– Сейчас это не важно, – включается Алан. – Мы скоро уходим. Роланд говорит, что врата сжимаются; у нас примерно четыре часа на то, чтобы отступить, а твой загадочный похититель пока даже не попытался пробиться к вратам. Поэтому мы поставим на вратах стража, уйдем к чертовой матери отсюда и оставим тикать бомбу. Мимо нас он обратно не проскочит, а заряд разнесет все, что здесь осталось.
– Ой-ой. Как там мои баллоны?
– Погнулись. И передняя панель костюма сгорела – приняла на себя разряд, иначе бы ты уже был угольком. Я займусь организацией лично, поскольку у всех нас сбоят рации, – говорит Алан и оборачивается. – Хаттер, приведи их в порядок и подготовь к отступлению, чтобы оба были на ногах в течение часа. Нам тут много чего нужно сделать. – Он смотрит на меня и подмигивает. – Ты молодец.
Через пятнадцать минут я отхожу настолько, что могу сесть, опершись о стену, а Мо уже даже почти не дрожит. Она прислоняется ко мне.
– Спасибо, – тихо говорит она. – Это было намного больше…
В дверь вваливаются Хаттер и Хайтин с полными сумками: вакуумное белье, подогреваемый внешний комбинезон, новые регулятор и баллон для моего каркаса, новый ранец и шлем для Мо.
– Ты посмотри на этих голубков, – говорит Хайтин, которого мы явно веселим. – Подъем, птички, будем вас готовить к выходу, потому что нести вас никто не будет.
Пока Хаттер помогает Мо надеть спецкостюм, я ковыряюсь в обломках прокрустова ложа, чтобы найти свой наладонник – он выпал, когда мне пришлось прыгать, чтобы спасти жизнь Мо. Я нахожу его на бетонном полу: его явно пнули ногой в угол, но девайс не пострадал, и это большое облегчение. Я поднимаю его и рассеянно проверяю фоновый уровень тавматургии, а потом примерзаю к месту: здесь что-то в корне неправильно. Я обвожу дисплеем стены, пока не обнаруживаю необъяснимо высокие показания перед стойкой с распределителями высокого напряжения. Что-то здесь происходит: локальная энтропия пробивает потолок, будто информация уничтожается необратимыми вычислениями где-то рядом. Но стойка выключена. Я прячу наладонник в карман и на пробу тяну стойку на себя – и чуть не падаю, когда она легко подается мне навстречу.
– Эй! – У меня за спиной возникает Хайтин, отталкивает меня в сторону и направляет дуло автомата в темноту за стойкой.
– Стой, – резко командую я. – Смотри.
Я включаю фонарь на шлеме, и тут же об этом жалею.
– О господи, – говорит Хайтин и опускает оружие, но глаз не отводит. За стойкой скрывается еще одна камера: ее явно не трогали давным-давно, но холод сохранил части тел так, что их еще можно опознать. В воздухе висит зловоние скотобойни: не разложение, но запах смерти. И запчастей доктору Франкенштейну тут хватит где-то на десяток монстров: они лежат грудами в бурых озерцах льда по углам.
– Закрой дверь, блин, – ровно говорит Хайтин и отходит в сторону, давая мне дорогу.
– Ножовка у кого-нибудь есть? – спрашиваю я.
– Ты что, серьезно? – Хайтин даже поднимает забрало шлема, чтобы выпучить на меня глаза. – Зачем?
– Хочу взять образцы с пары верхних тел, – медленно говорю я. – Думаю, они могут быть связаны с операцией Мухабарата в Санта-Крузе.
– Ты чокнутый, – заявляет он.
– Возможно. Но ты же хочешь узнать, кто были эти люди?
– Вот совсем не хочу, – возражает Хайтин, а затем глубоко вздыхает. – Слушай, я был в Боснии, понимаешь? Братские могилы. – Он отводит глаза и проводит ногой по полу. – Летом пару недель охранял там судмедов. Самое худшее – что потом моешься-моешься, но отмыться не можешь. Когда этот запах въедается в одежду, проще просто выкинуть. Ты окончательно рехнулся, если думаешь, что я тебе помогу набрать трофеев.
– Тогда просто дай мне топор, – раздраженно огрызаюсь я.
А потом снова морщусь и жалею, что дернулся. Хайтин долго и пристально смотрит на меня, словно пытается решить, нужно ли скрутить меня прямо на месте, но потом разворачивается и уходит.
Возвращается он с пожарным топором и пустой сумкой для инструментов, а затем оставляет меня на десять минут, и за это время я узнаю, как трудно перерубить запястье трупа, который пролежал замороженным несколько дней или месяцев. Я зол, очень зол – настолько зол, что эта работа меня не тревожит. Я хочу найти ублюдка, который это сделал, и отплатить ему той же монетой. И если для этого нужно отрубать мертвецам руки, я легко готов заплатить эту цену – и дать на чай.
Но почему же мне кажется, что я все еще упускаю что-то очевидное? Например, зачем этот демон – диббук, одержатель, как ни назови – заманил нас сюда?
9. Черное солнце
Когда я выхожу из камеры со своей жуткой добычей, оказывается, что Мо и Хаттер ушли. В комнате околачивается только Хайтин, переминаясь с ноги на ногу в ожидании меня.
– Пошли, – говорит он.
Я показываю ему сумку.
– Есть.
Мы возвращаемся по коридору с зелеными трубками, и я только один раз оборачиваюсь через плечо, выдыхая клубы пара в студеный воздух. Потом я опускаю забрало шлема, проверяю регулятор и прислушиваюсь к шуму прохладного воздуха в шлеме.
– Где все?
– Командир наверху готовит заряд, а твоя зазноба ушла к воротам.
– Отлично. – Я совершенно искренен: от этого места у меня мурашки по коже, и хочется сплясать радостный танец от одной мысли о том, чтобы взорвать его к чертовой матери. – Документы какие-нибудь нашли?
– Документы? Целую кучу. Это же немцы, парень. Если ты хоть раз работал с Вермахтом, сам сможешь роман написать о документах.
– Ага.
Мы подходим к лестнице. Там нас ждет Скери Спайс.
– Иди наверх, – говорит он Хайтину, а меня останавливает: – Ты жди. – Он поворачивает переключатель у меня на груди. – Слышишь меня?
– Да, четко и ясно. Кто-нибудь видел урода, который похитил Мо?
– Цель? – переспрашивает Скери и поднимает свой автомат, так что на миг я радуюсь тому, что не вижу его лицо под маской. – Нет, но сейчас ты идешь наверх, я за тобой, и, если увидишь кого-то у меня за спиной, ори во все горло.
– Так и поступлю, – решительно киваю я.
Тени удлиняются: химические фонари уже догорают. В канале, на который переключил меня Скери, коротко переговариваются остальные; кажется, три команды возвращаются на заранее подготовленные позиции, высматривая цель. Какой-то злобный демон был здесь несколько часов назад в украденном теле: мы можем двигаться быстрее? Видимо, нет.
– Таймер выставлен на семь тысяч секунд, – включается Алан. – Это через сто десять минут, ребята. Я выдернул предохранитель, и взрыватель теперь в рабочем состоянии. Если кто-нибудь планирует тут задержаться, через два часа вам потребуется крем от загара с фактором не меньше миллиона. Поименная перекличка.
Все на месте, кроме троих снаружи.
– Хорошо. Отходим в обратном порядке. Скери, Хайтин, проследите, чтобы Говард не потерялся.
– Так точно, командир, – откликается Хайтин. – Эй, ты, пошли.
– О’кей.
Я жду, пока Хайтин пройдет через шлюз в гараж, затем открываю дверь и втискиваюсь в тесную комнатку.
– Я на первом баллоне, все работает.
– Это хорошо. Давай выходи.
Я напряженно жду две минуты, пока воздух выходит через тоненькую трубку, и чувствую, как меня охватывает гермокостюм. Как ни странно, в частичном вакууме мне становится не так холодно: ледяной воздух внутри блокгауза вытягивал тепло из тела. В этот момент открывается внешняя дверь.
– Пошел, пошел!
Я выхожу в гараж, открываю двери навстречу чернильно-черному небу и оказываюсь во дворе перед блокгаузом. Там меня ждет Хайтин. Кто-то поставил у стены тележку, но гусеничный мотоцикл пропал.
– Кто-то решил набрать сувениров? – спрашиваю я.
Послуживший мне ответом взрыв помех подсказывает, что со связью дела стали хуже, чем раньше; я поднимаю глаза и вижу красные звезды, багровый водоворот галактики… и откровенно розовый оттенок луны. Я показываю на то место, где стоял «Кеттенкрад»:
– Смотри, его нет. Кто его забрал?
Хайтин пожимает плечами. Я оглядываюсь.
– Иди туда, – он показывает на главные ворота.
Я иду в указанном направлении. Лунный свет – смутный и розовый: то ли я теряю сознание, то ли… что? До того места, где наш враг открыл врата в Амстердам, идти около километра, и поскольку его нигде не видно, у меня есть время немного подумать. Над головой я вижу только черноту; видимые звезды растянулись широким поясом над горизонтом, злобный лик луны смотрит на нас с неба. Ужасная сила – высосать всю жизнь и тепло из планеты. Ритуальное убийство позволяет поболтать с демоном, который может тебя одержать или открыть окно во вселенную, настолько чуждую, что тебе не понять ее физических законов, нужно очень много энергии, чтобы открыть физический портал на альтернативную Землю. Тени Земли интерферируют друг с другом, и очень сложно добиться конгруэнтности. Но что бы здесь ни произошло…
Я пытаюсь себе представить, что произошло. В голову приходят только два сценария.
Первый. Подразделение Аненербе в Германии, где-то в апреле 1945-го. Они понимают, что проигрывают войну, но поражение не рассматривается. Они быстро собирают все, что могут: сухпайки, станки, семена, горючее. Они используют группу военнопленных, чтобы открыть портал в холодный и безвоздушный мир, где они смогут переждать бурю, а потом вернуться домой.
Нет, это чушь. Как бы они выстроили эту крепость? Или испохабили луну?
Сценарий второй. Альтернативная история: другая версия нашей вселенной, настолько близкая, что энергия, необходимая для того, чтобы открыть полный мост между ними, примерно равна массе-энергии самой этой вселенной. Точка расхождения, развилка в реке времени – заклятье, которое Аненербе попробовали сотворить в самом конце войны. Некромантический обряд настолько кровавый, что жрецы Шипе-Тотека отшатнулись бы в ужасе, настолько изуверский, что Гиммлер бы протестовал. Они открыли портал. Мы думали, что это только тактический шаг, способ перемещать людей и припасы незаметно для Союзников – сбрасывать их в другой мир, перевозить по нему без риска, а затем открывать портал обратно в наш континуум. Но что, если они задумали нечто куда более грандиозное? Что, если они пытались открыть канал в одно из те