Казалось бы, эти слова должны были обрадовать Нор, но ей стало только хуже. Каждый шаг в сторону берега будет даваться им с боем. И даже если им удастся отплыть, надо еще как-то умудриться в такую бурю доплыть до Анафемы. «Благодаря мне, ага».
Небо было таким темным, как будто кто-то погасил звезды, замотал луну в мешковину и закопал поглубже. В окно стучал дождь.
– Идите, – сказала Нор остальным, – а то шторм еще усилится.
– А ты как же? – возмутилась Савви.
– Кто-то должен остановить мою мать.
– Нор… – покачал головой Гейдж.
Поймав его взгляд, Нор вдруг поняла, что до сих пор ни разу не видела его напуганным. Она обняла его. Он замер, а потом положил ладони ей на талию и прижал ее к себе.
– Мне хочется сказать, что все будет в порядке, – тихо проговорил он, – но я не знаю, правда ли это.
– Я тоже не знаю, – прошептала она. Его руки скользнули в ее мокрые волосы, и Нор на долю секунды прижала свои губы к его.
– Я пойду с тобой, – пробормотал Гейдж.
– Нет. – Она отстранилась и увидела, что оставила на его шее пятнышко крови. – Отвези остальных домой. Проследи, чтобы они были в порядке.
Нор сжала пальцы в кулак, и из раны в ладони потекла кровь. Времени стоять и спорить больше не было. Сейчас у нее не было времени ни на что – только на то, чтобы подняться на крышу. Она была уверена, что ее мать стоит там и изливает на мир свой гнев, похожий на кровь из миллиона ран.
Вот только Нор давно уже перестала бояться крови.
Нор взбежала по лестнице на крышу отеля, толкнула дверь и выскочила навстречу буре. Ветер чуть не задул ее обратно.
Ферн стояла к ней спиной. Ее голова была скрыта черной вуалью.
– Думала, что одолела меня? – крикнула она Нор. – Решила, что тебе повезет справиться со мной?!
Тут она обернулась. Черная вуаль заметалась на ветру, как дикий зверь. Теперь Ферн действительно выглядела как предвестник смерти и разрушения, как ей и подобало. Снова крыша. Снова черная ночь, полная крови, боли и страданий, – совсем как та, что Нор помнила еще маленькой никому не нужной девочкой.
– Скажи мне, дочь моя, – мрачно спросила Ферн, – я похожа на проигравшую? – Она бросилась на Нор и схватила ее за плечи. – Смотри на меня! – завизжала Ферн. – Даже всемогущая Рона Блэкберн склонилась бы предо мной! Она дрожала бы у моих ног! Я могу возвращать к жизни мертвых. Я призываю тени, и они приходят на мой зов! Я Геката, богиня бури, госпожа нижнего мира, враг рода человеческого! Я рок и смерть, страдание и вина! Меня страшится сам мрак!
Папоротники ползли по коже Ферн, похожие на колючую проволоку или лопнувшие сосуды. Кровь сочилась из усеивающих ее кожу порезов и стекала на мокрую крышу. Черные побеги крепко зажали ее голову и шею в неестественном положении.
– А я тогда кто? – спросила Нор.
– Ты? – прокаркала Ферн. – Ты ничто! Ты никто!
С разодранной руки Нор капала кровь. На мокрой крыше она смешивалась с кровью ее матери, пока они не слились в один темно-красный поток.
– Но ты же сама сказала: я твоя дочь, – повторила Нор, перекрикивая ревущий ветер. Шторм принялся бушевать с новой силой. Ферн сделала шаг назад и вскрикнула, когда ветер оторвал ленточку кожи у нее со щеки. Потом еще одну – с руки.
– Я Геката! – хрипела Ферн. – Богиня бури! – Ее голос свистом выходил через дыры в лице.
– Может, это и так! – крикнула Нор. – Быть может, ты рок и смерть, страдание и вина, но меня-то они не пугают! Я знаю, что такое страдание! Я знаю, что такое вина! Ты не можешь причинить мне боль, какой я еще не испытывала!
Со щеки Ферн сорвалась еще полоска кожи и улетела прочь. Женщина испуганно вскрикнула.
Нор рассмеялась.
– Как ты не понимаешь? – крикнула она. – Мы со смертью теперь друзья! А ты уже не причинишь боли ни мне, никому другому! Я тебе не позволю!
Небо над ними обернулось черной дырой, ненасытным зверем, раскрывшим пасть в крике страшной муки. Ферн упала на колени; ее кожа трескалась и разлеталась, как старинный фарфор.
– Меня страшится сам мрак! – прокаркала она, потом ее нижняя челюсть отлетела и унеслась прочь. Нор закрыла глаза, ожидая, что сейчас черное небо заглотит их с матерью заживо.
Но тут темноту прорезало воспоминание. Сквозь ладони Нор заструился теплый желтый свет: она вспоминала другой огонь, который рос и рос, пока она не поняла, что это зажженная трубка – трубка ее бабушки, которая все это время тихо ждала, когда внучка вернется домой. Нор представила себе улыбку Апофии и смех Савви. Вспомнила прикосновение рук Рида, счастливые сны Пустячка и гудение довольных альпака. Она представила себе, как Гейдж сейчас где-то внизу сражается с бурей, и почувствовала все свои шрамы – свидетели каждого раза, когда она бросала смерти вызов и побеждала. Нор простерла свои светящиеся, огненные руки, и их свет разогнал окружившие их тени и черные дыры.
Дождь прекратился, облака разошлись, и в ночном небе, уже не похожем на разъяренного зверя, вновь появилась луна. Ветер больше не завывал. Океанские волны улеглись.
– Ты ошиблась, мать, – тихо сказала Нор. – Это меня страшится мрак.
И все, что осталось от Ферн Блэкберн, размотавшейся мотком истертой ленты, подхватил ветер и унес в небеса.
18Заклинание озарения
Даже самая темная ночь однажды закончится.
Нор наконец доплыла до острова Анафема. Она не знала, прошло много дней – или лишь несколько часов. В воде искрился солнечный свет, а волны ласково бились о берег. Нор привязала старую шлюпку, мысленно благодаря ее за то, что она не затонула.
Растения на острове, похоже, возвращались к жизни. Там, где совсем недавно были сплошные шипы, теперь раскрывались новые листья и наливались бутоны. А вот Нор вернуться к жизни будет не так просто. Сколько ни застирывай одежду, никогда полностью не смыть пятна крови матери, ее собственную кровь, кровь друзей. Некоторых вещей никогда не смыть – они не хотят быть смытыми.
Нор прошла по Извилистой улице до маленького островного кладбища. На черной чугунной ограде сидела кошка Кикимора. Она смерила Нор взглядом, спрыгнула с ограды и вбежала в открытые ворота. Нор пошла за ней.
Большинство могил были такими старыми, что надписи на надгробиях уже стерлись. Нор подошла к могиле Роны. Об обстоятельствах ее смерти, конечно, велось много споров, но на самом деле она умерла по естественным причинам. Если верить дневнику родоначальницы, она не наложила ни одного заклинания с рождения дочери, Хестер. То ли из чувства вины, то ли и так достаточно магии бежало по ее венам. Нор задумалась: а она сама, с Ношей из стольких-то «даров», обретет ли когда-нибудь покой?
Нор нашла на земле маленькую кедровую дощечку и криво нацарапала ногтем на мягкой древесине имя Мэдж. Осмотрев плод своего труда, она прислонила деревяшку к надгробию Мары и вслед за Кикиморой вышла обратно на Извилистую улицу.
Тем вечером Нор стояла на переднем крыльце Башни. Рядом с ней сидела Кикимора и смотрела, как мелькают серебристые рыбки в луже, которую оставила на переднем дворе буря. Ветви яблонь свисали почти вертикально, похожие на сломанные пальцы; камни, из которых была сложена дорожка, некогда блестевшая, как расплавленная лава, были раскиданы по участку.
Нор пообещала себе спасти запертую в луже рыбу и вдруг заметила, что пчелиный улей, стоявший на краю участка со времен Роны Блэкберн, как-то подозрительно затих. Похоже, пчелы захлебнулись.
– Все тебя обыскались, – сказал Рид, выйдя на крыльцо у нее из-за спины. Он обнял ее за талию и прижал к себе.
Несколько секунд назад Пайк – обнимающий за плечи Чарли, чью ногу уже залечили, – и только что исцеленный Сена Кроу предложили тост в честь Нор. Все торжественно подняли пластиковые стаканчики пенистого пива и тумблеры с виски, и лицо Нор залилось краской стыда. Ей казалось неправильным, что ее восхваляют за то, чего она, кажется, вовсе не должна была уметь. К тому же нельзя было предъявить честному народу ни поверженное чудовище, ни связанного злодея.
Нор рассматривала дрозда на предплечье Рида. Она вспоминала, как капала кровь из ушей Гейджа, и думала о вздутом розовом шраме, который останется с Пайком на всю жизнь, потому что она не смогла его вылечить. Она вспоминала, как из ее рук загадочным образом полился свет и как развеялась у нее на глазах ее собственная мать.
Над их головами два дрозда делили ниточку водоросли, запутавшуюся в ветвях яблони.
– Мне пора везти Грейсона домой, – через какое-то время сказал Рид и наклонился поцеловать ее.
Нор вытянула губы ему навстречу и спросила себя: знает ли он, как и она, что это, скорее всего, в последний раз. Ей нужно было расстаться с ним. Нравится ей это или нет, дорога, которой она идет, будет опасной и дальше. Он заслужил защиты от нее – от всего, что еще может случиться.
Нор смотрела ему вслед, ожидая, что вот-вот придется больно прикусить язык, чтобы не расплакаться. Однако, хотя что-то и кольнуло в сердце, она с изумлением обнаружила, что ей больше не хочется ни проливать свою кровь, ни пробовать ее на вкус. Даже шрамы на запястьях, руках и щиколотках затихли.
Похоже, эта боль знала свое место и была им вполне довольна.
Вернувшись внутрь, Нор застала идиллическую сцену, резко контрастирующую с хаосом на участке.
В гостиной Дофина и Эверли на двоих допивали последние глотки виски. Душица сидела у мирно трещащего камина и безмятежно вычесывала мусор из густой шерсти Пожара. Гейдж и Рубен сидели на стеганом викторианском диване, положив грязные ботинки на кофейный столик.
– У тебя вот тут не отмылось, – сказала Апофия, рукавом свитера стирая со щеки Нор пятнышко крови. Потом показала в сторону лестницы. – Бабушка хочет на тебя посмотреть.
Нор поднялась на второй этаж Башни. На стенах висели портреты дочерей рода Блэкберн. Нор почувствовала их изучающие взгляды и представила себе, что они смотрят на нее со смесью гордости, одобрения и разочарования.