Сначала они некоторое время бежали молча. Нор пыталась придумать, что бы сказать, но в голове появлялись только кусочки мыслей, и ни одна из них не стоила того, чтобы ее озвучивать. Так что девушка просто ускорила бег, огибая скалу у озера, и с радостью – и, конечно, удивлением – обнаружила, что Рид догнал ее.
Тишину нарушало только громкое сопение Древности, хлюпанье четырех ног по мокрой тропе и рев водопада на другом краю озера.
«Как тихо здесь, в лесах», – заметила Нор. Царило необычное безмолвие. Только забравшись на холм, Нор осознала, что вокруг действительно слишком тихо. Последними животными на их пути была пара бурундуков, которые немножко пробежали с ними, посвистывая: «Бегите! Бегите!» В их свисте Нор чудилось не подбадривание, а скорее предупреждение, к которому она изо всех сил старалась не прислушиваться.
Вбежав в туман у водопада, они остановились перевести дыхание. Водопад Поющей воды был скорее широким, чем высоким: струя воды, срываясь с крутого утеса, падала всего метров на восемь. Вода стекала по камням, образуя тонкие, изящные узоры, похожие на паутинку, нежное касание кружевной занавеси или свадебной вуали.
Древность, громко сопя, рухнула на полоску влажного мха у тропинки. Нор подняла с земли камешек и покатала его в ладони. Ей попался агат медового цвета, гладкий на ощупь, совсем как круглый камень в крошечной вороньей лапке, лежащей в кармане ее толстовки. Осмотрев камешек, Нор швырнула его в озеро.
Она позволила взгляду прикипеть к татуировке на предплечье Рида. Когда он шевелил рукой, казалось, что дрозд летит. Рид улыбнулся в ответ. Когда он заметил, куда она смотрит, его улыбка стала неловкой.
– Я никогда не замечал чужие татуировки, пока не сделал свою, – задумчиво протянул он, подаваясь поближе, чтобы Нор слышала его голос сквозь шум водопада. – А в последнее время я вижу на острове кучу народу с одной и той же татуировкой. Какое-то растение, что ли. – Он посмотрел ей в глаза. – Ты их замечала? Интересно, что они все хотят этим выразить.
– Разве в каждой татуировке должен непременно быть какой-то сакральный смысл? – спросила Нор, пытаясь скрыть внезапную вспышку тревоги. Ей сейчас совершенно не хотелось думать о матери.
– Необязательно, только не говори этого девчонкам из женских клубов, которые все набивают себе бесконечность. Они этого не переживут!
Нор рассмеялась.
– Ну, кажется, я никогда раньше не встречала татуировок в виде дрозда. Так что два очка тебе за оригинальность!
– Это ты просто не знаешь, почему я ее набил, – виновато улыбнулся Рид. – Я тогда расстался с девушкой.
– О нет! – Нор покачала головой, со стыдом чувствуя, как в груди вздымается волна ревности. Потом улыбнулась в ответ: – Значит, в твоей татуировке все же есть сакральный смысл, пусть и банальный! Расскажи, что ты хотел ей выразить.
Рид долго задумчиво смотрел в воду. Наконец он опустил голову и то ли вздохнул, то ли рассмеялся.
– А, к черту все! – сказал он. – Ладно уж, расскажу.
– Ну? – поторопила его Нор.
– Ну… – Он снова вздохнул и провел руками по лицу. – Дело в том, что она заманила в свои сети не меня одного. Просто я был самым глупым и очень долго не пытался вырваться на свободу.
Он поднял с земли камень и изо всех сил запустил его в озеро. Тот приземлился с резким плюхом.
Рид опустился на поваленное дерево у тропинки. Нор тоже села, чувствуя, как капли воды летят ей на щеки. Сердцевина бревна уже прогнила, но все еще можно было различить пряный запах дерева. Нор поскребла пальцем красную кору, побеспокоив прятавшуюся в дырке сучка осу. Та злобно зажужжала, и Нор замахала руками, прогоняя насекомое.
Рид сжал кулак – черные крылья дрозда, казалось, затрепетали.
– Я все оборвал и понял, что больше всего на свете хочу вернуться домой. Последним, с кем я общался на континенте, был татуировщик. – Он отвернулся от воды и посмотрел в лицо Нор. – Я подумал: каждый раз при мысли о ней я буду смотреть на татуировку и вспоминать…
– Острую жгучую боль от сотни тысяч уколов иголок?
Рид смущенно хмыкнул.
– Примерно так, да.
– И что теперь? – смеясь, спросила Нор. – Теперь в твоей жизни больше не будет ничего, кроме острова Анафема и этого дрозда?
Рид кивнул, пытаясь принять серьезный вид.
– Истинно так. Я подумывал скоротать время, коллекционируя марки. Или охотясь на рептилий.
– Например, на змей?
– Только самых ядовитых, – ответил он. – И на игуан. И, может, каких-нибудь ядозубов. Я заработал бы себе репутацию главного герпетолога острова. Их тут точно еще нет.
Нор рассмеялась.
– А у тебя, похоже, уже все схвачено.
– Я тоже так думал, но, боюсь, я больше не способен чувствовать боль, смотря на свою руку.
– Правда?
– Правда. Я не смогу не вспоминать тебя и то, как ты смеялась над моей дурацкой птицей.
Он снова улыбнулся, и Нор почувствовала, что от смеха у нее болят щеки.
– Как я могу думать о тебе и чувствовать боль? – продолжал Рид. – Ты и боль – две разных вещи. Тебя даже пчелы не жалят.
«Если бы ты знал…» Нор задумалась, сколько на ее коже шрамов – свидетелей времен, когда казалось, что только боль и привязывает ее к земле. Сможет ли она когда-нибудь забыть об этой боли?
Рид наклонился к ней, так близко, что она разглядела капли воды у него на коже и ресницах. Они напоминали ей утреннюю росу на травинках и цветочных лепестках. Сердце Нор пропустило удар. «О черт, он же сейчас меня поцелует!» Но не успела она даже решить, хочет ли она, чтобы он ее поцеловал – или, вернее, хочет ли она позволить себе захотеть, чтобы он ее поцеловал, – как этого не случилось.
Рид встал на ноги, неспешно подошел к Древности и ласково почесал ее за ушами. Нор поморщилась, уверенная, что Древность сочтет этот жест снисходительным; но, как бы старой собаке ни хотелось противиться его обаянию, она ничего не могла с собой поделать.
– Давай кто первый добежит до дома? – предложил Рид и побежал по тропе. Древность тут же поднялась на ноги и потрусила за ним.
«Сначала Пустячок, – подумала Нор, пускаясь вслед за ними, – а теперь Древность?» Риду осталось исхитриться покорить Джадд – и все, она пропала.
Большую часть обратной дороги Нор позволила Риду бежать впереди, а сама плотно зациклилась на том, как всего несколько секунд назад была уверена, что Рид хочет поцеловать ее.
Они пробежали по Извилистой улице и миновали пристань, как раз когда оттуда отплывал паром. На палубе стояли немногочисленные пассажиры. Нор подозревала, что каждого из них украшала гнусная зеленая татуировка.
Нор содрогнулась. С тех пор как ее мать покинула остров, она не проявляла интереса ни к дочери, ни к острову. Да, страх возвращения всегда висел над головой Нор темным облаком, но, в конце концов, это было всего лишь облако и жить в его тени было куда легче, чем вдруг столкнуться с вероятностью, что страх вот-вот осуществится. И придется иметь дело с Ферн Блэкберн.
Нор провела большим пальцем по вспухшим шрамам на запястье. Это были ее первые шрамы. Они появились, когда мать рассекла ей запястья и локти и залила крышу кровью собственного ребенка. Остальные шрамы Нор оставила себе сама. Приняв всю тяжесть своей Ноши, она едва ли могла без страха смотреть на себя в зеркало. Она врезала свою боль себе в кожу любым острым предметом, который попадался ей под руку: лезвием бритвы, ножницами или острой булавкой. Шрамы на ее руках и ногах до сих пор превращались под пальцами в шрифт Брайля. В них скрывалась история того, как – Нор до сих пор не понимала почему – когда-то ей становилось лучше, только если она причиняла себе боль.
Нор взглянула на Рида. По его лицу стекали капли дождя. Его руки побелели от холода. «Ну и хорошо, что он меня не поцеловал», – решила она. Ведь если бы Рид Оливейра узнал все ее ужасные тайны, он больше не смог бы думать, что в жизни Нор когда-либо было что-то, кроме боли.
8Заклинание разоблачения
Стоит искать лишь ту истину, найти которую невозможно.
Нор, петляя, пробралась между грудами хлама, заполнявшими Общество Защиты Бездомных Вещей. По крыше мягко стучал холодный дождь.
Она взяла в одну руку книгу о тлях, а в другую – детектив про убийство в поезде.
– Савви, в каком я отделе?
– В зеленом, – ответила подруга, примостившаяся на складном стуле у главной стойки.
Сегодня она элегантно обмотала свои мелко завитые сливовые локоны красным шарфом и взяла из мастерской отца старый спортивный костюм, слишком огромный для ее крошечного тела, так что в итоге походила на колхозницу в стиле панк-рок.
Общество, несмотря на красивое название, по сути было свалкой и вид имело соответствующий: кучи хлама громоздились друг на друге, порой образуя башни таких причудливых форм, что иногда даже Савви не могла на них надивиться. Здесь можно было найти почти всё на свете: подержанную бытовую технику, водные лыжи, полный набор серебряных столовых приборов. А если на острове что-то пропадало, здесь всегда искали в первую очередь. Савви как-то уверяла, что, всего лишь разгребая дневную порцию хлама, нашла одеяние монашки, пару красных сабо и выброшенное кем-то помолвочное кольцо (с выломанным камнем).
– В зеленом? – Нор отложила обе книги – отметив, что у них действительно зеленые обложки, – и взяла с соседнего стеллажа затрепанный томик в мягком переплете. Взглянув на похотливую парочку на обложке, она швырнула находку Савви. – Ты не поверишь, я нашла книгу твоей мечты!
– Офигеть, – резюмировала Савви, изучив непристойную обложку. – Ну, ты же знаешь, как говорят: находишь всегда, когда не ищешь. Пару недель назад сюда забрел Хеккель Абернати и нашел точно ту заводную машинку, которая была у него в детстве – точно ту самую, – и поклялся, что потерял ее лет так семьдесят пять назад.
– Ну, он не настолько старый.
Савви закатила глаза.