Лео выбрался из полукруга, Дан хотел остановить, продолжить горячий разговор вдвоем, протянул было руку, рыжий не оценил жест или попросту не обратил внимание и быстрой, скользящей походкой двинулся к лифту. Дан не пошел за ним, чтобы не выглядело навязчиво.
8
Первый день занятий выдался утомительным, и устроители, уловив настроение “красных”, погодя предложили дополнительный, вечерний моцион.
Группу вывели на асфальтированную дорожку, она тянулась от выхода, минуя куртину, в лесную чащобу. Свет дня потух, деревья и кустарники замерли черной неразличимой стеной. Дан приметил Юл, незаметно, как бы невзначай, пристроился рядом, Юл скосила фиалковый глаз и никак не отреагировала. Однако, едва начали разбредаться по аллее, сама приблизилась к Дану и неожиданно взяла под руку.
– Не возражаешь?
Прозвучавшее вовсе не фамильярно обращение на “ты” показалось вполне уместным, в ее устах означало определенную степень доверительности и намек на взаимопонимание. Надо было самому проявить инициативу, а получилось – ведущей в их едва наметившихся отношениях становилась Юл, а ему отводилась роль ведомого. На “ты” так на “ты”, он нисколько не возражал.
Было тепло, Дан и Юл обошлись без курток; настоянное на смолистой хвое дыхание леса заставляло поглощать его полной грудью, пить глотками, как живительную влагу. Стояла такая тишина, что слегка звенело в ушах, словно невидимый колокольчик касался барабанных перепонок, мир замер в предвкушении чего-то особенного; казалось, нет ничего окрест, ни спичечного коробка, давшего приют на месяц полутораста добровольцам, ни чудного эксперимента, ни лекций, ни оседающих в подкорке, как золотоносная пыль, правильных слов о лжи и правде – нет ничего, кроме тишины и резкого, щекочущего нёбо, словно минеральная вода, воздуха.
От Юл пахло шампунем, доносился еле внятный аромат сладковатых духов, Дан не был их поклонником, однако сейчас запах почему-то не раздражал.
Он непроизвольно вспомнил про давнюю первую и последнюю поездку в эти места и решил поделиться со спутницей. Когда это было… лет двадцать назад, он тогда писал роман без всякой надежды опубликоваться на родине, скрывал от всех, на что имелись веские основания, лишь дочь и зять – эст знали; писалось про тогдашнего Властелина, имена главного героя и его окружения были зашифрованы, но легко угадывались. Почему поехал сюда? Хотелось своими глазами взглянуть на диво дивное, таившее очертания Резиденции, в которой по воле автора, то есть его, Дана, воле, затеялся важный, ключевой разговор Властителя с ближним кругом, разговор этот развернул Славишию совсем в ином направлении…
– Выдумал или в самом деле разговор имел место? – спросила Юл, выслушав Дана, и неожиданно громово, заливчато захохотала – будто филин вспорол тишину сначала уханьем, а после резким, почти сатанинским, ненатуральным смехом. Чего в хохоте Юл было больше – вызова, доли сомнения и неуверенности, самодовольства, язвительности, ехидства или самоутверждения – он не знал, тем не менее, закатистый хохот покоробил, заставил напрячься. Напряжение, впрочем, через мгновение-другое ушло.
– Придумал, конечно.
– Ясно… Ну и чем все окончилось в романе твоем?
– Тем же, чем и в жизни, за одним существенным исключением: Властитель в романе покинул земную юдоль еще в 2017-м…
– Мудрено изъясняешься. Покинул земную юдоль… Ох, эти писатели… Помер, что ли, или убили? Народ попроще изъясняется: коньки отбросил, ласты склеил…
– Ни то и ни другое. Да это не важно.
– А что важно?
– А то, что пожинаем плоды его бесконечно-долгого присутствия во власти по сию пору. И наш эксперимент с этим же связан, понимаешь?
Юл, против ожидания, умолкла, ничего не ответив, она опять напоминала большую нахохлившуюся птицу, только усталую.
После паузы Дан продолжил:
– Думаю, Резиденция по-прежнему существует, неизвестно, сколь часто нынешний наш лидер тут отдыхает, мне кажется, куда реже предшественника – во всяком случае, зомбоящик и пресса об этом молчок… Меня тогда и близко не подпустили, но кое-что любопытное удалось выведать у местных за пару бутылок – водка любые рты откроет. Так вот, на возвышенности аккурат напротив Резиденции, на противоположном берегу озера, дача имелась, построили ее сто лет назад для тогдашнего Властителя, который в ней ни разу не останавливался, он вообще дачу эту, страшась покушений, ловушкой считал, потому игнорировал… Уже в наше время бизнесмены заезжие предпочитали ее снимать; чтобы поселиться, нужно было строгий фейс-контроль пройти. На даче четыре люкса, мужики, поддав, поверье вспоминали: если там ребенка зачать, он главой государства станет, и постояльцы старались без устали – многие однако приезжали без жен, а девушек, тоже прошедших фейс-контроль, можно было заказать заранее – по их словам, прошлое особняка и полутемные залы возбуждали мужчин… Так, по крайней мере, было лет двадцать с лишним назад. Что и как теперь, не ведаю…
Рассказ Дана подействовал на спутницу, она замедлила шаг, повернула лицо и молча внимала, от нее исходили токи, ему захотелось обнять ее и поцеловать, он едва подавил желание.
– Хорошо бы номерок такой снять, видать, секс там сумасшедший… Можно попробовать, когда эксперимент закончится, – вырвалось у него.
Юл сжала цепкими пальцами его руку повыше локтя – то ли поощрив на развертывание многообещающего сюжета, то ли выставив заслон: “давай без намеков” – скорее все-таки второе.
Тусклые фонари пятнали кусочки аллей, под подошвами похрустывала листва, пространство по-прежнему объяла тишина, ни лесных шорохов, ни потрескивания стволов, и птицы примолкли, словно завороженные.
– Впервые с писателем познакомилась. Я вашу братию по-другому представляла.
– Какими же? Наверное, с кудлатыми бородами на манер Толстого, да?
– Не знаю… Ты не похож на писателя, уж извини.
– Ничего-ничего. Я и сам себя не представляю. Знаешь, в писательстве или сразу складывается, или никак.
– А лично у тебя?
Он пожал плечами и не ответил.
– Дай почитать роман, – попросила Юл. – Так его и не напечатал?
– Ну, это длинная история. Как-нибудь расскажу.
…В конце одной из аллей сопровождающий указал, что пора возвращаться.
– Смотри…
Юл, воздев руки, восхищенно указала на небо.
– Удивительно! Звездный дождь! Или мерещится?!
Восторг лился из нее. Дан не предполагал от спутницы такого накала эмоций и тоже задрал голову. И впрямь, падающие звезды оживили небосвод, метеорные потоки оставляли нежное розово-голубое свечение, словно перед взором в туманной дымке разворачивалась гигантская импрессионистская картина. Полная луна помогала видеть, как крошечные метеорные частицы прочерчивали прямые сплошные и прерывистые линии, вспыхивали в виде вереницы, а иногда одного или нескольких огненных шариков.
– Что это? – вопрошала Юл, задрав голову, насколько могла, и ухватившись за Дана, чтобы не потерять равновесие.
– Метеориты резвятся. Наверное, Персеиды, я читал об этом. Образуются из кометного хвоста и атакуют атмосферу крошечными частицами льда, пыли и микропород. Но почему сейчас? Обычно Персеиды в середине августа появляются. Нынче чуть опоздали, а может, это финальный аккорд?
– Господи, не все ли равно… Красота-то какая офигительная! – Юл упивалась зрелищем.
– В зрелости так не тревожат меня космоса дальние светы, как комариная злая возня маленькой нашей планеты…
– Ты о чем? – она опустила голову и посмотрела недоуменно. – Не усекла.
– Просто стихи. На злобу момента. Навеяло…
– Твои стихи?
– Не мои, я вирши не сочиняю. Не умею.
– Повтори, пожалуйста.
Он исполнил желание Юл.
– Да, это верно. Комариная злая возня… Всякой чепухой занимаемся, отравляем по мере возможности жизнь друг другу, врём направо и налево, а перед этим величием, – она воздела руки, – мы все так ничтожны, действительно, мелкие твари, только и можем пить чужую кровь…
–В эти дни, в эти серые годы, после рабства и мёртвых стихов ничего нет прекрасней Природы и простейших любовных грехов, – в тон ей.
– Красиво… Я стихи не запоминаю, не умею, а заучивать лень, – произнесла с сожалением. – Я не гуманитарка, училась на экономиста, евтушенок не читала, про Бродского краем уха слышала и тоже не читала. Тебе со мной скучно будет.
– Брось на себя наговаривать – у тебя много других достоинств, ты знаешь, каких. Кстати, звездный дождь – время загадывания желаний, знаешь об этом? – попытался увести ее от внезапно сменивших эйфорию грустных мыслей. – Если не секрет, что хочешь пожелать?
– Что я хочу… А какие желания могут быть у незамужней женщины с взрослой дочерью и двумя маленькими внуками… Здоровья близким, успеха доченьке в бизнесе, ну, а себе – счастья в личной жизни, – и захохотала по-прежнему, громко и нутряно, только на сей раз с примесью горечи. – Но главное, чтоб несчастья стороной обошли…
– Андрей Болконский говорил: “Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызение совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол”.
–Во-во, и я о том же – чтоб никто не болел, – отозвалась Юл. Угрызение совести пролетело мимо пущенной в никуда стрелой, не коснулось, не задело. – Теперь твоя очередь. Валяй, писатель, фантазируй.
– Никаких фантазий, самое земное, реальное: благополучия семье моей дочери и внукам, у меня их двое как и у тебя. Видишь, какие совпадения. А чем твоя занимается?
– О, у нее замечательный бизнес!