – от удивления она распахнула глаза.
– Ну да. Мой же отец был князем Шаховским. Кажется, я уже рассказывал вам об этом, – ее спутник недовольно передернул плечами.
– А другие родственники? Брат вашего отца? Разве не он жил в Петербурге? – настаивала Таня.
– Какие родственники? У моего отца никогда не было брата. Других родственников нет.
– Подождите… – она совсем запуталась. – У вашего отца был старший брат, в Петербурге, и у него была дочь… Ваша двоюродная сестра.
– Вы ошибаетесь, – Шаховский одарил ее лучезарной улыбкой. – У моего отца брата не было. И у меня просто не может быть двоюродной сестры! Откуда же ей взяться? Мой отец был единственным князем Шаховским.
Глаза его при этом забегали по сторонам. Таня выдохнула – она все поняла. И даже удивилась тому, как быстро и легко ей удалось его разоблачить.
Выпив залпом полный бокал вина, Таня вдруг успокоилась. Она привела свои мысли в порядок. Истина лежала просто перед ней. Рядом сидел самозванец.
Глава 17
Фонари Лидерсовского бульвара ночную тьму развеивали слабо. Таня расплатилась с водителем таксомотора и хлопнула дверцей. С моря ветер принес холод. Поблизости был Ланжерон. Оттого в воздухе все время была тягучая влага, которую и вдохнуть было тяжело, и оседала она вязкими следами по всему телу.