Я убеждаю себя, что с Мо все будет в порядке, что они не стали бы ее похищать, если бы она не была нужна им живой, но проку мало: как только у меня появляется свободная минута, мозг снова напоминает, что женщина, которая мне очень нравится, попала в беду и, возможно, уже погибла. К счастью, на это у меня почти нет времени, потому что Алан немедленно тащит меня обратно в фургон ОККУЛУСа и отдает на растерзание сержанту Мартину Пайку, который бросает на меня взгляд, бормочет что-то про подарочек от Локи и начинает лекцию об азотном опьянении, декомпрессии, частичном давлении кислорода и прочей ерунде, о которой я не слышал со школы. Пайк – сержант. К тому же он защитил диссертацию в области машиностроения и между делом – когда выдаются деньки, свободные от бытности солдатом спецподразделения Особой воздушной службы, – конструирует быстроходные и взрывоопасные устройства. Он уже видел парней вроде меня и умеет с ними работать.
Второй – а вскоре и третий – пожарный автомобиль тормозит рядом с опустевшим отелем, и мы оказываемся в кузове второй машины, где обнаруживается передвижной арсенал. Я снимаю комбинезон и с трудом натягиваю что-то вроде внебрачного порождения гимнастического трико и латексного костюма из преисподней (Пайк назвал это спецодеждой для зон низкого давления) – облачение из шелка, эластана и бесчисленных застежек, которое призвано выполнять ту же функцию, что и скафандр, то есть удерживать тело и помогать мне дышать.
– Вакуум не так опасен, как ты, наверное, думаешь, если начитался паршивой научной фантастики, – говорит Пайк, пока я с пыхтением втискиваюсь в верхнюю часть костюма. – Но дышать без уплотнителя на регуляторе тебе будет несладко, а без костюма и герметичных очков вообще будешь полуслепой, а минут через десять – двадцать еще и кровавыми нарывами покроешься. Главных проблем две. Первая – теплоотдача, потому что вокруг нет воздуха для охлаждения и изоляции от земли, которая будет до черта холодной. Вторая – дыхание. С охлаждением мы справимся: костюм пористый, начнешь потеть – пот начнет испаряться и будет тебя охлаждать, а в шлеме есть питьевая вода. И лучше, чтобы она у тебя не заканчивалась, потому что ходить в таком костюме – это как бегать по иракской пустыне в химзащите: будешь потеть, как слон, и каждый час пить пинту воды с электролитами, а если вдруг забудешь – схватишь тепловой удар. А теперь повернись. – Я поворачиваюсь, и он начинает затягивать ремешки у меня на спине так, будто на мне не спецодежда, а корсет. – Это чтобы было давление на грудную клетку – поможет на выдохе.
– А если мне понадобится помочиться?
– Валяй, – смеется Пайк. – Там впитывающая прокладка толстая, глядишь, не отморозишь себе свадебный сервиз.
В этом спецкостюме я себя чувствую героем комиксов пятидесятых, который зачем-то выбрал одеяние в костюмерной клуба фетишистов. Пайк передает мне налокотники и наколенники, грубый комбинезон и пару сапог-луноходов на очень толстой подошве. Кое-как я одеваюсь и обуваюсь. А потом Пайк приносит легкий заплечный каркас с воздушными баллонами и…
– Ребризер? Это не опасно?
– Он самый. Мы тут не НАСА, не можем потратить пять часов на декомпрессию, чтобы ты дышал чистым кислородом. К тому же ты не в жестком скафандре. Будешь вдыхать азот-кислородную смесь семьдесят на тридцать; углекислый газ мы собираем гидроксидом лития, перерабатываем азот и добавляем кислород для баланса.
– Ага. А как менять баллоны?
– Самостоятельно? Никак. Это дело хитрое, а учить тебя времени нет. Переключаешься с первого баллона на второй при помощи вот этого регулятора, а потом просишь меня заменить тебе баллон. Если кто-то попросит об этом тебя – чего не будет, если все не полетит под откос, – делай так…
На соседнем каркасе он показывает мне процедуру, и я пытаюсь все запомнить. Потом демонстрирует шлем и нагрудные датчики, которые показывают количество оставшегося воздуха, температуру и все остальное. На этом Пайк, кажется, готов закончить.
– В общем, если это все запомнишь, случайно не умрешь – по крайней мере, не сразу. Все еще счастлив?
– Кхм, – задумываюсь я. – Прорвемся. А что с рациями?
– О них не думай, все на автомате, – говорит Пайк и щелкает переключателями на моей нагрудной панели. – Ты в общем канале – все будут тебя слышать, если только нарочно не выключат лично тебя. Теперь…
Он поднимает устройство, похожее на пару подводных цифровых видеокамер, примотанных клейкой лентой к какой-то черной коробке.
– Такое раньше видел?
Я присматриваюсь, затем откидываю крышку коробки и заглядываю внутрь.
– Не знал, что ее успешно превратили в оружие.
– Неужто можешь рассказать, что это и как работает? – Пайк удивлен.
– Что? Да, раньше видел такие устройства, но только в лаборатории. Вот этот чип – это маленький заказной интегральный процессор, он эмулирует нейросеть, которую впервые вычленили в поясной извилине медузы. Оказывается, такие же переходы можно обнаружить и у василиска, но… В общем, тут спереди куча железа для обработки изображений с этих двух камер. Могу предположить, что камеры – оптический компонент этого устройства: мы устраиваем суперпозицию волн прямо на цели, чтобы…
– Ладно, хватит, – Пайк передает мне потрепанную инструкцию к камере. – Прочти. И это тоже.
Он вручает мне стопку распечаток с красным заголовком «СЕКРЕТНО», а потом одну из камер. Я с сомнением разглядываю ее: на крышке обнаруживается стрелка с подписью: «НАПРАВИТЬ НА ПРОТИВНИКА», а сзади – плоский видоискатель, чтобы, когда будешь убивать людей, можно было вообразить, будто это просто компьютерная игра.
Это устройство нарушает второй закон термодинамики: никто толком не может сказать, почему это так работает, но эффект медузы – это своего рода процесс квантового туннелирования, обеспеченный присутствием наблюдателя. При этом примерно 0,01 % всех атомных ядер углерода в зоне поражения приобретают восемь новых протонов и соответствующее количество нейтронов, то есть превращаются в электроотрицательные ионы кремния. Примерно столько же углеродных ядер исчезает, разрывая все соединения, в которых участвовали.
– И какой вред эта штука может нанести человеку?
– И какой же вред может нанести обрез? – отвечает Пайк. – Достаточный. Кремниево-водородные соединения нестабильны. Ни на кого не направляй камеры, не включай их и главное – не нажимай кнопку «НАБЛЮДАТЬ», если я не прикажу. А я не прикажу – если только у тебя не самый неудачный день в жизни. Ну или если ты не захочешь себе случайно ногу отстрелить, но это уж твое личное дело.
– Понял, – я отключаю видоискатель и обе камеры и аккуратно кладу устройство на пол. – То есть неприятностей вы не ждете?
– Да нет, моя работа в том и состоит, чтобы ты не попал в неприятности, – хмуро говорит Пайк, и я не сразу распознаю это выражение: он пытается понять, насколько я буду обузой.
– Говори мне, что делать, и я сделаю. Ты тут профессионал.
– Правда? – недоверчиво косится Пайк. – Это ты у нас специалист по оккультизму, ты мне скажи, что нас ждет. – Он наклоняется, поднимает ребризер и рассеянно начинает снимать с него изолирующие панели. – Я серьезно. Что ты ожидаешь увидеть на той стороне?
Что-то щелкает у меня в голове:
– Ты уже ходил в такие врата, правда?
– Может, и ходил, – косится на меня Пайк.
Я замечаю, что он не смотрит на ребризер: довел все до такого автоматизма, что может управиться с ним в полной темноте. И тут я понимаю: за воротами я буду полностью зависеть от этих людей. Разве что дышать буду сам. Обуза? Может, я и вправду влез не в свое дело. Только отступать уже поздно.
– Так, – говорю я, облизывая внезапно пересохшие губы. – На этот раз мы надеемся, что по ту сторону нас ждут только очень престарелые нацисты, которые похитили одного из наших специалистов. Проблема в том, что они послали агентов в Калифорнию и в Лондон, и, вероятно, в Роттердам, и эти агенты не настолько престарелые, чтобы не суметь проломить кому-нибудь голову. Так что в пророка я лучше поиграю в другой раз – ожидаем худшего, надеемся ошибиться.
– Точно, – говорит Пайк и сухо добавляет: – Ох люблю я эти проктологические разведоперации, просто обожаю.
Меня заставили проспать два или три часа, вколов фенобарбитал в левую руку и приказав считать с десяти до одного. Дохожу я только до пяти – а потом чувствую боль в другой руке, а Пайк уже трясет меня за плечо.
– Подъем, – говорит он. – Инструктаж через пять минут, выходим через полчаса.
– Ур-р-рф, – отвечаю я чрезвычайно внятно.
Пайк вручает мне кружку с жидкостью, которую можно было бы по ошибке принять за кофе, и я сижу и пью, пока сержант избавляется от использованного шприца-тюбика. Я смутно помню сны: глаза со светящимися червями, будто смерть дружелюбно смотрит на меня через электромагнитный призывный контур. Я вздрагиваю, когда маленький, похожий на крысу человечек садится напротив меня и открывает дорогущую на вид сумку для гольфа. Пайк решает нас познакомить:
– Боб, это ефрейтор Блевинс. Роланд, это Боб Говард, некромант из Прачечной.
Крысолюд смотрит на меня и ухмыляется так, что показываются непропорционально большие желтые зубы:
– Рад знакомству, – бурчит он, вытаскивая из сумки автомат – с оптическим прицелом и толстой изоляцией по всем видимым поверхностям. То есть для работы в вакууме: значит, эти ребята все-таки уже ходили на ту сторону! – Всегда клево, когда с нами животина.
– Животина?
– Магия, – поясняет Пайк. – Значит, так: оставайся рядом со мной или с Роландом, если я не прикажу отойти. Он в запасе: будет держаться в задних рядах или прикрывать быстрое наступление или отступление. Он тебя припаркует в безопасном месте и будет присматривать, если у меня не будет времени с тобой нянчиться.
– Сверхнадежный чел, – сообщает Блевинс и подмигивает, а затем вынимает набор ювелирных отверток и начинает возиться с прицелом.
А я думаю: «Вы, ребята, отлично умеете создать дружелюбную атмосферу», но молчу, потому что, если перестать надуваться индюком, Пайк прав. Я не солдат, не знаю, что нужно и не нужно делать, да я и не в форме. В конечном итоге я для этих парней обуза во всем, что не касается моей оккультной специализации. Это не самая приятная мысль, но у них нет времени ее подслащивать, так что я могу разве что соблюсти вежливость. И надеяться, что с Мо все в порядке.