Ферн рассмеялась: Сена Кроу захрипел, а хватка Пайка ослабла. У Апофии закатились глаза, и она повалилась вперед. Всех окутала вязкая, как ил, мощь Ферн. Нор ждала, что вот-вот ее охватит тошнота, это мерзкое муторное чувство, что она перестанет понимать происходящее и начнет задыхаться. Но ничего такого не произошло. Вместо этого Нор ощутила, как против магии Ферн восстает ее собственная сила. И впервые в жизни вместо того, чтобы поддаться страху – тому страху, который раньше заставлял ее резать кожу чем-то острым, – она отдалась во власть своей силе.
Неуправляемая магия Нор потекла по венам. Она бушевала лесным пожаром, диким зверем, она высилась нерушимым щитом. Власть Ферн стекла с нее, как грязная вода с посуды.
Взгляд Нор упал на по-прежнему торчащий из папоротника нож Сена Кроу. Нор выдернула его и начала им размахивать. Она вонзала нож в толстый стебель, обвивший ее руку, пока он наконец не замер и не рухнул на стол старой мочалкой. Смех Ферн оборвался.
Пайк и Сена Кроу судорожно вздохнули, пытаясь восстановить дыхание. Апофия открыла глаза и закашлялась. Джадд, больше не прикованная к полу, бросилась к ней, но Апофия отмахнулась от нее и дрожащими руками налила себе чаю. Катриона во все глаза уставилась на съежившийся папоротник.
Ферн закинула руки за голову, изображая беспечность, но ее злость можно было щупать руками, она висела в комнате раздутым чудовищем, и от Нор ее было не скрыть. Злость читалась в том, как Ферн стискивала зубы, как билась жилка у нее на лбу, в кровавых полумесяцах, которые она продавила ногтями на собственных ладонях.
Она посмотрела на Нор, потом на мертвый папоротник и молча выбежала из Башни. Катриона торопливо последовала за ней, спотыкаясь на ходу.
Как только за ними закрылась дверь, Нор сползла на стул. У нее тряслись руки.
Джадд ткнула пальцем в Сена Кроу и Пайка, потрепанных и окровавленных.
– Идите, – приказала она сквозь кашель, – и позаботьтесь, чтобы она не вернулась.
Сена Кроу и Пайк кивнули и тут же исчезли за дверью.
Джадд села рядом с Нор и осмотрела ее раны. Провела мозолистой ладонью по ссадинам у нее на ключице и порезам на скуле. Раны начали заживать, и в воздухе повис такой густой пар, что Нор едва видела лицо бабушки.
Потом Джадд положила ногу Нор к себе на колени и ощупала глубокую рану. Нор поморщилась. Вязкая жидкость заполнила ладони Джадд и пролилась на пол.
– Теперь, – сказала Джадд, вытирая руки о джинсы, – давай-ка посмотрим на руки.
Казалось, руки Нор заворачивали в колючую проволоку. Когда Джадд отняла ладони, в них остались длинные иглы.
– Девонька, наделала же ты глупостей, – сказала она Нор, закончив. – Если Ферн действительно приходила посмотреть на тебя, она определенно увидела что-то необычное. Будь уверена, теперь-то ты задела ее за живое.
– В смысле? – Нор осматривала пострадавшую ногу: ни крови, ни пореза, ни шрама.
– Ты обломала ей кайф, – объяснила Джадд. – Ты осмелилась защищаться и успешно дала ей отпор. – Она с любопытством осмотрела внучку. – Немногие на это способны.
– Дорогая, возможно, теперь она считает тебя угрозой, – добавила Апофия.
– Угрозой? – удивилась Нор. – Да какая из меня угроза!
– Я бы так не сказала, – ответила Джадд.
Под изучающим взглядом бабушки Нор нервно заерзала.
– Ничего не хочешь мне рассказать? – спросила Великанша. Нор торопливо замотала головой. – Значит, просто спишем все на счастливый случай? Ладно, – проворчала Джадд. – Если так, то сейчас Пайк и Сена Кроу вернутся, и я заставлю их запереть тебя у Колдуотеров, пока этот случай не закончился.
– Если Ферн вернется… – начала Нор.
– Если Ферн вернется, похоже, нам придется надеяться, что твой счастливый случай немножко затронет и нас.
– Может, пойдешь соберешь вещи? – предложила Апофия, мягко подталкивая Нор к лестнице. – И заодно душ примешь?
Нор коснулась пальцами пореза на щеке Апофии. Насколько далеко все зашло бы, не потянись она за ножом?
– Попроси Джадд залечить вот это, – произнесла она, но, едва отняв руку, обнаружила, что пореза больше нет, а ее пальцы покрылись блестящими прядями, похожими на сахарные волокна. Апофия ощупала рукой зажившую щеку, но не сказала ни слова.
Пустячок увязался за Нор в ванную. Девушка заперла дверь, и песик прилег у стены рядом с горячей трубой. Много лет назад Астрид, пятая дочь, отделала стены ванной кедром, но чистый древесный запах давно уже выветрился. Теперь тут стоял тяжелый затхлый дух, пропитывавший полотенца и мех Пустячка, когда он слишком долго спал у трубы.
Нор содрала с себя порванную одежду, швырнула ее в угол и зашла в душ. Она дважды вымыла волосы, пальцами вычесывая из них колючки. Потом сползла на пол душа. Обжигающая вода лилась на нее, смывая прочь кровь и грязь.
Выйдя из душа, она протерла запотевшее зеркало. Ее кожа покраснела и опухла от горячей воды. Мокрые волосы слипшимися прядями льнули к спине.
– Что ты сделала? – тихо спросила она свое отражение. Магия все еще пульсировала под кожей, как биение сердца. От ее силы тряслись руки. Что будет, если мать вернется? Удастся ли снова дать ей отпор? Нор сомневалась. Хватит ли у нее сил одной тащить все Ноши?
Или они съедят ее заживо?
В спальне Нор запихнула в брезентовую сумку первую попавшуюся одежду. Услышав чьи-то шаги на лестнице – наверное, Пайка или Сена Кроу, – она быстро натянула джинсы и надела на мокрое тело старую ветровку. Взяв с тумбочки телефон – разумеется, полностью разряженный, – и ожерелье с вороньей лапкой, она подхватила Пустячка, влезла в берцы и сбежала по ступеням.
Сена Кроу ждал ее на площадке второго этажа. Он без единого слова снял с ее плеча сумку.
– Все нормально? – спросил он. Нор кивнула. Они оба знали, что ничего не нормально.
Джадд сидела на стуле у окна и курила трубку. Нор нужна была огромная и грозная бабушка. Ей нужна была Великанша, а не эта изможденная пожилая женщина, пустыми глазами смотревшая в окно.
– Вот, – неловко сказала Нор Апофии, собираясь отдать ей Пустячка. – У него истерика каждый раз, когда я его бросаю.
Апофия расцеловала ее в обе щеки и отдала Пустячка обратно.
– Ну так возьми его с собой.
Нор кивнула. В последний раз взглянув на Джадд, она последовала за Сена Кроу на улицу. Голые деревья качались на ветру.
Пайк повернул ключ, и с какой-то попытки мотор желтого джипа наконец с чиханием завелся. Он взревел, и вот они трое уже тряслись по Извилистой улице. Сквозь пустой дверной проем джипа дул холодный ветер, и Нор поплотнее закуталась в куртку. В пекарне «Сладости и пряности» никого не было. С перил перед Уиллоубаркской продуктовой лавкой одиноко свисал забытый кем-то зонтик. Похоже, только «Ведьмин час» еще не закрылся окончательно, но там не было видно ни одного покупателя. Их вообще нигде не было видно.
Перед тем как свернуть на улицу Красных Маков, они остановились. Нор не слышала ни птичьего щебета, ни шороха листьев. Пустячок тоненько завыл: ему не нравилась неестественная тишина. Как и Нор. Казалось, весь остров задержал дыхание. Как будто он вместе с Нор пытался понять, миновала ли опасность.
Они молча поехали дальше. Вдруг Пайк резко крутанул руль, и джип свернул с дороги. Они запрыгали по неровной земле, и Нор вцепилась в сиденье. Ветки хлестали ее по рукам и лицу. Как только она начала думать, что остров на самом деле гораздо больше – и гораздо страшнее, – чем она предполагала, деревья наконец расступились, и они выехали на большую округлую поляну.
Пайк припарковался у ее края, подхватил сумку Нор, легко закинул на плечо и сделал девушке знак, чтобы она вслед за ними с Сена Кроу шла к самому крупному из примерно пятнадцати разбросанных по поляне домов.
Большая часть домов, пусть и в хорошем состоянии, выглядела так, как будто их построили сто лет назад: у них были односкатные черепичные крыши, длинные тонкие окна и двери как в готических соборах. Одновременно аскетичные и вычурные, эти дома напоминали пряничные домики. Как раз в таком могла бы жить ведьма из детской сказки.
Эта мысль показалась Нор безумно забавной. Она рассмеялась, но быстро замолчала, чтобы Пайк и Сена Кроу не решили, что она окончательно свихнулась.
Они прошли мимо монументального фонтана со скульптурой женщины, держащей над головой огромную миску. Статуя была в два с лишним раза выше самых высоких домов. Вода из миски стекала на грудь женщины и в каменную чашу под ее ногами. Женщина была здесь не единственной скульптурой: деревянная статуя имелась около каждого дома. Большая их часть изображала зверей – наполовину существующих, наполовину мифических: тут был и бизон с крыльями летучей мыши, и бурый медведь с бычьими рогами, и камышовый кот с зазубренным драконьим хвостом и раздвоенным змеиным языком, и лошадь с головой орла.
Самая жуткая статуя изображала женщину с неестественно длинными ногами и свисавшими до самой земли руками. Ее когтистые пальцы были загнуты, как будто она готова была схватить или задушить кого-нибудь. У этой женщины не было лица: его черты обуглились, как будто кто-то их выжег.
– Вообще, они должны внушать ужас, – произнес чей-то голос.
С другого конца поляны к ним спешила Чарли. К недовольству Нор, следом за ней шел Гейдж с его всегдашней гримасой на лице.
– По крайней мере, так задумывалось, – добавила Чарли, подходя. Она ласково погладила ногу статуи. – Рона говорила, что они – наши эгиды.
– Эгиды… – повторила Нор. – Это что-то из греческой мифологии, да? – Она старалась не замечать тяжелого взгляда Гейджа, хотя он почти прожег в ее щеке дыру. Но она не отвернулась бы, даже если бы ее волосы загорелись. «Я не виновата, что я здесь, – хотелось сказать ей. – Можно подумать, мне дали выбор». – Эгидой же назывался щит Афины, – вместо этого сказала она. – Богини войны и мудрости.
Чарли кивнула:
– И как эгида была создана защищать Афину, так Рона создала свои эгиды, чтобы защитить нас.