– И? – требовательно говорит Джозефина, и он передает ей ключи. – Ладно, теперь проваливай.
Охранник смотрит на нее и быстро отступает. Я уже почти хочу к нему присоединиться – может, она и должна, как детектив-инспектор, прилично вести себя на людях, но сегодня инспектор Салливан явно в настроении откусывать головы цыплятам. Ну или агентам Прачечной, если дадут ей повод.
– Ладно, это все, – говорит Джозефина и нетерпеливо трясет у меня перед носом ключами. – Больше, как я понимаю, тебе ничего не нужно, так что я ухожу. Вести совещание, ловить магазинного зассанца и так далее.
– Не спеши.
Я оглядываюсь по сторонам. Штрафстоянка огорожена высоким проволочным забором, а у ворот расположился тесный вагончик охранника, на крыше которого на столбе установлена на механической платформе камера наблюдения. – Кто сидит на другом конце?
– Наверное, охранник, – говорит Джозефина, посмотрев туда, куда указывает мой палец; камера неотрывно смотрит на ворота.
– Ладно, давай откроем машину.
Писк брелка, отпирающего рендж-ровер. Она берется за ручку и тянет на себя. Я не свожу глаз с камеры, чувствуя, как по шее стекают капли дождя. Неужели я ошибся? Я встряхиваюсь, когда замечаю, что Джозефина пристально на меня смотрит, затем достаю наладонник, сажусь на место водителя, устанавливаю КПК на руле и ввожу серию команд. Результат заставляет меня покачать головой. Человек, который украл эту машину, вытер все отпечатки, но паранормальные следы заметать явно не умел – не взял саван самоубийцы и даже параноидного шизофреника за руль не посадил. Сканнер чувствителен к тяжелым отзвукам эмоций, а руки, которые мне нужны, – последние, что сжимали его в страхе и тревоге. Я записываю все результаты и прячу КПК. Я как раз собираюсь открыть бардачок, когда что-то заставляет меня бросить взгляд на главную дорогу за сетчатым забором и…
– Осторожно! Ложись!
Я вываливаюсь из салона на землю. Джозефина оглядывается, так что приходится дернуть ее за лодыжки, чтоб упала. Она орет и с размаху шлепается на задницу, пытается лягнуть меня ногой, а потом у меня за спиной раздается громкий хлопок, и нас обдает жаром, как из открытой печи.
– Черт, вот дерьмо…
Я даже не сразу понял, что это ругаюсь я, пока вытягиваю ладанку на шее и вытаскиваю из нее лапку, пытаясь одновременно зажечь зажигалку. Я кручу колесико, и тут будто молот врезается мне в правое бедро.
– Ублюдок!..
– Прекрати… – хриплю я и в этот миг чувствую запах бензина и слышу треск и рев.
Я наконец поджигаю голубиную лапку (лежа в холодной луже и чуть не обгадившись со страху) и оказываюсь в облаке вони горелой кожи и голубоватом свечении. Потом перекатываюсь.
– Не двигайся!
– Козел! Что… что это горит?
– Не двигайся, – снова хриплю я, поднимая крошечную Ручку Славы. Камера на дороге за забором мечется так, будто уронила контактную линзу, но та, что установлена на крыше вагончика, неотрывно смотрит на горящие шины рендж-ровера.
– Если отпустишь мою руку, они тебя увидят и убьют… Вот дерьмо!
– Уб… что? – спрашивает побелевшая Джозефина.
– Эй, ты! Прячься! В укрытие! – ору я через всю площадку, но парень в синей форме меня не слышит.
Вот он бежит по штрафстоянке так быстро, как только позволяют ему толстые ножки, а вот он уже валится вперед, чернеет, огонь вырывается у него из глазниц, рта и ушей. Потом у него отваливаются руки, и обожженный корпус скользит по земле, как жуткие сани.
– Черт, черт, черт! – Выражение лица инспектора стремительно меняется, переходя от неверия к ужасу. – Мы должны ему помочь…
– Нет! Лежи!
Джозефина замирает на месте на один удар сердца, второй. Когда она снова открывает рот, ее голос звучит неестественно холодно:
– Что происходит?
– Камеры, – хриплю я. – Слушай, это Рука Славы – щит невидимости. Сейчас только он нас спасает – на этих камерах установлен ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. Если они нас увидят, нам конец.
– А машина? Что с ней случилось?
– Шины. Они сделаны из резины, это углерод. ВЗГЛЯД СКОРПИОНА работает со всем, в чем есть длинная цепочка углеродных молекул, например с шинами или коровами. Поджигает их.
– Ох, тетка моя святая мать и отец исповедник…
– Возьми меня за руку. Нужен контакт с кожей… не так сильно. У нас примерно три-четыре минуты, прежде чем РС догорит. Уроды, ох, уроды. Нужно добраться до панели управления…
Следующая минута – это просто кошмар: колено ноет от удара о землю, бедро – оттого, что Джозефина мне врезала от души, джинсы насквозь мокрые, а кожа на шее горит от огня, в котором я чуть не оказался несколько секунд назад. Джозефина держится за мою левую руку, как за спасательный круг – и это в общем-то правда, пока не погасла Рука Славы, – и так мы ковыляем к вагончику возле входа.
– Внутрь, – пыхтит она, – там нас не будет видно.
– Точно? – Она почти тащит меня ко входу; дверь не заперта. – Мы сможем выйти с другой стороны?
– Не думаю. – Она указывает на здание на другой стороне. – Там школа.
– Вот черт.
Мы оказались на дальней от дорожной камеры стороне штрафстоянки, но под школой – напротив стальных ворот – стоит еще одна, и хорошо, что детишки на уроках, потому что происходящее здесь – ночной кошмар любого учителя. И нам нужно все решить очень быстро, потому что если начнется большая перемена…
– Сначала надо отключить питание камеры на крыше, – говорю я. – А потом придумать путь отхода.
– Что происходит? Как это случилось? – Джозефина шевелит губами, как выброшенная на берег рыба.
Я качаю головой.
– Час-Зеленый-Кошмар-Взгляд-Скорпиона-Мажино-Синие-Звезды развяжись язык. Ладно, говори. Я думаю, что у нас примерно две-три минуты, чтобы все закончить, прежде чем…
– Это была ловушка?
– Еще не знаю. Как выбраться на крышу?
– Вон вроде люк?
– Ага.
У меня всегда с собой мультитул, так что я достаю его и начинаю осматриваться в поисках стула – стула, а не офисного кресла на колесиках, – который можно было бы поставить на стол и забраться наверх.
– А тут нет стула…
Ну, что сказать? Видимо, детективов специально учат быстро выбираться на крыши. Джозефина просто подходит к стремянке в углу между стеной и потрепанным шкафчиком.
– Ты это ищешь?
– Ага. Спасибо.
Она передает мне стремянку, и я неуклюже пытаюсь ее раскрыть. А потом с сомнением смотрю на лестницу, держа в одной руке мультитул, а в другой – полусгоревшую голубиную лапку.
– Давай я, – говорит Джозефина.
– Но…
– Слушай, это я занимаюсь хулиганами и забираюсь на крыши, чтобы искать разбитые слуховые окна. К тому же… – Она косится на дверь. – Если я облажаюсь, ты сможешь позвонить своему шефу и доложить, что тут происходит.
– Кхм, – ворчу я, а потом передаю ей вещи и держу лестницу, пока она взбирается по ней, как цирковой акробат.
Потом слышен топот стада слонят по крыше – она бежит к камере. Камера, конечно, на подвижной платформе, но у нее есть ограничения, а Джозефина явно под ней – если ее не видит ни уличная камера, ни школьная. Снова топот, а потом в домике гаснет свет.
Через пару секунд Джозефина возвращается.
– Так, с этим разобрались, – говорит она. – Я закоротила кабель питания на платформе. А где свет?
– Думаю, ты закоротила не только платформу. – Я придерживаю лестницу, пока она спускается. – Итак, верхнюю заблокировали, хорошо. Давай поищем панель управления.
В результате быстрого осмотра обнаруживаются неожиданные вещи. Например, ADSL-кабель к местному полицейскому хабу, компьютеру, на котором запущен некий эмулятор терминала, и другой выделенной машине, на экран которой выводится видео с камер. Мне их хочется расцеловать: наблюдение они передали частной фирме, но железо оставили на старой сети. Индикаторы мигают и пищат, как бешеные, но это нормально, потому что все здесь сейчас работает на запасном аккумуляторе. Я вытаскиваю коммутационную коробку и забираюсь под стол, чтобы подключить свой КПК, который сразу принимается перехватывать пакеты – и почти в ту же секунду звенит.
– Какая прелесть.
Вот тебе и «закрыты брандмауэрами по самое не могу». Я отключаюсь и выныриваю из подстольных глубин, а потом проматываю несколько сот экранов незашифрованных компьютерных логов, которые перехватил мой сниффер.
– А вот это выглядит перспективно. Кхм, наружу я бы пока не выходил, но думаю, мы справимся.
– Объясни.
Она примерно на десять сантиметров ниже меня, но я вдруг со всей отчетливостью осознаю, что оказался в одном домике с мокрой и злой следовательницей полиции, у которой вполне может быть черный пояс по карате, а вот терпение уже на исходе.
– У тебя примерно десять секунд, чтобы все мне рассказать. Иначе я вызываю подкрепление и запрашиваю ордер, а ты посидишь в камере, пока я не получу ответы на свои вопросы. Capisce?[6]
– Все, сдаюсь. – На самом деле нет, но я указываю на свой КПК. – Поймали с поличным, начальник. Тут кому-то мозгов не хватило. Камера на крыше – по сути, просто понтовая вебкамера. То есть на ней работает веб-сервер, который подключен к полицейской сети широкополосным кабелем. Примерно каждые десять секунд программа в центральном управлении обращается к ней и забирает последнюю картинку. Это в дополнение к тому, куда ее поворачивает дежурный. Но только что кто-то другой послал на нее HTTP запрос с очень большим прикрепленным файлом – вряд ли ваши айтишники привыкли использовать южнокорейские школы в качестве прокси-серверов. И прошел через брандмауэр, кстати. Чудненько! Может, ваши камеры и поимел какой-то юный хацкер, но он не такой умный, как воображает, потому что иначе вычистил бы упоминания ссылающегося домена, понимаешь?
Я замолкаю и сохраняю логи в безопасное место, а потом на всякий случай отправляю их себе на работу.
– В общем, теперь я знаю его IP-адрес, и пора его найти.
У меня уходит примерно тридцать секунд на то, чтобы выйти на учетную запись у одного из крупных общенациональных интернет-провайдеров – бесплатную и анонимную.