Зейн держит дверь открытой, и я чувствую его ладонь у себя на спине, подталкивающую вперёд. Первое, что я вижу, заходя внутрь, — это вихрь светлых кудряшек, несущийся ко мне. Эмили кидается мне на шею, и я крепко сжимаю её в своих объятьях, даже слишком крепко. Вместе с ней я сажусь в кресло рядом с кроватью, Эмили устраивается у меня на коленях, как котёнок. И только тогда я поднимаю глаза на рыжеволосую женщину, лежащую в постели. Она бледна, её глаза широко распахнуты. Она улыбается мне, её губы шевелятся, произнося моё имя.
— Сиенна, девочка моя, — шепчет она. Она протягивает дрожащую руку, и я хватаюсь за неё. Слёзы набегают на глаза.
— Мама, — прижимая Эмили к груди, я наклоняюсь к маме, провожу рукой по её волосам и целую в щёку, — я безумно скучала по тебе.
— Ох, Сиенна, — говорит она. — Я так переживала за тебя.
— За меня? Ты переживала за меня? — рыдания рвутся из меня. — Я думала, что потеряла тебя.
Мама плачет.
— Прости, — мотает она головой, слёзы капают на мягкий хлопок покрывала, обёрнутого вокруг её груди. — Тот человек… он что-то сделал со мной, — в её глазах отражается боль. Я жду, пока она продолжит. — Он пытался внушить мне, что я другой человек. Хотел, чтобы я думала, будто я даже замужем за кем-то другим.
В моей голове всплывает изображение того мужчины с заметной сединой.
— Я видела те картинки, мам. Они выглядели такими настоящими.
Мама кивает и отворачивает голову.
— Знаю.
У меня накопилось столько вопросов, мне нужно столько ответов… Но сейчас не время. И я спрашиваю только:
— Ты что-нибудь помнишь?
— Нет, — вздыхает она. — Только урывками, как была в той комнате с проектором, прокручивавшим картинки.
— Ты не помнишь, как я приходила туда, чтобы забрать тебя?
— Ты приходила? — слёзы вновь наворачиваются на её глазах.
— Несколько раз. В разные места, — вообще я испытываю облегчение, что она не помнит, как её похитили или держали в той камере с крысами. Может, это стало такой травмой, что её мозг решил заблокировать воспоминания. И я рада этому.
— Прости меня, — повторяет она.
— Это не твоя вина, мам. Это мне нужно извиняться, что втянула тебя во всё это, — я закрываю глаза. Голова внезапно становится тяжёлой.
— Тебе нужно больше отдыха, — она так тихо произносит слова, что я едва её слышу.
Я открываю глаза: она смотрит на меня из-под полуприкрытых век.
Неохотно поднимаюсь, опуская Эмили на пол.
— Ты права, мам, — слегка подталкиваю Эмили к двери. — Пойдём, Эми. Маме надо поспать.
Мама пытается сесть, чтобы возразить, но сразу же падает обратно на подушки.
— Видел бы меня сейчас ваш отец, — бормочет она скорее себе, чем нам.
Я наклоняюсь к уху Эмили и шепчу:
— Можешь пойти найти Зейна? Я догоню тебя через минуту, ладно?
Она кивает и выбегает из комнаты, дверь остаётся приоткрытой за ней.
Присев на край кровати, я вновь беру мамину ладонь в свою руку.
— Мам, когда вы познакомились с папой, он что-нибудь говорил о своей прошлой работе?
Или прошлой жизни.
Она хмурится и качает головой.
— Как видишь, я плохо разбираюсь в людях. Мой собственный муж спускал деньги на азартные игры, а я ни сном ни духом.
Сжимаю её ладонь.
— Похоже, мы много чего не знали о папе. Но что-то мне подсказывает, он не делал ничего дурного.
Мама грустно улыбается.
— Это очень мило с твоей стороны, но…
— Нет, мам. Я узнала о нём кое-что, что идёт вразрез со всем тем, что нам говорили, — говорю с ободряющей улыбкой. — Он был хорошим человеком. Всегда.
Она моргает несколько раз, глаза блестят от слёз.
— Спасибо, Сиенна, — шепчет она. — Мне не хватало этих слов.
На несколько секунд мы замолкаем. Потом она отворачивает голову, её рука обмякает в моей ладони, а дыхание становится ровным и глубоким. Я сижу и смотрю, как она засыпает, радуясь, что она, наконец-то, в безопасности. Если я что-то и поняла за последние недели, так это то, что я не представляю свою жизнь без мамы и Эмили.
Поцеловав её в холодный лоб, я тихонько выхожу из комнаты. Зейн идёт по коридору навстречу мне, его лицо светлеет при виде меня.
— Как она? — спрашивает он, опираясь рукой на стену рядом со мной.
— Нормально. Отдыхает сейчас. Что бы с ней ни произошло в МПЗ, это её сильно измотало.
— Врачи говорят, что переливание крови прошло успешно, так что скоро она полностью поправится.
Я прикусываю губу, глядя на него.
— Значит, никаких последствий промывания мозгов, или что они там с ней сделали?
Он убирает руку со стены и кладёт мне на плечо, придвигаясь ближе.
— С ней всё будет хорошо, Сиенна. Обещаю.
Я выдыхаю. Все мои тревоги, все мои сомнения покидают меня. Но потом я вспоминаю про Трея, и новый узел закручивается в моей груди.
— Могу я зайти к Трею?
Рука Зейна соскальзывает с моего плеча, он кивает и ведёт меня по коридору. Я не могу сдержать улыбку, расплывающуюся на моём лице, когда мы останавливаемся у двери всего через две комнаты от моей.
— Он по-прежнему без сознания, — предупреждает Зейн, — но врач говорит, что ему пойдёт на пользу, если мы будем разговаривать с ним. Может очнуться скорее.
— Ты тоже зайдёшь?
— Нет, оставлю вас наедине. Когда закончишь, найди меня.
Киваю, делаю глубокий вдох и толкаю открытую дверь. Комната Трея не такая большая, как моя, но всё же уютная: с большой двуспальной кроватью и тёмной мебелью.
Моя улыбка становится шире, когда я вижу Трея в этой огромной кровати. У него бледное лицо, но за ним явно ухаживали. Его тёмные волосы были спутанными, а теперь они чистые и завиваются у основания его шеи.
Если не обращать внимания на трубки, торчащие тут и там из его тела, он выглядит так, будто отдыхает. Словно если я поцелую его, он может проснуться. Надо попробовать.
Наклоняясь к нему, я прижимаюсь губами к его тёплому рту. Уже не верится, что совсем недавно я была уверена, что его больше нет. Умер. Потерян для меня навсегда,
Отстраняюсь, рассматривая его лицо, запоминая каждую чёрточку, в предвкушении, что он вот-вот откроет глаза и улыбнётся мне.
Я не так глупа, чтобы думать, что если Трей жив, то это сразу решает все проблемы. У нас всё ещё есть члены «Грани», которым некуда пойти, много боли и неконтролируемой злости. Наши потери колоссальны. Нам нужен лидер. Кто-то достойный, кто сумеет справиться со всем этим.
Нам нужен Трей.
И я знаю точно: что бы ни случилось, я буду рядом с ним.
Едва заметное шевеление руки Трея вмиг ускоряет моё сердцебиение. Я склоняюсь над ним, шепчу его имя, сначала тихо, затем громче. Но он остаётся неподвижным.
Осторожно, стараясь не задеть рану на его груди, я забираюсь к нему в кровать и кладу голову на его плечо. Его тело кажется таким родным, запах его кожи кажется таким родным, и когда я переплетаю наши пальцы, его руки кажутся такими родными.
Не знаю, сколько я там пролежала, прижавшись к нему в надежде поговорить с ним, но затем его пришли проверить две медсестры. Шёпотом прощаюсь и целую его колючую щеку, и в моей голове всплывает воспоминание о нашей последней совместной ночи в лагере. Той ночи, когда я думала, что он погиб.
— Я люблю тебя, — шепчу ему.
Правда люблю. И мне не терпится сказать это ему.
***
Каждый день я навещаю Трея, сижу у его постели, жду, когда он откроет глаза и увидит меня. Жду, когда я смогу сказать ему, что люблю его, чтобы узнать, испытывает ли он те же самые чувства ко мне. И так три дня, три бесконечно долгих дня, с тех пор как я очнулась в доме Зейна. Мама с каждым днём выглядит всё крепче и здоровее, отчасти благодаря кулинарным талантам Греты, отчасти потому, что Рэдклифф не солгал — возможно, единственный раз в жизни — о том, что они лечили её от волчанки. Не знаю, навсегда ли, но по крайней мере сейчас ей стало лучше.
К счастью, я так ещё и не столкнулась с Харлоу, который, насколько мне известно, проводит большую часть времени в западном крыле дома, избегая незваных гостей. Меня это устраивает. Я уже знаю, что когда-нибудь потребую от него ответы на свои вопросы. Пока он может прикидываться дураком, но рано или поздно ему придётся сознаться, что он знает о моём отце, об их отношениях с Пенелопой и о генетически модифицированных эмбрионах. Харлоу Райдер не тот человек, который мог бы не заметить творящееся у него под носом. Так что же он скрывает?
Днём, в половине первого, я захожу в комнату Трея, в отчаянной надежде, что сегодня он проснётся. Я так хочу почувствовать его губы на моих губах, его дыхание на моей коже и его руки на моей талии. Как обычно, я целую его в губы и беру в руки его ладонь.
— Привет, Трей, ты собираешься открывать сегодня глаза? — выжидаю несколько секунд, как всегда, разглядывая изгиб его рта, его волевой подбородок с едва заметной ямочкой.
— Я сегодня говорила с Триной, она сказала, что выжило около сотни «граневцев». Они прячутся в ожидании твоего возвращения, — наклоняюсь ближе, касаясь губами его уха. — Ты нужен им, Трей. Ты нужен мне.
Его пальцы шевелятся и веки дрожат, словно он пытается найти силы, чтобы открыть их. Моё сердце трепещет в груди.
— Я здесь, Трей, — шепчу ему, — я здесь.
Жду, не смея дышать. Проходит, кажется, целая вечность, и его глаза открываются. У меня перехватывает дыхание, когда взгляд его голубых глаз встречается с моим. Мне сразу вспомнилась наша первая встреча, когда он проник в здание правительства, чтобы спасти меня.
— Привет, — мягко говорю я, уголки губ приподнимаются сами собой. Я так долго ждала этого момента, что мои ожидания сильно забегают вперёд. Я жду, что он улыбнётся в ответ. Сожмёт мою ладонь. Хоть что-нибудь. Но я оказываюсь не готова к его реакции.
— Привет? — произносит он низким голосом. Не своим. В его взгляде смятение и нерешительность. Он осматривается. — Где я?
Я кладу ладонь ему на щеку.
— В одном безопасном месте.