Будто услышав немой вопрос, Капа налила водки всклянь в пластмассовый стаканчик, махом опрокинула в рот, по-мужски крякнула, запила минералкой и пошли откровения:
– Прадеда моего как кулака на Север сослали с семьей, жена и детишки, мал мала меньше. Корни наши кубанские, до революции прадед торговал, а после разгрома торговли, в советскую власть, получил от нее землю на одного человека по одной десятине и стал крестьянствовать. Станица в тридцатом году насчитывала тыщ сорок населения. Сообщалась трамваем с городом. Имелись три начальных школы, одна средняя, техникум кооперативный, кинотеатр, изба-читальня. Вода для питья артезианская, колонки были с водой этой по всей станице. В общем, все как у людей. Хозяйство у прадеда: две лошади, одна корова, куры. А также необходимый хозинвентарь для обработки земли, телега, сараи, конюшня, коровник, погреб… Жили небогато, средненько. Часто задаю себе вопрос: за что их раскулачили? За их труд тяжелый, за честность…
Мне бабушка кое-что рассказывала. Поначалу я не верила – неужто правда? Потом поняла – так и было. Бабушкин рассказ записала, внуки и правнуки пускай знают, что творилось… Февральской ночью постучали в дом, вошли двое вооруженных, приступили к обыску. Запретного не нашли. С прадедушки валенки сняли, у прабабушки платок с головы содрали, а у детей куклу вырвали и бросили в кучу посреди комнаты. Хозяину сказали, что он арестован. А жене – чтобы сухари сушила, так как вся семья будет выслана на Север и путь будет далекий. Отца увели с собой. На следующий день было описано все имущество в доме и во дворе, а также – скот. И дней пять увозили имущество, зерно и увели скот. Оставили только пару мешков муки. Это на питание до высылки и в дорогу. Ночью приехали на подводе. Разрешили взять кое-какую одежонку, обувку, и кое-что из вещей, постельное белье и нательное, вспоминала бабушка. Все это завязали в узлы, так как чемоданов не было. А дальше – город, станция, большой товарный состав. Началась загрузка высланных. В вагоне семей было много. Через некоторое время привели под охраной накануне арестованных отцов, загрузили в вагоны, где их семьи. И поехали в новую жизнь.
– Скольких душ семья не досчиталась? – спросила Юл.
– Половина померла. Маленькие детишки. Не сразу, потом…
Капа снова налила себе водки. Выпила тихо, что-то прошептала, перекрестилась, похоже было на поминание.
– Ну вот… Поселок, в котором их разгрузили, – из шалманов и палаток. Шалман – из досок, снаружи толем покрыт. По бокам нары. По краям шалмана две железные печки. Освещался фонарями. На нарах спали, ели, сидели. Бабушка вспоминала: “Бывало, проснешься в морозные дни, а волосы примерзли к стенке”.
Привезли, как было предписано, два мешка ржаной муки, положили под нары, подоспело начало апреля, пошли грунтовые воды, вся эта мука заплесневела, в комья превратилась, готовить из нее можно было только болтушки. Да еще воду грели, чая не было… Когда появились ягоды, стали ходить по ягоды. Черника спасала, собирали много, продавали по пять копеек стакан. Бабушка за лето себе на туфли накопила, на учебники для школы. Она собирала, а продавала мама по воскресеньям.
Спецпереселенцы, так их называли, паспортов не имели, взамен – справка, не дающая права выезда за пределы города. Материальное обеспечение несравнимо было с вольнонаемными, у тех на Крайнем Севере льготы, а спецпереселенцам шиш. Из нищенской зарплаты еще удерживались проценты на содержание комендатуры НКВД.
Прадед работал на руднике, добывал апатит, ни на минуту не забывая, кто он есть и как к нему и другим бывшим “кулакам” власть относится. Дочка его, то есть бабушка моя, бывало, приедет к нему уже в поздние годы, а он сидит в рубашке с продранными локтями. “Пап, ты бы хоть рубашку нормальную надел”. – “А зачем? Сейчас я как настоящий бедняк. Надену рубаху – буду опять “кулак”.
За столом повисла тишина. Первым нарушил молчание Лео:
– Даже Адольф бесноватый выглядит лучше в сравнении с Усатым отцом народов – он гансонцев не уничтожал, геноцид своему народу не устраивал, за исключением коммунистов и евреев. Ему рабочие руки нужны были и будущие солдаты. А мы отбеливаем прошлое, начисто забыв, что с нашими предками вытворяли правители. Да какой другой народ выдержал бы?! И еще удивляемся, почему он именно такой, рабски-покорный, славословящий власть… А ты, дорогая моя (Капа мигом расцвела, окатив нежным взглядом), знаешь ли высказывание Александра Ивановича, Герцена, – Лео уже поддал и речь его зазвучала c мягкими бархатистыми обертонами. – Будто клеймо, тавро поставил: “ Дворянство, литераторы, ученые и даже ученики повально заражены: в их соки и ткани всосался патриотический сифилис”.
– Не знал этого выражения, – с сожалением отреагировал Дан. Слегка наклонив голову набок подобно птице, которая с любопытством рассматривает со всех сторон незнакомый ей предмет, он глядел на сидевшего напротив рыжего парня с отчетливо проступившими, как на переводной картинке, веснушками – наверное, следствие выпитого. – Из “Колокола?”
– Оттуда.
– Я, может, и не все понимаю в нынешней жизни, – Капа порозовела, расстегнула верхнюю пуговицу блузки. – Но если при мне хвалить начинают Усатого, как ты, Лео, назвал его, вспоминаю бабушкины рассказы, и такая злость во мне закипает, что себя начинаю бояться. Я в такие минуты неуправляемая, – слегка выпучила нижнюю губу. – С работы едва не вылетела, дав бабе одной в рыло, когда та Усатого назвала великим, сплотившим нацию. Ни фига себе сплочение – на крови человеческой!
– Ты у нас, оказывается, боевая, – в словах Лео не было иронии.
Помолчали, выпивка почему-то не шла, сам собой возник разговор о скором отъезде из пансионата, проверке на детекторе лжи и прочих моментах; Дан уверял, что толку в эксперименте нет никакого, таблетки – фикция, кому-то взбрело в голову, наверняка деньги выделили немалые, надо распилить, вот и придумали эту хреновину; Лео, напротив, полагал, что эксперимент удался, неважно, помогут просветлению пилюли или не помогут, главное, нас разговорили, так что устроителям есть над чем подумать.
– Погоди, Лео. – Юл поерзала на кровати, приподнялась, машинально одернула смявшуюся юбку, однако коленки открылись еще откровеннее, а при желании можно было рассмотреть и нечто большее, Капа на мгновение помрачнела. – Погоди… Вот ты спорил с лектором и что-то там про пса и блевотину, а еще про свинью. Просвети, пожалуйста, я ничегошеньки не поняла.
– Милая Юл, если бы ты знала, с какой радостью я бы про это не говорил… Я как Фигаро: хочу посмеяться над всем, иначе пришлось бы заплакать. Увы, со смехом не очень получается.
– А ты анекдот какой-нибудь расскажи, посмеемся вместе, – ввернула Капа.
– Ну, разве что специально для тебя, моя прелесть. – Лео неожиданно приобнял запунцовевшую, глубоко задышавшую Капу. – Про трех блондинок, попавших на тот свет. Анекдот богохульный, предупреждаю.
Капа машинально поправила светлый парик. Жест выглядел неуместным – получалось, анекдот и впрямь посвящался ей, а уж в каком виде будут представлены блонды, нетрудно догадаться.
– Три блондинки попали на тот свет. Встречает их апостол Петр. “Девочки, хотите в рай?” – “Хотим, хотим!” – “Тогда давайте маленький интеллектуальный экзамен проведем. Ответьте, пожалуйста, на вопрос: что такое еврейская Пасха и какое историческое событие произошло в этот день?” Первая блондинка говорит: “Еврейская Пасха это когда варят, жарят, парят много индейки, все объедаются и болеют потом животами”. “Отойди в сторону”, – приказывает апостол. Вторая блондинка: “Это когда красят яйца, светят куличи, все христосуются”. “Отойди в сторону”, – приказывает апостол. Третья: “Это когда Иисус собрал учеников, они разговаривали, совершали чудеса, например, воду в вино перегоняли, потом нехороший человек предал Иисуса, его распяли на кресте и захоронили в скале, но никто не знал, где. И все это происходило в день еврейской Пасхи”. – “Замечательно!” – воскликнул апостол. – “Но я еще не все сказала. Каждый год в начале февраля кто-то откидывает камень, он выходит из скалы и если видит собственную тень, зима продолжается еще шесть недель… ”
Сидевшие в комнате зашлись от хохота – Дан аж скрючился и пролил водку из стакана. Лишь Капа сидела с каменным лицом и недоуменно глазела на мужчин и Юл – а что здесь смешного?
– Я не поняла, – призналась.
– Капа, милая, вспомни заокеанскую традицию вынимать сурка из норы и по тени от него определять срок прихода весны, – объяснил Дан.
– Так это анекдот про заокеанских блондинок?
И снова хохот, заливчатый, утробный. Громче всех, нарочитее, получилось у Юл. Капа тоже натужно выдавила гримасу-улыбку.
– Да, повеселились от души. Спасибо, Лео, классный анекдот… Но вернемся к нашим баранам, то бишь к псам и свиньям, – Дан вернул разговор в прежнее русло. – Ты, Лео, апостола Петра вспоминал: “Но с ними случается по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идёт валяться в грязи”. Правильно излагаю?
Тот мотнул кудрями в знак подтверждения и дал пояснение:
– Что означает выражение “пёс возвращается на свою блевотину”? Каждый делает то, что свойственно его природе: свинья – валяется в грязи, собака – подъедает свою блевотину. Человек, познавший Господа, но не позволивший Ему изменить себя, в конце концов возвращается к своему прежнему мирскому образу жизни и погрязает в привычных для него грехах. В Ветхом Завете царь Соломон объясняет это высказывание так: “Как пёс возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою”.
– Иными словами, нормальный человек, у которого мозги не набекрень, должен, обязан различать добро и зло, верно? – Дан искал поддержку Лео. – Различать ложь и правду, но это если голова не заморочена, как у нас у всех, граждан Славишии. В той или иной степени, – поправился.
– И все-таки, во времена всеобщей лжи говорить правду глупо, – ввернула Капа. – А что, лектор, может, не так уж и неправ.