Я открываю папку, и первый же лист сражает меня контрольным в голову: он гласит, по сути, что меня могут арестовать даже за то, что я подумаю о том, чтобы кому-то сообщить содержание следующей страницы. Я перехожу ко второй странице и читаю абзац, который в целом гласит: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Так что и эту страницу я переворачиваю, и наконец моему взору открывается титульный лист: «Руководство по проведению полевых антиоккультных операций». Ниже мелким шрифтом написано: «Утверждено отделом контроля качества», еще ниже – «Соответствует стандарту контроля качества номер BS5750». Меня передергивает.
– А с каких пор мы занялись мумификацией? – уточняю я.
– Бальзамирование… – хмурится на миг Энди. – А, ты имеешь в виду контроль качества… – Он замолкает и откашливается. – Однажды такое чувство юмора доведет тебя до беды, Боб.
– Спасибо за предупреждение, – говорю я, мрачно глядя на руководство. – Дай угадаю. Мне нужно действовать, как ты говорил раньше, по инструкции. По этой инструкции, так? Почему же мне ее не выдали перед полетом в Санта-Круз?
Энди подтаскивает ко мне стул и плюхается на него.
– Потому что официально в Санта-Крузе не было полевой операции, – добродушно объясняет он. – Это была разовая акция по сбору информации из открытого источника. На операции требуется разрешение на уровне директора. А на такие акции – нет.
Я кладу папку на стол:
– Бриджет как-то с этим связана?
– Косвенно.
Со своего места у двери фыркает Ник:
– Это они задницу свою прикрывают. Это должен был быть просто разговор без всяких рисков. А это — инструкции, по которым нужно действовать, когда тебе прикажут сунуть голову в пасть льву. Ну или в задницу – и посчитать геморройные шишки.
Я оглядываюсь на него.
– Вы меня решили на операцию отправить? Премного благодарен, просто умираю от счастья.
Энди косится на Ника:
– А он начинает понимать.
– Профессора О’Брайен вы тоже собираетесь в это втравить? – уточняю я. – Это ведь ей грозит непосредственная угроза. Верно?
– В общем, – говорит Энди, переводя взгляд с меня на Ника и обратно, – ты теперь на действительной полевой службе, так что должен это руководство выучить от корки до корки и сверху донизу. Но ты прав, сейчас мы его тебе выдали из-за позавчерашних событий. Но кто еще связан с делом, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.
– Тут возникает осложнение, – отзываюсь я. – Не знаю, стоит ли это сейчас обсуждать, но, если я промолчу и ошибусь… в общем, как я понимаю, опасность грозит Мо, ей нужна защита. Верно? Я-то могу как-то приспособиться к тому, что на меня капают слюнями твари, у которых щупалец больше, чем мозгов, но в ее служебные обязанности это не входит, так? И за ее безопасность отвечаете вы. Если вы меня посадили учить правила боевого взаимодействия и если это имеет отношение к ней, то, когда начнется стрельба…
Энди кивает. Это плохой знак, когда твой начальник начинает кивать, прежде чем ты успеваешь договорить предложение до конца.
– Я твои опасения полностью разделяю. И да, согласен, возникают осложнения. Но не совсем те, о которых ты думаешь, – говорит он, наклоняется вперед и соединяет пальцы пирамидкой, уперев локти в стол; пирамидка кренится под опасным с архитектурной точки зрения углом. – Возможно, мы смогли бы защищать ее бесконечно долго, если упаковать ее в программу защиты свидетелей и поселить в одном из наших режимных объектов. Тут вопросов нет: если ее никто не может ни увидеть, ни найти, никто на нее не сможет и напасть – если вынести за скобки то, что они, скорее всего, смогут ее найти, поскольку получили образцы, чтобы направить на нее инкуба. Меня тревожит, что такая позиция – защитная. Мы не знаем наверняка, против чего боремся, Боб, и это плохо.
Энди набирает в грудь воздуха, но Ник включается прежде, чем он успевает продолжить:
– Мы уже имели дело с иракскими шпионами, мальчик мой. И это на них не похоже.
– Уф, – выдыхаю я, не зная, что сказать. – Это ты о чем?
– Он о том, что у Мухабарата просто нет технологии вызова инкуба. Им не даются ритуалы воплощения, которые потом пачкают ковер докембрийской слизью. Им по силам только вызов и подчинение Стражей, ну и пытки в пределах разумного. Нет у них понимания геометрии фазового пространства, нет генераторов деревьев глубинной енохианской грамматики – по крайней мере, мы никаких таких кодов не видели. В случае нападений на Мо нельзя действовать исходя из догадок. Кто-то попытался ее похитить для своих неизвестных целей. Сейчас этот кто-то уже наверняка знает, что мы им заинтересовались. Логика подсказывает, что следующий его шаг – отступить и заняться тем, чем он занимался изначально, и это для нас чрезвычайно опасно, потому что если кто-то пытался ее выкрасть, этот кто-то, вероятнее всего, работает над оружием массового поражения. Нам критически необходимо вывести их на свет, и наживка у нас одна – профессор О’Брайен. Но если она узнает, что она – живец, то начнет оглядываться и высматривать акул, и это их вспугнет. Так что мы ставим тебя за ней присматривать, Боб. Ты смотришь за ней, мы смотрим за тобой. Когда клюнет, мы подсекаем. Тебе не нужно знать, как и когда, но полезно будет изучить это руководство, чтобы знать, как мы вообще готовим подобные операции. Ясно?
Я поворачиваюсь к Нику, который стоит с непривычно каменным лицом, меня он будто не видит вовсе, а глаза – как амбразуры.
– Мне это не нравится. Вот совсем не нравится.
– Нравиться и не должно, – спокойно говорит Энди. – Мы тебе говорим, что делать. Твоя задача – вообще, это должен тебе сообщить Энглтон сегодня вечером, но какого черта? – не спускать глаз с Мо. Остальное сделаем мы. Сейчас я хочу услышать от тебя только то, что ты будешь делать, что скажут.
– Это приказ? – напрягаюсь я.
– Уже да, – сообщает Ник.
Когда я приезжаю домой, получив инструктаж и упреждающий разнос от Энглтона, оказывается, что мой ключ не проворачивается в замке. Уже темно, идет дождь, так что я нажимаю кнопку звонка и не отпускаю, пока не открывается дверь. За ней стоит, положив руку на задвижку, Пинки.
– Ты там уснул, что ли? – возмущаюсь я.
– Это твои, как я понимаю, – говорит он, отступив на шаг, и протягивает мне связку новых блестящих ключей. При этом Пинки позвякивает: на нем черные армейские ботинки, такие же штаны, что-то вроде кожаного жилета и столько цепей, что хватит на средней руки тюрьму. – Я сегодня иду в клуб.
– А с чего вдруг новые ключи?
Я закрываю дверь, стряхиваю с волос капли дождя, снимаю пальто и пытаюсь найти свободный крючок.
– Замки сегодня сменили, – небрежно сообщает Пинки, – служебный приказ, судя по всему.
У порога появился новый половичок. Присмотревшись, я замечаю вышитые по краю серебристые буковки.
– Пришли, проверили дом на слушателей и деятелей, обновили заклятья на всех окнах, дверях и даже на печной трубе. Не знаешь случайно, почему это вдруг?
– Ну да, – ворчу я и иду на кухню, протиснувшись мимо чьих-то видавших виды чемоданов, выставленных посреди прихожей.
– И к нам кое-кого подселили, – добавляет Пинки. – Кстати, Мэйри опять свалила, но на этот раз сказала, что окончательно переезжает в Оранжевый дом.
– Угу.
Давай сыпь мне соль на рану. Я заглядываю в чайник, а потом сую нос в свой шкафчик, чтобы проверить, если в доме что-то более съедобное, чем моментальная вермишель в пакете.
– Зато новая соседка тебе, наверное, понравится, – продолжает Пинки. – Она помогает Брейну жарить яйца в ближнем подвале – на этот раз он решил применить высокоинтенсивный ультразвук.
Обнаруживаются мгновенная вермишель и засохший магазинный корж для пиццы. В холодильнике есть сыр и томатный соус, а также свиная сарделька, которую можно порезать и бросить сверху, так что я включаю электрогриль.
– Есть газеты? – спрашиваю я.
– Газеты? Зачем?
– Нужно забронировать авиабилеты. Улетаю на неделю в понедельник, а уже среда.
– А куда? В интересное место?
– В Амстердам.
– Клево!
На хлебной доске лежат меховые наручники. Пинки берет их, придирчиво рассматривает, а затем начинает полировать о рулон бумажных полотенец.
– Отрываться будешь?
– Нужно кое-что уточнить в Ост-Индийском доме. И в подвале Рейксмюсеума.
– «Уточнить». – Он закатывает глаза и закрепляет наручники в клипсе на поясе. – Какое унылое применение для выходных в Амстердаме!
Я его игнорирую. Режу сардельку и рассыпаю кусочки по своей многострадальной недопицце. И тут открывается дверь в подвал.
– Кто тут говорит про Амстердам?.. Эй, а ты что здесь делаешь?
Я роняю нож.
– Мо? А что ты?..
– Боб? Вы что, знакомы?
– Извини, ты не могла бы отодвинуться, мне нужно пройти…
Когда в кухне собираются четверо, она уже выглядит уютной, если не сказать «тесной». Я кладу пиццу на гриль и снова включаю чайник.
– Кто тебя сюда поселил? – спрашиваю я у Мо.
– Сантехники… Они сказали, что это защищенный дом, – отвечает она, потирая крыло носа, а потом подозрительно смотрит на меня. – Что происходит?
– Это и вправду безопасный дом, – медленно произношу я. – Он в списке Прачечной.
– Девушка Боба только что съехала в четвертый раз, – услужливо объясняет Пинки. – Наверное, они подумали, что комната не должна пустовать.
– Ну это уже ни в какие ворота!
Мо отодвигает стул и садится спиной к стене, скрестив на груди руки.
– Ребят? – говорю я. – Вы не могли бы прогуляться?
– Легко, – фыркает Брейн и снова исчезает в подвале.
– Я знал, что вы друг другу понравитесь! – улыбается Пинки и поспешно ретируется.
Через минуту хлопает входная дверь. Мо сверлит меня инквизиторским взглядом.
– Ты здесь живешь? С этими двумя?
– Да, – отвечаю я, поглядывая на пиццу. – Они в целом не опасны, за исключением моментов, когда каждый вечер пытаются захватить мир.