– Барнс всем: мы нашли профессора О’Брайен. Говард, пулей лети в подвал на втором уровне, нам понадобится твоя специализация, чтобы ее вытащить. Все остальные – будьте начеку: у нас остался еще как минимум один злодей.
По коже у меня бегут мурашки: что же случилось с Мо, что им нужна моя помощь, чтобы ее освободить? А потом замечаю, что на меня смотрит Хайтин.
– Будь осторожен, – ворчит он. – Пользоваться этой штукой умеешь?
– Этой? – Я неуклюже похлопываю по глазу василиска, который висит рядом с моей нагрудной панелью. – Конечно. Слушай, не трогай эту машину. Серьезно, не прикасайся. Я думаю, что она скисла, но сам знаешь, что говорят о невзорвавшихся бомбах.
– Ты иди-иди, – он указывает на дверь, и я выхожу, а в коридоре вижу Скери Спайса на корточках – и глаза у него бегают туда-сюда, как у хамелеона под кокаином.
– Идем.
Мы направляемся к лестнице, а я не могу избавиться от чувства, что упустил что-то чрезвычайно важное: что мы все плотней запутываемся в громадной паутине тьмы и холодной лжи и делаем именно то, чего хочет засевший в ее центре монстр, – и все потому, что я неправильно понял один из знаков вокруг.
В подвале холоднее, чем в комнатах и коридорах первого этажа. Здесь обнаруживается сержант Пайк в расстегнутом шлеме; изо рта у него валит пар, блестящий в свете парафиновой лампы, которую кто-то сумел пробудить к маслянистой, неверной жизни.
– Где тебя носило? – спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Где она, и что с ней?
Он указывает на ближайший из двух коридоров – освещенный рядом биолюминесцентных одноразовых фонарей, так что я иду по цепочке призрачных зеленых свеч. У меня вдруг сосет под ложечкой.
– Она в сознании, но никто к ней не прикоснется, пока ты не дашь добро, – отвечает Пайк.
Ну отлично. Я иду по цепочке призрачных свечек к открытой двери…
Дверь-то открыта, но в помещении безошибочно узнается камера. Кто-то поставил на пол еще одну лампу, чтобы я сумел рассмотреть все в мельчайших деталях. Комнату почти целиком занимает заклинательная установка – не пыточная машина вроде той, наверху, но и не такое уж далекое от нее устройство. На деревянном каркасе вроде кровати с балдахином установлены по углам сложные вороты. Мо растянута на спине, голая, привязана к вертикальным стойкам, но общий вид совершенно не эротический – особенно когда я вижу, что́ висит над ней на других блоках и тех же стальных кабелях, что проходят через ее кандалы. На каждом из столбов стоит катушка Теслы, в углу виднеется какой-то здоровый генератор, а половина начинки старого высокочастотного радара расположена по периметру безумного пентакля, окружающего это прокрустово устройство. Дикая смесь электрического стула и дыбы.
Ее глаза закрыты. Думаю, она потеряла сознание. Я не могу сдержаться: неуклюже расстегиваю шлем, чтобы глотнуть воздуха. Здесь холодно – прошло почти восемь часов с момента похищения, и если она здесь провела все это время, то уже на полпути к переохлаждению.
Я подбираюсь ближе, стараясь не переступить контур, выведенный на полу припоем.
– Мо?
Она вздрагивает.
– Боб? Боб! Вытащи меня отсюда!
Голос хриплый, в нем звучат нотки паники.
Я набираю полную грудь ледяного воздуха.
– Именно это я сейчас и попытаюсь сделать. Только один вопрос – как. – Оглядываюсь по сторонам. – Есть тут кто?
– Сейчас буду, – отвечает из-за двери Хаттер. – Жду командира.
Я неуклюже вытаскиваю из закрытого кармана КПК, потому что, прежде чем подойти к этой конструкции, я хочу снять показания с приборов.
– Говори со мной, Мо. Что случилось? Кто тебя сюда привязал?
– О боже, он где-то там…
Мо почти сводит судорога, и она в панике натягивает кабели.
– Прекрати! – ору я; мне и самому страшно. – Мо, не шевелись, эта штука может в любой момент упасть!
Она так резко перестает шевелиться, что кровать-дыба-установка вздрагивает.
– Что ты сказал? – спрашивает она уголком рта.
Я присаживаюсь на корточки, чтобы рассмотреть основание конструкции, на которой она лежит.
– Вот эта штука. Я тебя отвяжу, как только увижу, что она не под напряжением. Автозамыкатель. Похоже на конфигурацию Вольмана-Кнута – сейчас отключена, но, если подать напряжение на вон те катушки, дело может обернуться плохо.
Я вызвал на КПК одну интересную диагностическую программу, и встроенный сенсор гальваномагнитного эффекта выдает еще более интересные показания. Интересные в смысле старого китайского проклятья «чтоб ты жил в интересные времена», а скорей уж в них и помер.
– Она используется для некромантических призывов. Их раньше называли демонами: теперь это именуется «первичные материализации», наверное, чтобы не пугать менеджеров. Кто тебя сюда положил?
– Тот худой парень, загорелый, с немецким акцентом…
– Из Санта-Круза?
– Нет, никогда раньше его не видела.
– Черт. Друзья у него были? А вон ту штуку он установил?
Я осматриваю верхнюю часть рамы. Похожая на люстру конструкция свисает с балок этой дыбы, как жуткое трехмерное полотно гильотины: если перерезать любой из кабелей, которыми Мо привязана к распоркам, оно упадет. Не знаю, из чего оно сделано – стекло и человеческая кость точно есть, но еще цветные проводки и шестеренки, – но конечный результат будет настолько же фатальным, как если бросить лягушку в соковыжималку. Беда в том, что я совершенно не уверен, что эта проклятая штука не упадет, если кто-то подаст ток на контур.
– Нет, – отвечает Мо, но без уверенности в голосе.
Сейчас я осматриваю ножку некромантической кровати и радуюсь тому, что приложение показывает журнал: очень дерьмовые вещи тут происходили, призраки ревут в проводах, информация уничтожалась и выливалась из нашего пространства-времени через диковинную геометрию серебряных проводов и волос повешенных женщин. Вот ублюдки. Нужно задавать Мо вопросы, нужно, чтобы она говорила.
– Я спала, – рассказывает она. – Помню сон – вой ветра, очень холодно, меня куда-то несут, а я не могу пошевелиться. Будто парализовало, очень страшно и не могу дышать. А потом очнулась здесь. И он надо мной склонился. Голова болит, как с жуткого похмелья. Что случилось?
– Он что-то сказал? – спрашиваю я. – Что-то настраивал?
– Сказал, что я исполнила свое предназначение, и это будет мой последний вклад. Глаза у него были жуткие. Светились. А что значит настра…
Она пытается поднять голову, и раздается скрип, затем – зловещее гудение от панели управления в дальнем конце комнаты, на которой загорается красная лампочка.
– Вот черт, – выдыхаю я, когда открывается дверь и входят двое солдат в спецкостюмах, а свет начинает мигать.
Я вижу, как покачивается на кабелях псевдоканделябр над Мо, слышу, как скрипит рама. Она набирает в грудь воздуха, чтобы заорать, а я неуклюже запрыгиваю на кровать и прикрываю ее собой, упершись в раму ладонями и коленями.
– Режьте кабели, вытащите ее и режьте провода! – кричу я.
На одном из них я стою коленом, когда груда вулканического стекла, костей и проводов с хрустом падает на мой ранец – и я опытным путем узнаю, что она была под напряжением, а от Мо кабель уходит в землю.
Голова у меня кружится, меня тошнит, а правое колено горит огнем. Что же я…
– Боб, мы сейчас ее с тебя снимем. Слышишь меня?
Ну да, слышу. Меня сейчас вывернет. Я хриплю что-то нечленораздельное. Огромная тяжесть начинает подниматься с моей спины. Я моргаю, как идиот, глядя на доски перед собой; кто-то хватает меня за руку и тянет в сторону. Это очень больно. Кто-то (наверное, я) кричит. А потом кто-то другой орет:
– Медика!
Через несколько секунд или минут я понимаю, что лежу на спине, а кто-то колотит меня по груди. Я моргаю и пытаюсь что-то промычать.
– Ты меня слышишь?
– Ага – у-уф.
Удары прекращаются, и я заставляю себя глубоко вздохнуть. Я же должен на чем-то лежать, но на чем? Я открываю глаза как следует.
– М-да, плохо дело. Мое колено…
В поле зрения появляется Алан, за ним толпятся люди.
– И что это было? – спрашивает он.
– А Мо…
– Я в порядке, Боб, – ее голос звучит откуда-то сзади. Я вздрагиваю, и чувство от этого такое, будто кто-то меня опять приложил дубинкой по затылку, – голова раскалывается.
– Эта… штука… – ее голос дрожит.
– Это алтарь, – устало говорю я. – Я должен был опознать его раньше. Алан, где-то здесь ходит враг. Мо – приманка в ловушке.
– Объясни, – почти рассеянно говорит Алан.
Я поворачиваю голову и вижу, что Мо сидит, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги; кто-то выдал ей красный комбинезон – от вакуума не защитит, но хоть не замерзнет здесь, – а на плечи набросил серебристое одеяло. За ней виднеются обломки алтаря.
– Не так уж трудно открыть врата и провести через них информационную сущность, особенно если с другой стороны наготове есть тело, так? Физические врата сложнее, и чем больше они должны быть, тем больше энергии нужно потратить, чтобы их стабилизировать. В общем, это алтарь; пара похожих хранится в подвале музея, в который мы ходили. Жертву кладут на алтарь, подсоединяют к призывному контуру и убивают – для этого была нужна «люстра», – чтобы направить энергию обратно. Но здесь стражи и защиты на алтаре испорчены. Когда произойдет призыв, они не дадут никакой защиты, и эта тварь одержит всех, до кого дотянется. Перекинется через электропроводимость, многие из них так распространяются.
– И ты попытался ее прикрыть своим телом, – замечает Алан. – Как трогательно!
Я кашляю и морщусь, когда в голове вспыхивает боль.
– Ну, не совсем. Я прикинул, что груз не пробьет мои баллоны с воздухом. А если бы Мо погибла, то и нам всем настал бы конец.
– А что здесь призывали? – по-прежнему хрипло спрашивает Мо.
– Не знаю, – хмурюсь я. – Ничего приятного, это уж точно. Но это ведь не Аненербе, верно? Хоть они и выстроили здесь все, они давно умерли. Покончили с собой, судя по всему. Этот ублюдок – одерживающая сущность – прыгает из тела в тело. Она тебя отслеживала от самых Штатов, но, заполучив, использовала только для того, чтобы бросить жертвой в призывный контур. Не сходится, да? Если ты ей была настолько нужна, почему бы просто не подойти к тебе, не пожать руку и не перепрыгнуть в твою голову?