– Я забыла. Пинки и Брейн съезжают. В конце недели. Я только вчера узнала, когда вернулась.
– Ну обалденно, – ворчу я и смотрю на ворох бумаг, пришпиленных к пробковой доске, как коллекция бабочек: нет ничего лучше внезапной смены соседей, чтобы начать печалиться над счетом за телефон. – Вовремя предупредили.
– Мне кажется, это давно назревало, – тихо говорит Мо. – Он что-то говорил про твое поведение… – Она замолкает. – «Жить невозможно, так что оставим его на милость доместикации», конец цитаты. – На секунду ее глаза вспыхивают злостью. – Не знаешь подходящего лагеря по повышению эмпатии? Такого, с вышками и автоматчиками? Мне кажется, ему пора в принудительный отпуск.
– И ему, и моему непосредственному начальству. По крайней мере, моему бывшему начальству. – Чай уже наверняка заварился; я вылавливаю пакетики и доливаю молока. – На. А чем ты еще занималась?
– Занималась? – возмущается она. – Меня засунули в пластиковый мешок и передавали из рук в руки солдаты, а потом щупали и разглядывали врачи, а потом допрашивали офицеры службы безопасности, а потом отправили домой, как нашалившую девчонку. Так что «заниматься» мне было как-то недосуг. Я даже… – Она раздраженно мотает головой. – Ладно, забудь.
– Не могу. – И в глаза Мо смотреть тоже не могу, так что просто пялюсь на остывающий чай, а вижу только неторопливую возню светящихся червяков. – Я думаю, это было важно, Мо. Для других людей, для тех, кто теперь лучше спит по ночам.
– Но. Почему. Именно. Я? – скрежещет зубами она; банальностями тут не отделаешься.
– Потому что ты оказалась не в то время не в том месте, – устало говорю я. – Потому что кто-то в твоем городе пытался устроить мелкий теракт и призвал древнее зло, с которым не смог справиться. Потому что ты оказалась рядом и размышляла о немыслимом регулярно и профессионально. Разум – опасная штука, иногда – только иногда – из лесу приходят твари, которым нравится вкус наших мыслей. Эта конкретная тварь полагалась на нашу глупость, рассчитывала, что мы не поймем, что она из себя представляет, поэтому использовала тебя как приманку, чтобы заманить нас к себе. Мы думали, что это мы используем тебя как приманку, но она с самого начала водила нас за нос. В итоге по меньшей мере пять человек погибли из-за этой ошибки, и еще один сейчас в больнице, и не известно еще, выживет ли.
– Спасибо. – Ее голос тверд, как гранит. – И чья это была ошибка?
– Коллегиальное решение, – отвечаю я и отставляю кружку, чтобы посмотреть на Мо. – Если бы мы не пошли за тобой, эти люди были бы живы. Так что, наверное, с чисто утилитарной точки зрения вся Прачечная сверху донизу облажалась. Нельзя мне было ехать спасать тебя в Санта-Крузе – и точка.
– Ты правда так думаешь? – интересуется она.
– Иногда мы совершаем ошибки, исходя из самых правильных предпосылок, – качаю головой я. – Если бы Энглтон провел эту операцию по всем правилам, по нашим чудесным инструкциям для оккультных операций, по всем стандартам ISO-9000, ты бы погибла, а ледяной великан все равно бы пробрался сюда. И мы все погибли бы, причем довольно скоро.
– Энглтон нарушил правила? Вот уж не думала, что он на такое способен. Он же усохший бюрократ.
– Винтажный тип. И не всегда то, чем кажется.
Мо встает.
– А ты-то зачем туда пошел?
Я пожимаю плечами:
– А ты думала, я тебя брошу?
Она смотрит на меня долго, будто целую вечность.
– Я знала тебя недостаточно хорошо, чтобы угадать заранее. Удивительно, как много можно узнать о людях в кризисной ситуации. – Она протягивает мне руку. – Брейн вряд ли придет раньше семи, а мне нужно вернуться на старую квартиру через полчаса. Поможешь мне снять эту штуку со стола?
– Думаю, да. А что ты собираешься делать, если не секрет?
– Делать? – Мо замирает, положив руку на двигатель от «Кеттенкрада». – Перевезу остаток вещей в комнату Брейна, когда он съедет. Ты же не думал, что так легко от меня избавишься? – Она внезапно ухмыляется. – Хочешь помочь мне собрать чемодан?
Бетонные джунгли
Самый ужасный звук, который можно услышать в четыре утра во вторник, – это мученический хрип смертельно раненного телефона. Намного хуже, если ты при этом спишь сном, вызванным кувшином «Маргариты» со льдом в подвальчике бара «Собачья свадьба» с добавлением начос и парой-тройкой рюмок текилы на десерт. Я просыпаюсь и резко сажусь – в чем мать родила – на деревянном полу, хватаюсь одной рукой за трубку, другой за голову (хоть бы не лопнула, хоть бы не треснула) – и тихонько мычу.
– Кто это? – хриплю я в трубку.
– Боб, оторви задницу и срочно лети в контору. Эта линия не защищена.
Я узнаю этот голос: он мне в кошмарах снится. Потому что я работаю на его обладателя.
– Ух, я спал, шеф. А может… – Я сглатываю и смотрю на будильник. – Может это подождать до утра?
– Нет. Код синий, экстренная ситуация.
– Гос-споди, – мямлю я, пока ансамбль чертенят в моем черепе исполняет на бис симфонию на барабанах. – Понял, шеф. Выезжаю через десять минут. Можно я вызову такси за счет конторы?
– Нет, время не ждет. Я пришлю за тобой машину.
Он вешает трубку, и вот тут-то мне и становится страшно, потому что даже Энглтон, чье логово находится глубоко в недрах секции арканного анализа, – и который занимается вещами куда более жуткими, чем предполагает такое невзрачное название, – так вот, даже Энглтон подумает дважды, прежде чем послать машину за сотрудником среди ночи.
Я умудряюсь натянуть свитер и джинсы, завязать шнурки и спуститься на первый этаж как раз к тому моменту, когда красно-синие вспышки озаряют окошко над входной дверью. Выходя, я не забываю схватить свою «тревожную сумку» – все необходимое для короткой поездки, – которую Энди мне посоветовал держать в полной готовности «на всякий случай». Я захлопываю и запираю дверь, оборачиваюсь и вижу полицейского.
– Вы Боб Говард?
– Да, это я, – киваю, показывая ему служебное удостоверение.
– Прошу за мной, сэр.
Вот это мне повезло: вставать только через четыре часа, а я уже еду на работу на переднем сидении полицейской машины с включенными мигалками и водителем, который делает все, чтобы я от ужаса впал в кататонию. И Лондону повезло: машин на улицах в такое время почти нет, так что мы без задержек обгоняем диких таксистов и сонные мусоровозы. Дорога, которая в обычных условиях заняла бы час, заканчивается через пятнадцать минут. (Разумеется, у такого чуда есть цена: бухгалтерия пребывает в состоянии перманентной войны со всеми остальными подразделениями конторы из-за внутренних взаиморасчетов, а столичная полиция берет за свои услуги в качестве службы такси столько, что можно подумать, будто она присылает лимузины с мини-баром. Но Энглтон объявил синий уровень тревоги, так что…)
Видавший виды склад в переулке рядом с закрытой школой выглядит не слишком многообещающе, но дверь открывается, прежде чем я успеваю поднять руку, чтобы постучать. Ухмыляющееся землистое лицо Фреда из бухгалтерии маячит в темноте передо мной, и я отшатываюсь, понимаю, что все в порядке – Фред уже больше года как умер, поэтому он на ночном дежурстве. Так что я не буду писать униженные просьбы изменить ему расписание.
– Фред, я к Энглтону, – говорю я очень внятно, а потом шепчу особый пароль, чтобы он меня не съел.
Фред убирается обратно в свою будку – или гроб, или как это еще назвать, – а я переступаю порог Прачечной. Внутри темно – электричество экономят, и в задницу стандарты охраны здоровья и труда, – но какая-то добрая душа оставила на столе картонную коробку с фонариками. Я закрываю за собой дверь, беру один и иду в кабинет Энглтона.
Добравшись до лестницы, я вижу, что свет горит в коридоре, который мы между собой называем Красный ковер. Если шеф собрал кризисную команду, там я его и найду. Поэтому я сворачиваю на это начальственное пастбище и иду, пока не замечаю дверь, над которой горит красная лампочка. К дверной ручке прикреплена записка: «БОБУ ГОВАРДУ ВХОД РАЗРЕШЕН». Я вхожу без стука.
Как только открывается дверь, Энглтон поднимает голову от расстеленной на столе карты. В комнате пахнет остывшим кофе, дешевыми сигаретами и страхом.
– Ты опоздал, – резко говорит он.
– Опоздал, – эхом отзываюсь я, бросая свою тревожную сумку под огнетушитель и облокачиваясь на дверь. – Привет, Энди, привет, Борис. Шеф, я не думаю, что коп бил баклуши. Ехал бы быстрей, выставил бы вам еще и счет за очистку салона от коричневых пятен. – Я зеваю. – Что у нас?
– Милтон-Кинс, – говорит Энди.
– Поедешь туда, расследовать, – объясняет Борис.
– Радикальными средствами, – подытоживает Энглтон.
– В Милтон-Кинс?
Наверное, у меня очень особенное выражение лица, потому что Энди быстро отворачивается, чтобы налить мне чашку местного кофе, а Борис делает вид, что он тут вообще ни при чем. Энглтон просто морщится, будто съел что-то противное.
– У нас проблема, – объясняет Энглтон, указывая на карту. – Слишком много бетонных коров.
– Бетонных коров. – Я подтягиваю стул, хлопаюсь на него и протираю глаза. – Это не сон, случайно? Нет? Вот черт.
– Это не шутка, – хмурится Борис, а потом переводит взгляд на Энглтона. – Шеф?
– Не шутка, Боб, – подтверждает тот.
Энглтон и так-то похож на скелет, а сегодня будто еще больше усох, под глазами темные мешки. Видно, за всю ночь так и не прилег. Он косится на Энди:
– У него разрешение на ношение и применение в порядке?
– Тренируюсь трижды в неделю, – вклиниваюсь я, прежде чем Энди начнет распространяться об интимных деталях моей личной жизни. – А что?
– Немедленно иди в арсенал с Энди. Энди, выпиши ему набор самозащиты. Боб, не стреляй без крайней необходимости. – Энглтон толкает ко мне через стол стопку бумаг и ручку. Подпиши верхнюю и верни – теперь у тебя есть допуск по коду КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ. Внизу документы по ККС – их нужно постоянно носить при себе до возвращения, а потом сдать под расписку в кабинете Морага. Если их украдут или скопируют, будешь отвечать перед ревизорами.