– Спасибо, успокоил. А какой длины этот провод?
Я обхожу тележку полукругом, стараясь на запутаться ногами в проводе, и осматриваюсь. Врата начертаны на низенькой стене; мы затоптали переходную карту перед ними, за стеной же схема осталась практически нетронутой (как и те двое, которых принесли в жертву, чтобы открыть их). Земля под ногами ломкая, как песок на сильном морозе. Сзади ландшафт медленно повышается до гряды холмов; спереди – уходит вниз, в широкую долину. Звезды над головой не мигают, стоят безразмерными точками света в вакууме. Смотрят, будто красноватые глазки демонов; целая вселенная красных карликов, когда солнце уже давным-давно выгорело и погасло.
Команды «Альфа» и «Браво» рассредоточились за стеной, странной утиной походкой перебегая из укрытия в укрытие. Я вижу торчащий из земли валун примерно в пяти метрах впереди и подхожу, чтобы его осмотреть. Это обломок дерева, ствол переломлен в полуметре от земли, древесина твердая, как лед. Я протягиваю к нему руку, и из дерева поднимается тонкий туман – я отдергиваю пальцы, прежде чем поток газа успеет их обморозить. Древесина рассыпается под воздействием тепла, от разрушенного ствола отваливаются крупные куски. Я дрожу под несколькими слоями утеплителя и эластичной ткани, а потом снова пукаю.
На земле за вратами виднеются отпечатки сапог – и они не похожи на наши.
– Говард, вернись к вратам. Не запутывай свой провод.
– Понял.
Я топаю обратно к вратам, собирая в моток провод взрывателя, спуск на котором пока аккуратно не нажимал.
– Давай, – говорит непонятная фигура и протягивает руку: над забралом шлема я вижу имя – «БЛЕВИНС». Я передаю Роланду взрыватель. Он закрепляет его на груди на застежку-липучку, а потом уходит вверх по склону за вратами.
– Говард, это Барнс. Я на склоне выше, двадцать метров от тебя. Подойти и скажи мне, что ты об этом думаешь.
Щелк! Он сменил частоту, чтобы поговорить со всеми по очереди.
Я подхожу к нему и обнаруживаю, что он держит перед шлемом камеру. Кто-то другой – кажется, сержант Хау – крадется выше по склону с чем-то вроде дробовика или гранатомета в руках.
– Посмотри на это, – говорит Алан с ноткой веселья в голосе. – Голову высоко не поднимай и резко не двигайся. И далеко не ходи.
Я могу только заглянуть за гребень, который резко уходит вниз прямо передо мной. Снова мертвые деревья; хрусткая земля под ногами – теперь я понял, что это трава, высушенная морозом и мумифицированная под слоем углекислой изморози. Неподалеку возвышаются холмы или насыпи, а дальше…
– Диснейленд? – слышу я собственный голос.
Алан тихо смеется.
– Скорее уж последний заказ безумного короля Людвига, исполненный Бакминстером Фуллером.
Резные зубцы и навесные бойницы, ров и подъемный мост, башенки с островерхими крышами – похоже на полицейский участок в Западном Белфасте, готовый выдержать минометный огонь. Бойницы закрыты зеркальным стеклом толщиной в полметра. Во дворе, где впору бы рыцарям седлать коней, – обтекатели и мачты антенн.
– Вот уж не знал, что королевская полиция Ольстера поклоняется Ктулху.
– А это и не они, сынок, – говорит Хау, и я краснею. – Посмотри на склон перед рвом. За стенами может и есть сбитая земля, но артиллерии они не ждут. Пеших врагов, ракеты, не знаю, что еще, но не танки и прямой обстрел.
– Они победили, – рассеяно говорит Алан. – Это не укрепление. Боб, я должен извиниться: это и есть полицейский участок.
На зубцах гестаповского замка поблескивает свет, а я пытаюсь понять, что он имеет в виду.
– Что с ними произошло? – спрашиваю я.
– Смотри, – говорит Хау и показывает куда-то налево и вверх.
Я поднимаю глаза и впервые осознаю, насколько выходит за пределы нашего опыта этот мир. Там, над горизонтом, встает почти полная луна; но привычный узор лунных морей и впадин стерт, сменился выписанным тенями изображением, раскинувшимся по всей поверхности луны, высеченным рунами глубиной в десять километров. Поразительно видеть это чудесное свидетельство тщеславия одного-единственного человека в масштабе, от которого блекнут и гора Рашмор, и египетские пирамиды. Лицо узнается мгновенно – от крошечных усиков до характерной косой челки.
С расстояния в четверть миллиона миль портрет Гитлера смотрит на меня и на землю, отданную льду и тени. И я понимаю, что Аненербе наверняка где-то рядом.
8. Штурм пика невозможного
«Искусные стрелки» штурмуют тайную цитадель Аненербе с решительностью и быстротой, ограниченными лишь тактическими предосторожностями и замешательством, вызванным тем обстоятельством, что замок, по сути, пуст.
Первым внутрь проникает разведывательный робот, которого волоком перетащили на нужное место и выпустили двое сосредоточенных солдат, расположившихся в полукилометре от остального отряда. Когда он въезжает на открытую площадку вокруг редута, команда «Браво» незаметно подбирается к замку с другой стороны через окаменевший лес. Все напряжены: никто не переговаривается по радио, пока замок находится в пределах прямой видимости, и никто не хочет оказаться на виду – в ИК-спектре на фоне ледяной земли человек будет гореть, как магниевый факел.
Робот оставляет позади простреливаемую площадку перед замком, выбрасывая назад комочки снега. На этом этапе, если у замка есть охрана, уже должен начаться фейерверк, но ничего не происходит: ни света, ни стрельбы – никого. Я пригибаюсь, заглядывая через плечо Хаттер, и рассматриваю картинку, передаваемую тепловизором по оптоволоконному кабелю. Весь замок темен, за исключением центрального здания; оно выглядит раскаленным докрасна: на двести пятьдесят градусов теплее окружающей среды. На его фоне отлично просматриваются бойницы, башни и обтекатели.
Алан дважды делает круговое движение рукой у себя над головой, и вдалеке просыпается спящий дракон. Точка света пролетает над замерзшим ландшафтом на струе пламени и врезается во внешние ворота; в вакуум над ними бесшумно взлетают обломки камня и металла. Дальше все происходит очень быстро – «Альфа» обстреливает ворота, а «Браво» бежит по льду между лесом и высокими стенами. Из земли перед ними вырываются языки пламени, охватывают бойницы впереди, а потом…
Ничего. Только тишина и короткие перебежки людей Алана. Они добираются до стены и взбираются наверх так, будто и нет у них за плечами тяжелых ранцев, а второй дракон всаживает ракету в переднюю часть замка. Кто-то – кажется, сержант Хау – поливает двор из пулемета, выбивая маленькие грибы белого пара из земли. И по-прежнему никакого ответного огня.
– «Альфа» на месте, – хрипит кто-то в наушниках.
– «Браво» на месте. Прекратить огонь, прекратить огонь. Тут все чисто.
– Чисто? Повторите. – Голос Алана звучит спокойно, но…
– Говорит «Альфа»: тут чисто, никого нет, – настаивает первый. – Все ушли.
– «Браво» подтверждает, говорит Майк. Во дворе грузовик, но в нем – никаких признаков жизни. Не знаю про центральный корпус, но если они туда отступили, то вряд ли выйдут. Они ведь нас, конечно, не услышали, – нервно и с одышкой говорит другой.
– Майк, не выходите из укрытия и будьте начеку. Хаммер, быстро вперед, занять ворота. Хайтин, прицел на блокгауз, но не стрелять без моей команды. Команда «Чарли», заходим.
Алан поднимается и бежит вперед, пригибаясь к земле; другие тоже устремились к воротам – короткими перебежками, то и дело падая на землю в полной готовности открыть огонь.
По-прежнему ничего. «Да что происходит?» – думаю я. Есть только один способ это выяснить: я поднимаюсь и тяжелой трусцой бегу вперед, чувствуя, как вес ранца вбивает мои ноги в промерзшую землю. Огневой мешок перед замком примерно сто метров в ширину, и я чувствую себя почти голым, когда выхожу из окаменевшего леса. Но замок не подает признаков жизни. Ничего страшного не происходит, пока я перебегаю пустую площадку и, задыхаясь, ныряю в тень ворот.
Надвратная башня темнеет вверху – серая громада из бетона или камня, одно узкое черное окно над входом. Створки сделаны из толстых досок, окованных металлом, но возле того места, где ракета пробила в них огромную дыру, они покосились, как пьяные. Я останавливаюсь, и кто-то бьет меня по спине:
– Говард, ложись!
Я падаю и чувствую ледяной холод через толстый слой утеплителя на коленях и локтях. По радио переговариваются бойцы:
– Хайтин, прикрывай блокгауз. Хаттер, признаки жизни?
– Хаттер: ничего, командир. Блокгауз теплый, но снаружи ничего. Хм, поправка: температура во дворе на пару градусов выше, чем снаружи. Возможно, это тепло из блокгауза.
В ИК-спектре ярко горит блокгауз, самый надежный признак жизни, который мы видели здесь до сих пор. Я прохожу по тоннелю под стенами – сбитая земля над головой замерзла до крепости цемента – и выглядываю из-за угла, чтобы посмотреть на блокгауз. Да какой блокгауз? Это центральное здание комплекса, выстроенное как маленький замок. Высокие окна, купольная крыша, маленькая дверь плотно заперта. Какое-то странное транспортное средство – что-то среднее между танком и мотоциклом, – припаркованное у стены, покрыто блестящими кристалликами, но это не снег.
– Круто! Всегда хотел себе «Кеттенкрад», – замечает кто-то в общем канале.
– Моррис, заткнись. Все равно цилиндры, наверное, заварены. Хайтин, проверь двери. Скери Спайс, прикрывай с M40.
Некто совсем не похожий на певицу из «Спайс герлз» проходит мимо меня и направляет на блокгауз нечто среднее между автоматом и канализационной трубой. Кто-то другой, неузнаваемый в камуфлированном спецкостюме, быстро бежит к двери. Человек с базукой бьет меня по плечу, чтобы привлечь внимание:
– Назад! – шипит он.
– Ладно-ладно, – отвечаю я, но мне почему-то совсем не страшно. – Слушайте, а это точно не замок Вольфенштейн?
– Твою дивизию, не говори такого, если не готов к последствиям, – ворчит кто-то мне в ухо.
Солдат № 1 поднимает что-то похожее на пистолет для силикона и наносит белую пасту на дверной проем блокгауза. И до сих пор нас никто не встречает. Я поднимаю глаза к зловещим красным звездам над стенами и задумываюсь, почему их так мало. Мысль приходит мне в голову ровно в тот момент, когда солдат втыкает в пасту таймер, а потом отпрыгивает к нам и пригибается: «В укрытие!» Земля вздрагивает, и по краям двери начинает валить пар и дым: этот гель оказывается высокобризантным взрывчатым веществом, которое плавит стальную дверь, как паяльная лампа – масло. Я вижу, как дверь выгибается, сплющивается сверху, а затем вылетает наружу, а следом – поток воздуха, который чуть не валит меня на промороженную землю.