После этого трансляцию, увы, пришлось отключить.
Такси таранило светом фар летнюю ночь, на зеркале заднего вида покачивались чьи-то фотографии, а Даня со скуки перечитывал язвительные комментарии Крейцера. Когда же те закончились, он понял, что листать ленту у него просто нет сил, и откинулся затылком на кресло.
Блондинка-водительница покосилась на него.
– Умотались? – приветливо спросила она, протягивая руку: – Вика.
– Я знаю, – вяло махнул смартом Даня, – У меня же тут написано. А вы всех усталых пассажиров расспрашиваете об их усталости?
Карточка с её именем висела и в самом такси, но ему почему-то всё равно было приятно, что она представилась. Что-то было в этом старомодное – и уютное, как само её такси.
– Нет, только симпатичных, – рассмеялась Вика. – Ну а что вы хотите? Я водитель, но я не веду. Нужно же мне хоть чем-то заниматься! А вторая задача водителя какая? Правильно, как у парикмахера: работать за радио, священника и психотерапевта. Но если вам не нравится, я заткнусь.
К колену её летних брюк была приколота булавкой цветастая недоплетённая фенечка, а на экране смарта виднелся какой-то код – Вика его не писала, а, кажется, компилировала. Некоторые строки были подсвечены жёлтым.
Наверное, обучающая программа.
– Да нет, – сказал Даня, – наоборот. У меня сейчас такое в жизни творится, мне радиосвященник – самое то.
– Серьёзно? – отвлеклась от смарта Вика.
У неё было очень живое лицо. Да, устало подумал Даня, наверняка это потому, что чаевые такой Вики напрямую зависят от того, понравится она пассажиру или нет, сумеет ли развлечь его разговором; но даже если так, не верилось, что это просто актёрская игра. Скорее просто характер такой – удачный для профессии.
Интерес Вики выглядел неподдельным.
Даня рассказывал про доктора Шарпа, теломеразную терапию и всё остальное друзьям: и Крейцеру, и Анке, и Горохову, и Ратте, и Ри, и остальным. И у всех были свои мнения: Крейцер, к примеру, нарыл статью о том, что из первого института Шарпа в своё время выгнали, причём за что-то довольно мутное, а Ри, наоборот, всё спрашивала, как вписать в «Плеяды» собственную бабушку. Кто-то восхищался смелостью Дани, кто-то опасался разводки.
И никто не говорил с ним об этом живыми словами.
Оказывается, устной речи тоже может не хватать.
Поэтому Даня вывалил Вике – всё, с самого начала. Вывалил, пожалуй, больше, чем стоило, но кто он такой, чтобы бороться с эффектом попутчика? И про мошенника-коммивояжёра; и про то, как заглохло в полиции дело; как сам он переключился, как много узнал о теломеразной терапии, как решился и убедил родителей. Как странно жить в мире, где «поиски вечной жизни» не саркастический штамп. Как много в этих поисках пришлось заполнять бумажек – ну то есть документы, конечно, были в цифре, это фигура речи, а всё же.
Как потонули в бумажках действительно важные вопросы.
– Понимаете, я же вообще не представляю, – говорил Даня, пьянея от возбуждения. – Как это – если мама с папой помолодеют? Заметьте, я даже не про бессмертие – это вообще что-то… ну, абстракция. Но мне объяснили, что эта терапия буквально обращает время вспять – как… как… как какие-нибудь подтягивающие кремы, но только по-настоящему. Представляете? Я вот нет. Мне даже иногда кажется, я почти надеюсь, что оно не сработает. Потому что если сработает… то что с этим делать?
– А что с этим нужно делать?
Вежливо отложив смарт, Вика всё-таки подтянула к себе коленку и взялась за плетение. Даню это не смутило: нельзя же просто слушать человека и больше ничего не делать.
Даже самую захватывающую историю скучно просто слушать.
– Ну вот… представьте, что вы помолодели – на десять, пятнадцать лет. Речь ведь идёт именно о таких масштабах. Что бы вы стали делать?
– Я? – Вика задумалась, потом рассмеялась: – Покрываться прыщами и мучиться пубертатом.
– Вот именно! А по документам вы – взрослый человек, и у общества, у всяких знакомых есть от вас ожидания… Тут можно, конечно, сказать: «Ну, помолодеет же только моё тело, а разум, душа – короче, опыт – останутся прежними». Только это ведь не так просто! Всё, что есть в нас духовного, очень зависимо от телесного – от запаса энергии, от количества выделяемых гормонов. Никакой жизненный опыт не поможет вам, если снова придёт телесный пубертат! А если поможет, то лишь частично. Ну и речь ведь не только о внутреннем состоянии, но и о реакции окружающих. Если бы вам стало на вид пятнадцать, то, наверное, на работе вас не стали бы трогать, а если десять? Десятилетних на работу пока не берут.
Впереди мигал поворотником хвост соседней машины. Интересно, как скоро поворотники перестанут добавлять в новые модели?
Они ведь нужны только водителям-людям. Автопилоты посылают друг другу информацию о манёврах вай-фаем.
– Ну, ваши родители же не станут десятилетними, – резонно заметила Вика.
– Да уж слава богу, – замахал руками Даня.
– Мне кажется, – задумчиво прибавила она, – что во взрослом возрасте это не такой сильный скачок. Между шестьюдесятью и сорока разница меньше, чем между двадцатью пятью и десятью.
– Ага… а между сорока и мной? Мы же почти ровесниками станем!
Это какое-то лицемерие, сердито укорил себя Даня. Родители не нравятся тебе старыми – но и молодыми тоже не нравятся, быть ровесником с ними ты тоже не готов.
Так какими они тебе нужны?
Мёртвыми на фотографии?
– Представьте, что мама вдруг стала вам ровесницей, – продолжал он тем не менее вслух. – Снова живёт полноценной жизнью. И вот собираете вы компанию, ну там на день рождения и так далее, а ваш друг вдруг начинает за ней… и ведь его можно понять – она же помолодела! Ну то есть, – прибавил он, вдруг устыдившись того, что кидает тень на нравственность родителей, – конкретно так не будет, моя мама по-прежнему очень любит папу и всё такое, но я про принцип!
– Такое бывает сплошь и рядом безо всякого омоложения, – хмыкнула Вика. – И вообще вы делите шкуру неубитого медведя.
– А вдруг будут проблемы? – не слушал Даня. – Чиновники? Документы? Трудности с подтверждением личности? В наших широтах бюрократия и за меньшие странности людей душила. А вдруг Раиса Павловна позавидует, что они помолодели, и подожжёт им квартиру? А вдруг осложнения?
А вдруг они не понравятся мне молодыми? Вдруг я, от самого себя скрывая, люблю их за беспомощность, за зависимость и эту вот душераздирающую нелепость?
– Наверное, если бы они верили в Бога, я бы не стал, – признался вдруг Даня и сам от себя опешил. – Или если бы просто были очень просветлёнными, спокойно принимали старость и смерть. Но они… в общем, всякие глупости делают. От страха.
Клепают против времени щит из цветастых упаковок «Одравита» – нелепый и бессмысленный, как когда в «Цивилизации» въезжаешь на танках в поселение варваров, способных отстреливаться только из арбалетов.
Вика посмотрела на него неожиданно серьёзно.
– Вы, наверное, хотите, чтобы я вам сказала: мол, вы ещё ничего не сделали, можно откатить и просто не ехать на эту вот терапию. Ну, потому что вы не уверены, что поступаете правильно. Да? Ну так вот шиш вам. Никто никогда не уверен. Но, по-моему, когда о такой возможности узнаёшь, то отказаться уже нельзя. Ну просто спать потом не сможешь, зная, что отказался. И да, – пресекла она попытку себя перебить, – мы живём в такое время… сейчас есть вообще много всякого, к чему закон пока просто не готов, так что он отстаёт. Никто и правда не знает, что делать с помолодевшим или тем паче бессмертным человеком. А только знаете что? Я вам как специалист скажу – это всегда так было! Словари отстают от живого языка, законы – от живого общества, и всё это не повод. Так и должно быть. Не парьтесь. Конечно, всё новое стрёмно – а мне не стрёмно как будто! – она неожиданно хлопнула смартом. – Ни хрена в этих закорючках не понимаю, ну не кодер я! А что делать-то? Учиться, учиться и ещё раз учиться. Преодолевать сопротивление среды.
Даня неожиданно понял, что смутно завидует её – ну, кто бы у неё ни был.
Кто-нибудь же наверняка есть, не может не быть.
– Меня другое смущает, – прибавила после короткого молчания Вика. – Вы сказали, что мошенника своего так и не нашли. Ну, полиция не нашла, а вы тоже забили. И так он и гуляет на свободе. Вот это мне не нравится. Как-то несправедливо получилось.
– Справедливость – это социальный конструкт, – хмыкнул Даня. – Её ведь на самом деле нет в природе. Это мы только так говорим, что, мол, за то или иное преступление справедливо наказать так-то и сяк-то. А на деле разным поступкам и наказаниям нельзя придать вес, их не измерить…
– Ой, ну что вы тут разводите? Вы же понимаете, о чём я. Вы взялись искать, а потом бросили. Не стыдно?
Если бы тогда Шарп и Робертсон не заговорили с ним из секретера, он не ехал бы сейчас из офиса «Плеяд». Может, не так это плохо, когда тебя отвлекает от скучного что-то более интересное?
– Вообще-то искать мошенников – работа полиции, – обиделся Даня.
– И если они не справились, то что, всё пучком?
– Ну, я писал в одну контору… думал, там помогут… но мне не ответили.
– Так напишите в другую!
– Да уж времени-то сколько прошло!
Вика снова задумалась, прикусив кончик фенечной нитки. Зубы у неё были очень аккуратные.
– В Питере, кстати, есть одно место… я туда иногда вожу человека, – медленно сказала она. – То есть я, конечно, много кого много куда вожу…
– …И не водите на самом деле…
– Верно, – хихикнула Вика, – не вожу. А место всё-таки есть. Я про эту контору немного читала – мне кажется, там смогут для вас подыскать…
…а за аккуратными зубами – острый язычок.
– Слушайте, – в порыве странного вдохновения перебил Даня, – а вы играете в Firegaze?
Какой бы говорливой ни была Вика, а тут и она сбилась.
– Только казуально.
– Не поймите меня неправильно, я сейчас ни на что не намекаю… и когда я говорю «ни на что не намекаю», я имею в виду, что не намекаю на секс. Так вот: уже вечер, ваш рабочий день наверняка заканчивается. Не хотите зайти ко мне, поужинать и погонять в Firegaze?