– Это Тарик Насир аль-Тикрити. Запомните последнюю часть. Он работает на человека, который вырос с ним в одном городе примерно в те же годы и носит имя Саддам Хусейн аль-Тикрити. Работа Насира заключается в том, чтобы переводить средства Мухабарата – личной тайной полиции Хусейна – друзьям, которые готовы усложнить жизнь врагам иракской партии Баас. Например, таким друзьям, как Мухаммед Кадас, который жил в Афганистане, пока не поссорился с Талибаном.
– Приятно знать, что не все они – религиозные фундаменталисты, – замечаю я, когда «Мемекс» переключается на изображение бородатого парня с чем-то вроде тюрбана на голове. (Он смотрит на камеру так, будто подозревает ее в низкопоклонстве перед Западом.)
– Его депортировали за излишнее рвение, – веско говорит Энглтон. – Оказалось, он переводил средства в школу Юсуфа Карадави. Нужно рисовать схему?
– Думаю, нет. Чему учит Карадави?
– Изначально – экономике и менеджменту, но затем в программу добавились подготовка террористов-смертников, необходимость вооруженной борьбы прежде давата, военная подготовка к уничтожению великого куфра, а также построение метрик для двумерного генерирования сефирот на векторных процессорах. Иными словами, призвание малых шогготов.
– Уф. – Вот и все, что я могу сказать. – А как это связано с ценами на кофе?
На экран прощелкивается следующая фотография: на этот раз – роскошная рыжая женщина в профессорской мантии поверх шикарного платья. Я даже не сразу узнаю Мо. Она здесь лет на десять младше, а парень в смокинге, у которого она повисла на руке, выглядит… ну, юридически, если учесть то, что она мне рассказывала про своего бывшего.
– Доктор Доминика О’Брайен. Я полагаю, вы уже знакомы?
Я кошусь на него и встречаю пристальный взгляд.
– Надеюсь, теперь я целиком завладел вашим вниманием, мистер Говард?
– Да, – сдаюсь я. – Выходит, похитители в Санта-Крузе…
– Заткнитесь и слушайте, тогда у вас будет шанс что-то узнать.
Он ждет несколько секунд, чтобы убедиться, что я заткнулся, и продолжает:
– Я вам это говорю только потому, что вы уже в деле: вы общались с первым объектом. Что ж, когда мы отправляли вас туда, мы еще не знали, с чем имеем дело, что находится за спиной у доктора О’Брайен. Янки знали, поэтому и не выпускали ее, но, похоже, передумали, исходя из соображений безопасности. Она не гражданка США, но у них все плоды ее исследований: интересно, но ничего фундаментально революционного. Более того, в открытых источниках достаточно информации о ней, чтобы привлечь последователей Изз ад-Дина аль-Кассама, которые попытались похитить ее в Санта-Крузе. Так что янки захотели от нее избавиться. Поэтому она здесь, в Прачечной, под наблюдением. Янки ее не просто депортировали – они попросили нас о ней позаботиться.
– Если ее исследования не фундаментально революционные, то какой нам интерес?
Энглтон странно косится на меня:
– Тут уж мне судить.
И вдруг все становится на свои места. Предположим, вы научились делать устройства по схеме Теллера-Улама – водородные бомбы. По нынешним временам – ничего революционного, но это ведь не значит – не важно. Видимо, понимание отразилось на моем лице, потому что Энглтон кивает и продолжает:
– Прачечная участвует в программе нераспространения, а доктор О’Брайен самостоятельно переоткрыла нечто более фундаментальное, чем способ терраформировать Вулверхэмптон, не получив никаких разрешительных документов. В Штатах ею заинтересовалась Черная комната – не спрашивайте, какое место она занимает в американском оккультно-разведывательном комплексе, вы не хотите этого знать – и подтвердила, что в исследованиях нет ничего нового. У нас с ними, конечно, нет двустороннего договора, но, когда они выяснили, что она всего-то нашла один из вариантов Логики Тота, уже не было смысла ее удерживать. Разве что чтобы она не попала в неподходящие руки, например к нашему другу Тарику Насиру. Опять все уперлось в их проклятые ограничения на экспорт вооружений; содержимое ее головы относится к той же категории, что и нервно-паралитический газ и прочее оружие массового поражения. В итоге, когда закончился весь этот цирк… – Он выразительно смотрит на меня и презрительно цедит слово «цирк». – У них уже не было причин препятствовать ее возвращению на родину. В конце концов, это мы им и дали Логику в конце пятидесятых.
– Понял. И это всё? Я слышал, что говорили те ребята, они собирались открыть большой портал и забрать ее туда…
Энглтон резко выключает «Мемекс», встает и, опираясь на столешницу, нависает надо мной.
– Официально ничего подобного не произошло, – чеканит он. – Никаких свидетелей, никаких вещдоков – ничего не было. Потому что иначе выходит, что янки либо облажались, отпустив ее, либо швырнули нам в руки гранату без чеки, а мы знаем, что они не могут облажаться, потому что наш достославный премьер-министр причмокивает президентской сигарой в надежде возобновить двустороннее торговое соглашение, которое они будут обсуждать в Вашингтоне через месяц. Вы меня понимаете?
– Да, но… – Я замолкаю. – Ага… да. А как же официальный рапорт Бриджет?
Впервые за все время я вижу на лице Энглтона выражение, которое – в тусклом свете и если прищуриться – можно было бы принять за улыбку.
– Ничего не могу сказать.
У меня в голове быстро крутятся колесики.
– Ничего не произошло, – механически повторяю я. – Свидетелей не было. Если что-то произошло, значит, нам подбросили гранату. Значит, какие-то террористы целенаправленно подобрались к создательнице оккультной ядерной бомбы и кто-то в РУ ВМС решил, что покроет себя славой, передав ее нам на хранение. То есть дождется, пока мы облажаемся, к его вящей политической выгоде. А это не должно произойти, так?
– Она в библиотеке, проходит аттестацию в отдел чистых исследований, – небрежно сообщает Энглтон. – Не желаете ли пригласить даму на ужин? Мне было бы весьма интересно услышать о ее исследованиях из вторых рук, от человека, который очевидным образом и сам знает толк в исчислении предикатов. Гм, уже половина шестого. Вам пора.
Я понимаю намек, встаю и иду к двери. Моя рука уже тянется к ручке, когда Энглтон спокойно добавляет:
– Сколько человек вернулись с операции в Вади аль-Кабир, мистер Говард?
Я холодею. Черт.
– Двое, – произносят мои губы, а я ничего не могу поделать: опять ревизорское поле! Этот мерзавец устроил у себя в кабинете допросную!
– Верно, мистер Говард. Только те двое, что не считали себя умнее командира. Я бы советовал вам поучиться на их примере и впредь воздерживаться от того, чтобы совать свой нос в дела, которые, как вам было ясно сказано, вас не касаются. Или, по крайней мере, научиться быть менее предсказуемым.
– Уф…
– Идите, пока я снова над вами не посмеялся, – говорит он так, будто это смешно.
Я спасаюсь бегством, испытывая одновременно стыд и облегчение.
Я легко нахожу Мо, потому что вспоминаю: мой КПК по-прежнему настроен на ее ауру; так что я катаюсь по этажам и запускаю бинарный поиск, пока не обнаруживаю ее в одном из читальных залов в библиотеке. Она корпит над старинным манускриптом, цвета маргиналий сверкают в свете настольной лампы. Она глубоко погружена в чтение, так что я громко стучу в дверной косяк и жду.
– Да? А, это ты.
– Без десяти шесть, – робко говорю я. – Еще десять минут – и орангутан в синем костюме запрет тебя тут на ночь. Некоторым, конечно, такое нравится, но ты вроде бы не из их числа. Поэтому я подумал, что можно тебе предложить бокал вина и чистую правду, как я и обещал.
Она смотрит на меня с каменным лицом.
– Ну, по крайней мере, это лучше, чем общаться с городскими гориллами. Мне нужно попасть домой к девяти, но, думаю, час я могу выделить. Ты выбрал место?
В конце концов мы оказываемся в нердском раю под названием «Вагамама» в квартале от Оксфорд-стрит: найдете легко по очереди из жертв хайпа длиной в половину этого квартала. Некоторые из них ждут уже столько, что на них паутина окаменела. Мне тут нравятся огромная кухня из нержавеющей стали и австралийцы-официанты на роликовых коньках, которые пересылают друг другу с КПК по инфракрасному каналу заказы и большеглазые смайлики, проносясь мимо столиков, где молодые и перспективные в тоненьких прямоугольных очках, застыв над тарелками с гёдза и раменом, обсуждают влияние Деррида на алкопоп-рынок посредством следующего крупного IPO или какую-то другую модную тему. Мо сидит напротив меня за длинным столом из выцветшей сосны, таким гладким, будто его каждый вечер полируют микротомом. Наши соседи хихикают, обсуждая какую-то громкую телевизионную сделку, а она смотрит на меня аналитическим взглядом, который, кажется, одолжила у владельца лабораторного скальпеля.
– Тут всё очень вкусно, – оправдываюсь я.
– Дело в атмосфере, – говорит она, глядя мне через плечо. – Это практически Калифорния. Не думала, что болезнь уже поразила и Лондон.
– Мы белая кость из Беркли: приготовьтесь, сейчас мы вас переработаем в новой, привлекательной цветовой палитре ради вашего удобства и безопасности!
– Вроде того.
Мимо нас проносится фиц и на лету выдает нам две банки «Кирина», которые, похоже, держали до этого в жидком азоте. Мо берет свою и морщится, когда холод кусает ее за пальцы.
– А откуда название «Прачечная»?
– Ну… – говорю я и на миг задумываюсь. – Вроде бы во время Второй мировой штаб-квартира размещалась в реквизированной китайской прачечной в Сохо. А дом Дэнси ей достался, когда для Мусорника выстроили небоскреб. – Я осторожно беру банку импровизированной ухваткой из рукава рубашки и наполняю стакан. – Клод Дэнси был начальником УСО. Раньше работал в СРС, но не поладил с высоким начальством – политика, УСО послужило стрелковой рукой британской разведки во время войны. Черчилль приказал УСО сделать так, чтоб у немцев за линией фронта земля горела под ногами. Этим управление и занималось. До декабря 1945-го, когда поспела месть СРС.