Эрменгарда передала Монсегюр своему вассалу Рамону де Перелле вместе с большой суммой денег, повелев восстановить святыню, с древнейших времен почитаемую как храм Солнца.
Через семь лет после кончины отца умер и супруг Эрменгарды (ок. 1200). История не сохранила подробностей этого печального события. Правда, упоминается, что условия завещания оказались для нее исключительно благоприятны. Дети были уже взрослыми, и больше ничто не привязывало виконтессу к мирской жизни. И она, поделив между ними богатейшее наследство, вернулась домой, в графство Фуа, во главе которого стоял ее брат Раймон-Роже (1157–1222/3), правая рука графа Раймунда VI Тулузского.
Он был старшим сыном ее отца от второго брака с женщиной по имени Саура (больше ничего не известно о матери графа де Фуа, хотя в некоторых родословиях он называется сыном Сесиль Безьерской).
Этот гордый аристократ не был домашним тираном. В то время, когда не семья принадлежала человеку, а человек семье, он позволял женщинам своего дома иметь собственное мнение и придерживаться собственных убеждений.
Раймон-Роже являлся вторым по значимости после Раймунда Тулузского государем в Лангедоке. Из неприступного фамильного замка на скале, высящегося над долиной реки Арьеж, он зорко охранял безопасность пиренейских горных перевалов. Граф славился воинственностью и полководческими талантами. Однако его натура была богата и разнообразна. Трубадуры прозвали его «Друт» — «Влюбленный», поскольку граф постоянно пребывал в волнении чувств из-за любовного влечения то к одной, то к другой красавице. Его пылкость испытали и Эрменгарда дю Тей, родившая ему сына Лупа де Фуа, и Стефания Лоба. Возможно, из-за своей вечной влюбленности он женился поздно, в 35 лет, на двадцатилетней Филиппе Монкада, дочери виконта Беарнского. Красноречивый оратор, музыкант, автор множества стихов, в том числе и хвалебных о себе самом, он был достаточно свободен в вопросах религии и не переставал заботиться о своей супруге, которая, прожив в браке семь лет, приняла consоlаmentum и возглавляла Дом Совершенных в Дюне.
Историки единодушно утверждают, что в 1204 г. в местечке Фанжо, при большом скоплении народа виконтесса де Лиль Жорден вступила в лоно катарской церкви, приняла consolamentum и облачилась в скромное черное одеяние. Она отказалась от этого мира и стала готовить себя к жизни грядущей. Но уже задолго до этого ее стали называть Эсклармондой.
Независимо от собственного желания Эсклармонды ее значение в Окситании возрастало. Из отдельных замечаний современников, но главным образом из преданий и легенд вырисовывается образ женщины, которой было суждено сделаться знаменем сопротивления свободолюбивого Юга властным притязаниям рационального Севера и католического Рима. По всей видимости, она выделялась какой-то особой одухотворенностью и душевной деликатностью; полная достоинства, она никогда не казалась высокомерной, ее служение вере было лишено предрассудков и фанатизма. Будучи доброй и сострадательной, она умела быть решительной и твердой. Она обладала высоким чувством справедливости, позволяющим судить строго, но праведно. Ее замечания были вежливы и обезоруживающе доброжелательны. Все недостатки, если они имелись, восполнялись щедростью сердца и спокойствием духа.
Брат Раймон-Роже построил для нее в местечке Памье дом под названием «Кастеллар», походивший на монастырь и живущий по принципам трудовой общины. В доктрине катаров важное место уделялось ежедневному труду: человек, в том числе и знатный, был обязан постоянно заниматься каким-то делом. Женщины-катарки славились искусством ткачества. Катаров иногда называли «ткачами». И Эсклармонда тоже делила свое время между жизнью внутренней — чтением Евангелия, размышлениями над теологическими трактатами катаров — и жизнью внешней. Она неустанно разъясняла основы вероучения множеству людей, стекавшихся сюда со всей Европы и месяцами пользовавшихся ее гостеприимством, поддерживала, утешала, врачевала. На свою часть наследства она строила школы, мастерские, приюты, готовые принять первых жертв витавшей в воздухе войны между севером и югом Франции.
Судя по строкам песни, оставленной нам трубадуром Гийомом Монтанаголем, люди боготворили ее[28].
Госпожа Эсклармонда приятна и чиста,
Поэтому она нравится людям.
Госпожа Эсклармонда, ваше имя показывает,
Что вы воистину даруете свет миру, —
пел знаменитый трубадур, и вся Окситания знала, о ком идет речь. Ведь Es clara e munda означает «несущая свет миру». «Тот, кто взовет к вам, не подвергнется злу целый день», — повторяли вслед за трубадуром окситанцы и с радостью нарекали ее именем своих дочерей. Ее любили, преклонялись как красивому, непонятному и очень другому.
Враги называли Эсклармонду «женщиной-папой».
История донесла до нас сообщение об участии Эсклармонды в теологической дискуссии, так называемой ассамблее («Монреальское собрание»), которые пока еще проводились между католиками и катарами. В 1207 г. на богословский диспут в Памье, организованный Эсклармондой, приглашены были папские легаты, представители католического духовенства и самые известные философы-еретики.
Католическая церковь сделала все, чтобы не осталось даже памяти о катарах, но через века до нас дошли отзвуки этого события. Известно, что раздосадованные клирики не смогли найти веских аргументов в споре и перешли к прямой грубости. На вопрос Эсклармонды, который очередной раз поставил их в тупик, один священник раздраженно предложил ей не мешаться в мужские дела, а отправляться, как подобает честной женщине, к своему веретену.
Кто бы вспомнил имя французского клирика Этьена де Минье, не останься оно как грязное пятно рядом с именем Эсклармонды? Это ему принадлежали слова, которыми он надеялся ее унизить.
Спорящие разошлись еще более непримиримыми, чем до начала собрания. После памьерского диспута стало очевидным, что время дискуссий миновало и репрессии против инакомыслящих вскоре еще более усилятся.
Иннокентий еще раз убедился, что компромисс с альбигойцами невозможен. Силу духа еретиков не победить проповедями его легатов. В обсуждениях спорных вопросов они, уверенные в своей правоте, необоримы. Единственным действенным средством борьбы против заблуждений осталась сила.
Это понимали и еретики.
Катарам требовалось позаботиться об убежище на случай новых гонений. Замок Монсегюр, принадлежащий Эсклармонде, находился на высокой горе Фавор. Его держал от нее один из верных защитников катаров в среде мирских владык Рамон де Перелла. Он укрепил стены замка и практически заново отстроил цитадель. Рамон принадлежал к дому, глубоко преданному катарскому вероучению, известному своим благородным происхождением, именитому, гербом которого были башня, рыба и полумесяц — предметы, почитаемые катарами. Главой этого дома в то время был барон Пьер Роже де Мирпуа. В 1204 г. раненный при покушении на него правоверных католиков, Пьер Роже принял consolamentum из рук Гильаберта де Кастра, но еще долго продолжал свою борьбу с ненавистными попами. Предполагают, что в 1206 г. он предоставил свои владения катарам для проведения там собора.
Рамон Перелла испытывал глубокую личную преданность к Эсклармонде. Это было и поклонение рыцаря даме, и восхищение необыкновенными свойствами духа этой женщины. Свою младшую дочь он нарек ее именем.
Народ, населявший в XIII в. Южную Францию, складывал о своей соотечественнице прекрасные возвышенные сказания. В несчастьях и бедствиях она оставалась хладнокровна и тверда как сталь, в то время как ее гибкий ум и мягкая безоговорочная воля подчиняли себе окружающих. Она обладала какой-то сверхъестественной способностью утешать страждущих, воодушевлять колеблющихся, внушать надежду отчаявшимся. Эта уже немолодая, но как бы нестареющая и не имеющая возраста хрупкая женщина стала символом непобежденной Окситании. Ее благородный образ ярко выделяется на мрачном фоне того периода Средневековья, который известен сегодня под названием «Альбигойские войны».
Так получилось, что альбигойская трагедия обрела своих мучеников, своих героев, но в глазах потомков вождем сопротивления Юга нашествию с Севера стала именно эта женщина. Она не вела в бой отряды, не изощрялась в дипломатических уловках, но в то время, когда предводители-мужчины были частью уничтожены, частью предпочли отойти в тень, Эсклармонда оказалась для своих единоверцев высшим авторитетом, духовным вождем в силу редкой душевной энергии, магнетизма, таинственной и всепобеждающей убежденности.
Рядом с Эсклармондой видится фигура патриарха еретиков, епископа Гильаберта де Кастра. Этот сын знатного рода не пожелал носить меч и вести полагавшуюся ему по рождению жизнь воина и рыцаря. Он отказался от всех мирских благ, окружил себя бедностью, предался посту и посвятил свое существование служению новой вере. Он содержал в Фанжо больницу и Дом Совершенных. В 1207 г. он выступил достойным оппонентом святого Доминика на конференции в Монреале. До глубокой старости Гильаберт без устали колесил по просторам Романьи, проповедовал и рукополагал новых Совершенных. Судя по некоторым высказываниям, он наставлял молодого Транкавеля, хотя никаких документальных подтверждений этому не имеется. Зато почти наверняка именно Гильаберт де Кастр принял в лоно катарской церкви свою духовную дочь Эсклармонду[29]. А в 1222 г. он попросил Рамона Переллу предоставить замок Монсегюр в распоряжение катарской церкви.
Ученица превзошла своего учителя. Гильаберт де Кастр почти забыт, тогда как память об Эсклармонде пережила века. Загадки, связанные с именем этой женщиной, неисчислимы. Сама ее смерть таинственна. Все представители рода де Фуа находили упокоение в фамильной усыпальнице в цистерцианском аббатстве Бульбонн[30]. Все, кроме Эсклармонды — ее захоронения там нет. Но нельзя же, в самом деле, считать, что она улетела на небеса, обернувшись голубкой.