— Но сибр нужен людям, — сказал я.
— Сибр опасен, — возразил он.
— Не настолько, насколько Вы себе представили. Просто мы привыкли думать о самом худшем. В первые полчаса мне тоже было страшно, — соврал я, — а потом мы думали об этом неделю. И я знаю: сибр нужен людям. Надо только сделать его безопасным. Это реально.
И, опережая его новые вопросы и возможное вполне естественное возмущение моим несколько ультиматитвным тоном, я передал ему наше «Обращение».
По мере того, как он читал, лицо его делалось все более мрачным, а правая рука начала странно блуждать по столу, по карманам и вокруг в поисках то ли ручки, то ли телефонной трубки, то ли — и это было бы вполне нормально — пистолета. Но Николай Степаныч был в спортивных брюках и домашней байковой рубашке, и пистолета при нем не оказалось.
Постепенно он успокоился и сказал:
— Позови-ка жену. Ей тоже полезно послушать. А Валерке передай, пусть Нина сделает нам кофе.
— Вот что, ребята, — начал Валеркин дядя, когда Ленка села в кресло и, спросив разрешения, закурила. — Вы пришли не за советом. Вы пришли поставить нас перед фактом. Позиция рискованная, но, безусловно, очень эффектная. Причем, не могу не признать: в той исключительной ситуации, в которую вы попали, у вас есть право диктовать условия. Но предупреждаю, ребята, подумайте. Хорошенько подумайте. Диктат — это очень страшная штука. И сложная. Не знаю, сдюжите ли. А все, что зависит от меня, я сделаю. Ваш вопрос будет рассмотрен на самом высоком уровне. Ждите. За вами приедут.
— Только, если можно, пусть машина будет без решеток на окнах, — грустно пошутил я.
— Принято, — сказал Валеркин дядя.
— Но это не все! — встрянула Ленка. — Мы все-таки пришли и за советом тоже. Мы решили, что делать, но мы совсем не знаем, как.
— Да, — подтвердил я, — было бы очень интересно обсудить это с вами. У вас еще есть время?
— Думаю, — сказал Валеркин дядя, — у меня теперь будет чертова гибель времени для решения именно ваших проблем.
Жена Николая Степановича принесла кофе. И мы начали обсуждать. Разумеется, порядок обсуждения задавал он. И делал это профессионально, умно. Нам с Ленкой было смешно и даже стыдно вспоминать наш детский сад за круглым столом. Многое ли могли мы предусмотреть с едва законченным высшим образованием и полным отсутствием производственного опыта? И иногда по ходу разговора нам делалось страшно — мол, не по Сеньке шапка — но это ощущение проходило, потому что уже в следующую минуту мы вновь убеждались: главное решение принято верно, и никому, ни на каком уровне, уже не сбить нас с намеченного пути.
— Власть, — говорил Валеркин дядя, — как вы представляете себе власть в вашем сибровом мире?
— Власти не будет, — сказал я.
— Приехали, — улыбнулся он. — Это что же, коммунистическое самоуправление? А новый человек? Тоже сразу? Каждый, получив в руки сибр, станет новым человеком? И значит, полный и окончательный коммунизм ни за понюшку табака? Плохо вас учат в ваших институтах!
Я растерялся. Действительно, с чего я взял, что не должно быть власти?
— Я полагаю так, — продолжал Валеркин дядя. — Советы остаются. Будет только еще какой-нибудь Всемирный Совет. Вот это будет уже совершенно новый орган, а все остальное пока по-старому. У нас, во всяком случае. И партии останутся. Я полагаю, много будет партий. И коммунистическая партия тоже будет.
И это прозвучало почти как ленинское «Есть такая партия!»
Мы слушали Валеркиного дядю немного обалдело, но я уже начал приходить в себя и спросил очень грамотно:
— А рычаги управления? Какие будут рычаги?
— Именно — какие? — сказал он. — Вам и решать, ребята. И уж постарайтесь, чтобы это были не только тюрьмы и казни. Стимулы нужны, понимаете, стимулы. Ладно, поехали дальше.
И мы ехали дальше.
Производство. Сводится к изготовлению конкретных образцов изделий и размножению их с помощью сибров.
Торговля. Превращается просто в снабжение. Необходимо продумать четкую систему распределения всех материальных благ.
Экология. Нет больше проблемы загрязнения окружающей среды. Есть проблема соблюдения экологического баланса. С сибровой техникой недолго сожрать всю атмосферу над планетой.
Строительство. Без серьезных изменений, если не считать неограниченный выбор материалов и всевозможную модернизацию технологии.
Транспорт, связь, освоение космоса. Масса потрясающих новинок. И тут же проблема ограничения числа единиц личного транспорта. Иначе — возможны неконтролируемые потоки машин, яхт, летательных аппаратов.
Здравоохранение, спорт. Грандиозные перспективы. Ничего пугающего. Вижу только плюсы.
Культура, досуг, массовая информация. Ничего нельзя сказать наверняка. Влияние сибров на эти наиболее мобильные области человеческой деятельности будет многообразно.
Наука. Огромное число новых направлений. И вместе с тем — резкое уменьшение числа лиц, занятых околонаучной работой. Наряду с революцией в производстве это усугубит и без того чудовищную безработицу.
Занятость. Вот главная и, быть может, неразрешимая задача.
Образование, воспитание, мораль. Проблемы, сравнимые с проблемой занятости, да и связанные с нею неразрывно.
— Представьте, — говорил он, все станет доступно. Пьянство, наркомания, насилие, порнография, убийства под видом копирования… Вы об этом подумали?
Он не знал, что здесь мы далеко обогнали его скороспелые испуганные мысли. Мы подумали уже и о массовых психозах, и о повальной некрофилии, и о неизбежном каннибализме, и о детской преступности… О чем мы только не думали!
— Мы готовы ко всему этому и ко многому другому, — слегка рисуясь, сказала Ленка. — Мы мало думали о власти, но хорошо помнили о правопорядке. Усилием эти органы — заодно и частичное решение проблемы занятости.
— Врачи, учителя, воспитатели — их понадобится очень много, — добавил я, — это все к той же проблеме.
— Ладно, ребята, — улыбнулся Валеркин дядя, — меня-то вы не убеждайте. Вам по каждому вопросу дадут отдельного специалиста. А, что касается вопросов международных, про них я намеренно не говорю. Простите, не по моей части. Но если вкратце, то разоружение, безусловно, штука хорошая, но как? И против международного распространения сибров лично я тоже ничего не имею. Но опять же — как? Границы, нации, политические системы, конвенции, соглашения, споры, распри… Содом и Гоморра. Вавилонское столпотворение. Конец света. А в общем дерзайте, ребята. Желаю успеха.
— Да, — вспомнил он, — штуковину эту оставьте мне, чтобы было с чем идти наверх. А то ведь, знаете, меня тоже в психушку отправить можно. Так я беру? Возражений нет? И вот еще что. Надеюсь, вы собираетесь сдаваться властям все вчетвером?
— Разумеется.
— Это правильно. Но вернемся к началу. Вы не сказали, сколько человек в курсе, а это опасная игра. Можете не мне и не сейчас рассказывать о своих сообщниках. Но тем, кто будет изучать вас и ваши сибры, рекомендую рассказать все. Потому что — повторяю — искать будут всех. К чему лишние неприятности вашим родственникам и друзьям. Не взваливайте на них ответственность. Это мой вам добрый совет. И кстати, подумайте еще раз, стоит ли диктовать условия. Эти ваши спрятанные сибры — страшная штука, для вас — в первую очередь. Может, лучше по-хорошему? А, ребята? Думайте. У вас еще есть время.
Валеркин дядя поднялся, и мы почувствовали, что разговор окончен. Я только успел спросить:
— Николай Степаныч, а все-таки, как вы считаете, нужны людям сибры?
— А разве вас интересует мое мнение?
— Интересует, — сказал я, и это была правда.
— Ну, если вам и впрямь интересно, так знайте: я бы на вашем месте уничтожил эту машинку, не сделав для себя и пары башмаков. Счастливо, ребята. Вам — жить. А мы уже, наверное, старики.
Валерка не удивился нашему столь долгому разговору. Он спал на диванчике в гостиной, и мы даже не стали его будить и вышли на улицу. Шел дождь.
Мы поехали ночевать к моим родителям. Мне хотелось рассказать им обо всем, вернее почти обо всем. Терять было нечего: либо я сумею их защитить от всех неприятностей, либо не сумею, но от их осведомленности это никак не зависело. а им спокойнее будет знать и знать от меня. Наконец, просто хотелось попрощаться. На всякий случай. И, разумеется, не вслух. Альтер тоже мечтал повидать стариков, но мы решили, что это для них будет слишком.
А у родителей было хорошо. Уютно. Даже не хотелось нарушать гармонию этого уюта. Быть может, поэтому, не решаясь сразу сказать всей правды и зная, как любит отец пофилософствовать, я предложил ему все наши новости под видом прочитанного мною фантастического романа. Получилось интересно. Даже мама включилась в обсуждение. И я спросил:
— А вы бы хотели, чтобы такое случилось на самом деле?
Отец задумался. И мама опередила его:
— Нет, не хотела бы. Страшная это была бы штука в нашем-то мире. Не верю я автору. У него, говоришь, все хорошо в итоге получилось? Не верю.
— А я бы пожалуй все-таки хотел, — возразил отец. — потому что интересно. Хотя проблем, конечно, появилось бы изрядно. А что, их сейчас мало?
И тогда я поставил на стол сибр. И признался, что главный герой этого романа — я.
Конечно, мы так и не ложились в ту ночь. Несколько раз ставили чайник. Мама, наплакавшись, уснула в кресле. Отец пил лекарства. Даже Ленка, это апельсиновое чудовище, и то под утро стала клевать носом у меня на плече. А разговорам и всяким фокусам все не видно было конца.
Одна мысль, высказанная отцом, запомнилась особо:
— Ты никогда не обращал внимания, Витя, что в массе своей люди нелюбопытны. Их любопытство по преимуществу прагматично. И, когда они получат все, что хотят, их интерес к миру угаснет, совсем угаснет. Вот что, должно быть, самое тревожное.
А за окном всю ночь, то затихая, то вновь расходясь, шумел сентябрьский дождь. Он прекратился утром, когда мы сели с Ленкой в такси и уехали к себе в Бирюлево. Ленкины родители работали в то время в Монголии, и таким образом наши дела в старом мире, которому мы теперь уже окончательно подписали смертный приговор, были полностью завершены.