– Господи боже, – говорит кто-то, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, куда упала дверь; мои нервы на пределе: тут что-то не так. Где же Аненербе? Тут должны быть люди, вот что не так!
Скери Спайс направляет гранатомет на комнату за дверью, но поток воздуха прекратился, и когда Хайтин бросает внутрь факел, тот освещает голую комнату размером с гараж и запертую дверь на другой стороне.
– Жутковато, – замечаю я. – И пусто. Есть кто дома?
Спецназовцы не теряют времени: вся команда «Браво» набивается в пустой холл, и вперед выходит Хайтин.
– Это тамбур-шлюз. Ловушка – заманивают внутрь и…
– Замок Вольфенштейн, да? – замечает Алан, и, судя по нагрудной панели, он говорит в личном канале; я тоже подключаюсь.
– Почему здесь никого нет? – спрашиваю я.
– Хрен их знает. Нужно быстро проникнуть внутрь. У тебя есть идеи?
– Да. Если вы разгерметизируете это здание, а Мо внутри, то вы погубите нашего лучшего свидетеля.
– А если я его не разгерметизирую и какие-то обледеневшие зомби-нацисты прикончат кого-то из моих людей, я потеряю больше, чем лучшего свидетеля.
Кто-то похлопывает меня по плечу, я вздрагиваю и, обернувшись, узнаю Алана.
– Запомни это, – говорит он.
– Мы здесь в первую очередь, чтобы получить инфор… – начинаю я, но Алан уже переключился на другой канал, так что я даже не знаю, слышит ли он меня.
Как бы там ни было, он хлопает меня по плечу и жестом приказывает входить. В холле команда «Браво» открыла дверь, раскрутив запорное колесо, и вошла внутрь, а теперь колесо крутится само позади них. Видимо, шлюзовая дверь.
– «Браво», говорит Майк, тут есть атмосфера – полкилопаскаля на минус двадцать градусов. Давление растет: замок закрылся. Здесь все вроде бы в рабочем состоянии, но покрыто пылью. Мы готовы входить по первой команде.
Я захожу в холл следом за Аланом и «Альфой». Скери Спайс выкладывает полоски густой взрывчатки под двери шлюза, а другой солдат направляет на нее легкий пулемет. Я переключаюсь в общий канал и слушаю переговоры; видимо, что-то не так с рацией, потому что голоса едва слышно за помехами. Помехи…
– Говорит Говард, у вас тоже помехи на линии?
– Говорит Хаттер, кто это был? Повтори, сигнал на уровне три и продолжает падать.
– Хаттер, Боб, хватит болтать, включите шумоподавление. У нас есть работа.
Голос Алана звучит озабоченно; я решаю, что перебивать его – плохая идея, и занимаюсь своей рацией на случай, если это она пришла в негодность. Через минуту я уже знаю, что с ней все в порядке. Это отличный приемник-передатчик, способный быстро переключаться между примерно фиглиардом ультравысоких частот, – аналоговый, а не цифровой, лучший в своем роде. Если эта штука ловит помехи, значит, помехи идут по всему фронту.
Я возвращаюсь ко входу, выглядываю и смотрю на небо. Звезды очень яркие; дымно-красный водоворот галактики смотрит на меня злобным красным глазом, поразительно четкий на фоне ночи. Я высматриваю луну, но она скрылась из виду, хотя ее свет отбрасывает острые, как нож, черные тени на бледно-голубой снег. Я моргаю и подавляю желание протереть глаза. Голубой? Чудится, наверное. Или оптические фильтры на шлеме сбили мне цветочувствительность – уже бывало такое с компьютерными мониторами.
Я снова поворачиваюсь, и кто-то жестом зовет меня за собой; дверь в шлюзовую камеру открыта.
– Говард, Хаттер, Скери, ваш выход.
Я осторожно иду вперед. Бетонный пол потрескался, на нем видны старые жирные пятна. Я оглядываюсь: что-то большое катится ко входу – Пайк и тележка с бомбой.
– Я пойду за вами вместе с зарядом, – добавляет Алан.
Я вхожу в шлюз и встревоженно кошусь на путаницу труб на стене – будто попал в старый фильм о войне или внутрь подводной лодки: сплошные вентили и круглые циферблаты. Хаттер толчком закрывает за нами дверь и начинает крутить ручку. Шлюз узкий, света в нем нет, если не считать наших фонарей на шлемах. Я вздрагиваю и стараюсь не думать о том, что будет, если дверь заклинит. Рядом со мной Скери Спайс дергает рычаг на противоположной двери, и с тихим шипением из вентиляционных отверстий у пола в комнату льется туман. Стрелка на моей нагрудной панели дрожит и приходит в движение – давление воздуха. Еще через несколько секунд я чувствую, как костюм обвисает, и слышу отчетливый щелчок, когда прекращается шипение.
– Заходим, – говорит Скери Спайс, откручивает запорное колесо на внутренней двери и толчком открывает ее.
Я и сам не знаю, что ожидаю увидеть: может, конечно, и замок Вольфенштейн, да и в детстве я насмотрелся второсортных фильмов о войне, но загон с замороженными ротвейлерами точно оказался бы в моем списке последним пунктом. Кто-то включил лампочку под потолком, и она теперь отчаянно качается на проводе, отбрасывая диковинные тени на усохшие трупы дюжины крупных псов. Рядом со шлюзом стоит стол, а за ним – металлические шкафчики во всю стену; перед нами – деревянная дверь в коридор. Свет не слишком хорошо рассеивает тени. Хаттер подталкивает меня в спину, и я вхожу. Что-то хрустит у меня под каблуком, и на полу остается коричневатое пятно.
– Фу! – говорю я и оглядываюсь.
– Можешь выключить рацию, – замечает Хаттер, нажимая кнопки на своей нагрудной панели, – тут есть воздух. Вроде бы даже дышать им можно, но тут без уверенности.
– Тихо, – командует Скери Спайс. – Майк?
– Майк здесь. – Моя рация трещит заметно меньше, чем снаружи. – Пока никого живого – пыльные кабинеты, мертвые собаки. Мы обыскали первый этаж, тут никого.
Судя по голосу, он озадачен не меньше моего. Куда же подевались злодеи?
– Принято, Хаттер и тот умник со мной в караулке. Ждем подкрепления.
Я слышу металлический скрежет и оборачиваюсь: Хаттер снова закрывает дверь шлюза, и скрипит она так, будто петли не смазывали полвека.
– Ого, тут трупы.
Я подпрыгиваю. Это другой голос, тревожный и неуверенный. Хайтин?
– Третья дверь по коридору В, левое крыло, и картина тут неприятная.
– Говорит Барнс. Хайтин – рапорт, – по-деловому включается Алан.
– Они тут… это у них вроде кают-компания, командир. Сказать сложно, температура ниже нуля, так что все замерзло, но много крови. И трупов. На них… да, форма СС, подразделение не скажу, но это точно они. Похоже, что перестреляли друг друга. О боже. Простите, сэр, я сейчас. Минуту.
– Хоть десять, Грег. Что там такое?
– Их тут… человек двадцать, сэр. Заморожены, как и собаки: мумифицировались. И это не вчера произошло. Лежат кучей под стеной и еще несколько вокруг стола, и – один из них держит пистолет. Все мертвые. На столе бумаги.
– Бумаги. Что можешь о них сказать?
– Не много, сэр, я немецкого не знаю, а тут все, кажется, по-немецки.
Кто-то начинает изобретательно ругаться. Я даже не сразу понимаю, что это Хайтин.
– Что там, Хайтин?
– Я наступил в… – Снова поток ругательств. – Простите, сэр. – Глубокий выдох. – Тут чисто, но… но сюда лучше слабонервным не заходить. Похоже, какая-то черная магия…
Хаттер похлопывает меня по плечу и указывает вперед:
– Говард на подходе. Ничего не трогай.
Все здание – это сумрачный лабиринт узких коридоров, пыли и мусора; здесь так тесно, что с баллонами за плечами толком не развернешься. Скери Спайс ведет меня через несколько комнат и столовую: низкие скамьи по обе стороны деревянного стола перед стойкой, на которой стоят потемневшие от времени кастрюли. Потом мы оказываемся в большом центральном холле, откуда лестница уходит вверх и вниз, и входим в другой коридор, двери в котором распахнуты. Возле третьей нас ждет Хайтин.
Внутри все примерно так, как он и описал: стол, картотечные шкафы, груда высушенных мумий в черно-серой форме, черно-коричневые пятна на половине из них. Но вот стена за дверью…
– Говорит Говард: я такое уже видел, – передаю я. – Алгемантическая индуктивная схема Аненербе. Тут должен быть… ой.
Ряды закупоренных стеклянных бутылей поблескивают из-под устройства, похожего на стеклянный печатный станок с хромированными стальными зубцами. Внутри заключен сморщенный безглазый ужас: рот разинут в бесконечном беззвучном вопле, туго натянулись цепи на обезвоженных мышцах. Я прилагаю все усилия, чтобы на него не смотреть: сблевать внутрь скафандра было бы очень глупо. Большие зажимы и батареи, стойка шириной в девятнадцать дюймов – где же лоток? Ответ: под кровестоками.
– Судя по всему, это было их последнее заклятье перед гибелью. Или перед самоубийством.
Я провожу пальцем над крайним каналом колдовской машины, но так, чтобы его ни в коем случае не коснуться: они туда, скорее всего, заливали ртуть – проводник, – но она уже с тех пор наверняка испарилась. Одержание, которое распространяется прикосновением или по электропроводящим каналам. (По визуальным тоже можно, хотя для этого обычно нужно подогнать очень серьезную компьютерную графику.) Я отворачиваюсь от несчастного, заключенного в пыточной машине, и смотрю на стол. Бумаги на нем стали хрупкими от старости: я переворачиваю одну страницу и чувствую, как хрустит переплет, а потом вижу гипнотическую геометрию преобразования Птата.
– Они кого-то вызывали, – говорю я. – Не уверен, кого именно, но это определенно было заклятье одержания.
Меня не покидает чувство того, что во всем этом есть что-то неправильное. Что-то не сходится. Что же я упустил?
Мумия с пистолетом в руке будто ухмыляется мне.
Я отключаю рацию и полагаюсь на старомодные слова, чтобы меня услышали только здесь:
– Хайтин, – медленно говорю я, – посмотри на этот труп. С пистолетом. Это он перестрелял всех остальных, или это мог сделать кто-то другой? Может быть, он защищался?
Здоровяк выглядит озадаченным.
– Не понимаю…
Затем он замолкает и подходит к столу так, чтобы оказаться как можно ближе к трупу.
– Нет, – заявляет Хайтин. – Может, здесь и был кто-то еще, но выглядит так, будто он сам застрелился. И это странно…
Его слова заглушает рация: