– Ого.
Вид у меня, похоже, по-прежнему недоуменный, потому что Энглтон корчит жуткую рожу – наверное, это улыбка – и добавляет:
– Рот закрой, слюни на воротник текут. Теперь иди с Энди за набором самозащиты. Он тебя посадит на вертолет, а ты прочти эти бумаги. Когда прибудешь в Милтон-Кинс, действуй по ситуации. Если ничего не обнаружишь, возвращайся и доложи мне, а потом решим, что делать дальше.
– Но что мне искать-то? – Я одним глотком ополовиниваю чашку; на вкус местный кофе похож на золу, вчерашние бычки и консервированные остатки московского пикника. – Черт подери, чего вы от меня ожидаете?
– Я ничего не ожидаю, – отвечает Энглтон. – Просто иди.
– Пошли, – говорит Энди, открывая дверь. – Бумаги пока можешь оставить здесь.
Я тащусь за ним в коридор, а потом на четыре этажа вниз по темной лестнице, в подвал.
– А в чем дело-то? – спрашиваю я, когда Энди достает ключи и отпирает стальную дверь.
– Это КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, парень, – бросает он через плечо.
Я вхожу за ним в зону безопасности, и тяжелые створки гулко клацают у меня за спиной. Еще один ключ, еще одна стальная дверь – на этот раз во внешний предбанник арсенала.
– Слушай, не злись на Энглтона, он знает, что делает. Если ты полетишь с полной головой ожиданий, а там и вправду ККС, ты, скорее всего, погибнешь. Но, по моей оценке, вероятность реальной тревоги процентов десять – скорее студенты напились и шалят.
Энди достает третий ключ, а потом произносит тайное слово, которое мне не удается услышать, и открывает дверь в арсенал. Мы входим внутрь. На одной стене развешено огнестрельное оружие, вдоль другой расположились шкафчики с боеприпасами, а напротив размещены более эзотерические предметы. К ним-то он и направляется.
– Шалят, – повторяю я и зеваю, потому что не могу удержаться. – Господи боже, полпятого утра, а вы меня вытащили из кровати, потому что студенты шалят?
– Слушай, – раздраженно хмурится Энди. – Помнишь, как ты сюда попал? Тогда мне пришлось вскакивать в четыре утра из-за студенческой шалости.
– Ой. – Вот и все, что я могу ему ответить.
Можно было бы добавить «прости», но это, наверное, неподходящее слово. Как мне потом объяснили, заниматься вычислительной демонологией в густо застроенных зонах – очень плохая идея. Я-то думал, что просто генерировал странные новые фракталы, а вот они поняли, что я опасно близок к тому, чтобы сравнять Вулверхэмптон с землей, призвав иномирный ужас.
– А что за студенты? – спрашиваю я.
– Архитектура или алхимия. Ядерная физика, как вариант.
Еще одно тайное слово – и Энди открывает стеклянный шкаф, в котором разложены мрачные реликвии, буквально излучающие силу.
– Ладно. Что возьмешь?
– Думаю, вот это, спасибо.
Я протягиваю руку и очень аккуратно забираю серебряный медальон на цепочке; к нему прикреплена бирка с черно-желтым трилистником – значком тавматургической опасности, вместо застежки – эластичные ленты.
– Отличный выбор, – комментирует Энди, а потом молча смотрит, как я добавляю к набору Руку Славы и второй защитный амулет. – Это все?
– Все, – говорю я.
Он кивает, закрывает шкаф и обновляет на нем печать. Затем уточняет:
– Уверен?
Я смотрю на него. Энди – человек хрупкого телосложения, ему немного за сорок. Тонкие редкие волосы, твидовый спортивный пиджак с кожаными налокотниками, вечно встревоженное выражение лица. Легче поверить в то, что он какой-нибудь лектор в Открытом университете, чем в то, что он шпион, руководящий отделом действительной службы в Прачечной. Но это ведь их всех касается, верно? Энглтон больше похож на техасского топ-менеджера из нефтяной компании, чем на великого и ужасного начальника Центрального противомагического управления. А я? Я выгляжу как беженец с Код-Кона или из инженерного отдела какого-нибудь стартапа. В общем, внешний вид и евро купят тебе чашку кофе.
– А ты что думаешь про код синий? – спрашиваю я.
Энди вздыхает, а потом зевает.
– Вот черт, это заразно, – ворчит он. – Послушай, если я тебе скажу, что я про это думаю, Энглтон из моей головы дверную ручку сделает. Просто скажу: прочти эти документы по дороге, хорошо? Держи ушки на макушке, посчитай бетонных коров и возвращайся целым и невредимым.
– Посчитать коров. Вернуться целым. Принято.
Я расписываюсь в журнале, забираю свой арсенал, а Энди открывает дверь.
– Как я туда попаду?
– Полетишь на полицейском вертолете, – криво ухмыляется он. – Код синий, помнишь?
Я возвращаюсь в комнату для совещаний, забираю бумаги, а потом иду к центральному входу, где меня ждет все та же патрульная машина. И опять мы несемся по Лондону так, что я рискую испачкать сиденье. На этот раз движение уже более интенсивное: до рассвета осталось полтора часа. В итоге мы выскакиваем в северо-восточные предместья и катим по дороге в Липпитс-Хилл, где полиция держит свои вертолеты. Никаких регистраций и залов ожидания; мы въезжаем через боковые ворота, показываем удостоверения – и шофер выезжает прямо к вертолетной площадке, паркуется возле домика для дежурного экипажа и передает меня на руки пилотам, прежде чем я успеваю понять, что происходит.
– Это вы Боб Говард? Забирайтесь сюда!
Второй пилот помогает мне забраться на заднее сиденье еврокоптера, застегивает мне ремень безопасности, а потом вручает объемные наушники и подключает их к системе.
– Будем на месте через полчаса, – сообщает он. – Вы просто расслабьтесь, попробуйте поспать.
Он хмуро улыбается и, захлопнув дверцу, забирается на свое сиденье спереди.
Забавно. Никогда раньше не летал на вертолетах. Вовсе не такой шум, как я думал, особенно если надеть наушники, но все равно катиться с горы в пустой цистерне, по которой группа чокнутых барабанщиков лупят бейсбольными битами, было бы тише. «Попробуйте поспать», ага, конечно. Вместо этого я зарываюсь в сверхсекретные отчеты под грифом «КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ» и стараюсь не сблевать, когда предрассветный Лондон начинает вертеться за большими стеклами, а потом расстилается под нами.
ДОНЕСЕНИЕ 1: Воскресенье, 4 сентября 1892
Гриф: СЕКРЕТНО, Военное министерство Империи, 11 сентября 1914
Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КОНЕЦ, Военное министерство, 2 июля 1940
Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, Министерство обороны, 13 августа 1988
Моя дорогая Нелли!
Должен признаться, что за неделю, прошедшую с того дня, когда я в последний раз писал Вам, я стал другим человеком. Испытания, подобные тому, что я пережил, должно быть, приходят лишь раз в жизни; ибо если они являлись бы чаще, как пережил бы их человек? Я взглянул на Горгону и остался жив, за что безмерно благодарен (и спешу объясниться, прежде чем Вы сойдете с ума от волнения за мою безопасность), хотя лишь заступничеству некоего милостивого ангела я обязан возможностью написать эти слова.
Вечером прошлого вторника я обедал с Мехтаром один, поскольку мистер Робертсон захворал, а лейтенант Брюс отбыл в Гилгут, чтобы собрать припасы для своей тайной экспедиции в Лхасу, когда нас оторвали от трапезы чрезвычайно грубым образом. «Ваше Святейшество! – Перед нами упал на колени испуганный и запыхавшийся скороход. – Ваш брат!.. Молю вас, торопитесь!»
Его превосходительство Низам аль-Мульк посмотрел на меня с обычным своим коварным выражением: он испытывает мало любви к своему жестокосердному и грубому брату, имея на то все основания. Если сам Мехтар – человек изысканного, пусть и несколько сомнительного вкуса, его брат – невежественный и неотесанный горец, лишь на шаг отстоящий от обыкновенного разбойника. Без ему подобных Читрал вздохнул бы свободно. «Что же случилось с моим возлюбленным братом?» – спросил аль-Мульк. Тогда скороход залопотал так быстро, что я едва ли что-то мог разобрать. Мехтар терпеливо выслушал его, а затем нахмурился. Повернувшись ко мне, он сказал:
«У нас здесь… я не знаю нужного слова по-английски, простите. Это чудовище, гроза пещер и перевалов, что пожирает моих подданных. Мой брат отправился на охоту за ним, но чудище, похоже, одолело его».
«Горный лев?» – непонимающе уточнил я.
«Нет. – Мехтар странно на меня посмотрел. – Позвольте спросить у вас, капитан, потерпит ли правительство Ее Величества чудовищ на землях ее империи?»
«Разумеется, нет!»
«Тогда вы не откажетесь присоединиться ко мне на охоте?»
Я чувствовал, как смыкается капкан, но никак не мог понять, в чем подвох.
«Конечно, – сказал я. – Ей-богу, приятель, мы еще до конца недели повесим голову этого чудовища у вас во дворце!»
«Вряд ли, – холодно ответил Низам. – Мы сжигаем таких тварей, чтобы изгнать злого духа, который их породил. Вы возьмете завтра с собой свое… зеркало?»
«Мое?..»
Только тогда я понял, о чем он говорит и какой смертельной опасности я согласился подвергнуть свою жизнь ради чести правительства Ее Величества в Читрале: ведь он говорил о Медузе. И хотя весьма немужественно мне в том признаваться, я был напуган.
На следующий день я поднялся на рассвете в своей тесной, лишенной окон комнатушке и оделся соответствующим образом. Вооружившись, я приказал сержанту Сингху приготовить взвод солдат к охоте.
«На какого зверя охота, сахиб?» – спросил он.
«На зверя, которого никто не видит», – ответил я, и обычно невозмутимый солдат побледнел.
«Людям это не понравится, сэр», – сказал он.
«Еще меньше им понравится, если я хоть слово об этом услышу!» – отрезал я.
С туземными войсками следует проявлять твердость: отваги у них ровно столько, сколько у командира, не больше.
«Я им так и скажу, сахиб», – сказал Сингх, отдал честь и ушел поднимать солдат.
Люди Мехтара собрались снаружи – недисциплинированная ватага горцев, вооруженных, как и следовало ожидать, кремневыми ружьями и луками. Они горячились, как дети, ссорились и кричали; никак не ровня мне и моим солдатам. Мы им показали, как следует себя вести! Во главе с Мехтаром, который посадил на руку сокола, мы выехали в холодный рассвет и горную долину с крутыми склонами. Мы скакали все утро и почти весь день, взбираясь на крутой перевал и пробираясь между двух пиков, облаченных в сверкающие белые снега. Отряд вел себя непривычно тихо, ибо чувство приближающейся угрозы сдерживало даже обычно неуправляемых читральцев. Наконец мы прибыли в нищую деревеньку, состоявшую из пригоршни лачуг, рядом с которыми паслись несколько изможденных коз; староста деревни вышел к нам и дрожащим голосом указал дорогу к нашей цели.