Юлии Николаевне нравилась вот какая гипотеза. Есть разные способы учить живые языки, но объединяет их одно: эмоции. Человеческие языки так или иначе описывают реальный мир – даже когда речь идёт об абстракциях. Нет языка без слова «мама» или слова «я». Это и отличает их от искусственных систем. И то, как мы запоминаем связанные с этими явлениями языковые единицы, вполне вероятно, связано не только с зазубриванием, но и с эмоциональными привязками к ним. По крайней мере, энцефалограммы и сканы крови переводчиков-синхронистов показывают, что взаимодействие с языком – очень эмоциональный процесс.
Как бы ни любила популярная культура противопоставлять ratio и affectio, правда в том, что первое не существует без второго. Наша память, наши знания, даже наша логика живут на топливе из эмоций, потому что мы понимаем только то, про что чувствуем.
А раз так, то, подкрутив второе, можно преобразить и первое.
Увы, это лишь гипотеза. Одна из многих. И данных, что позволили бы подтвердить её или опровергнуть, не так много.
Юлии Николаевне хотелось, чтобы их стало больше.
– То есть вы предлагаете мне…
– Побыть подопытным кроликом. Я хочу сделать с вами именно то, что описала: создать вам альтернативный канал восприятия, загрузить его информацией и посмотреть, как это повлияет на вас.
На секунду Дане показалось, что он уже стал другим человеком – или по крайней мере попал в другой мир. Пока Юлия Николаевна читала свой монолог, парочку за соседним столиком сменил благообразный дед с очень белой бородой, официант принёс нового кофе, а снег окончательно осыпался с небес, обнажив вечерние сумерки. Дверь на кухню кофейни была приоткрыта, оттуда пыхало чем-то влажным и горячим, на улице пролаяла собака.
Весь этот обиходный, каждодневный мир совсем не вязался с нейросетями, спорами о сознании, вторым зрением и фантастическими предложениями.
Что она там говорила про эмоциональные привязки?
Дане просто не удавалось ничего почувствовать по поводу её предложения – слишком ненастояще оно звучало.
– Вы сказали, что можете сделать меня другим человеком, – медленно проговорил он. – Но неожиданно открывшийся талант к языкам ещё не делает человека другим. Это просто навык.
– Новый навык – это новые интересы. Новые события в жизни. Новый опыт…
– Если так, – невесело усмехнулся Даня, – то ваши хитроумные эксперименты не нужны. Достаточно записаться в кружок авиамоделирования. Там тоже новый опыт.
На лице у Юлии Николаевны впервые промелькнуло что-то такое – вроде очень светского, но всё-таки раздражения. Она придвинулась:
– В один кружок вы уже ходили, Богдан Витальевич. И с новым опытом у вас там не вышло. Потому что не возникло эмоциональных привязок. Потому что у вас сломана биохимия мозга, потому что у вас депрессия. А мой метод – я надеюсь – создаст новые привязки насильственно. Что-то, что раньше нравилось, вдруг без видимых причин наскучит. Что-то раньше ненужное окажется ценным. Просто так, само собой. Что-то, что очень болит… вы же понимаете, о чём я. Нет, это не стирание памяти в прямом, лобовом смысле. Не переселение душ. Но достаточно серьёзная реструктуризация памяти, которую можно назвать новой личностью – потому что старые воспоминания перестанут иметь над вами ту же власть, что раньше, если перестанут значить то же, что раньше; если вы перестанете чувствовать по их поводу то же, что раньше. Мозг ведь адаптивен… он как-то переосмыслит эти новые привязки, рационализирует изменившиеся эмоции. Что-то слегка додумает – я ведь упоминала уже, что мир мы додумываем? И станет иначе. Один только дьявол знает, насколько. – Она вздохнула, потёрла лоб и откинулась обратно. – Впрочем, не буду врать – я ничего вам не обещаю. Я же сразу сказала, что предлагаю не ради вас, а ради науки. Тем более что я не хочу просто повторять ранние эксперименты. Мой план в том, чтобы загружать вас не полностью – без диспансеризации, как ту подопытную, о которой я вам рассказала. Давайте попробуем работать, к примеру, в режиме два через два. Мне кажется, это может дать более тонкие результаты, без фокусов с языками. А тонкие результаты мне как раз и интересны. Но это значит, – развела она руками, – что не стоит ждать магического преображения. Вы спрашиваете, в каком смысле станете новым человеком? Честно отвечаю: я не знаю. Но почему бы нам не узнать вместе?
Я и в самом деле ничего не теряю, отрешённо подумал Даня.
Нечего мне уже терять, ничего не осталось. Почему бы не помочь науке?
Это выбор между неизбежностью и риском.
– Нет, – сдавленно ответил он и встал. Юлия Николаевна тоже приподнялась, схватила его за локоть:
– Да погодите вы! Не горячитесь…
– Нет, – не своим голосом повторил Даня. – Меня не интересует ваш… аферистский стартап. И уберите руки.
Она прищурилась.
– Больше не хотите помогать науке? Один раз уже погнались за журавлём в небе? Хорошо. Подумайте о том, что я предлагаю вам работу. И прилично за неё заплачу.
– Не нужны мне деньги.
– Нужны, разумеется. Сядьте!
Юлия Николаевна надавила вниз, и Даня послушно упал обратно на стул – не было у него сил бороться. Она достала смарт, тапнула – видимо, скидывая Дане какую-то информацию, но сообразила, что он-то здесь без смарта. Порылась в сумке, достала ручку и принялась царапать на салфетке.
– У нас с Юрой есть здесь, в Питере, небольшой технологический стартап, – говорила Юлия Николаевна, не поднимая от салфетки глаз. – Нет, не аферистский. Распознаём большие массивы данных с помощью живых людей… это даже не совсем прикрытие – в самом деле распознаём. Но я открывала эту контору с прицелом на человека вроде вас – ради человека вроде вас. Который под предлогом анализа данных получал бы перегруз информацией… ну вы понимаете.
– «Прикрытие»? Шпионские страсти какие- то… почему нельзя просто, ну… провести клиническое исследование, или как это делается.
Юлия Николаевна язвительно вздёрнула бровь:
– А, вы всё-таки хотите поговорить об этике медицинских исследований? О том, что можно и нельзя проверять на людях? Как сложно выбить такую возможность? Ну и, конечно, как дорого стоит тут ошибка? – Она поцокала ручкой о столешницу. – А если эксперимент был официальным – как дорого ошибка обходится и исследователю тоже.
Всё поплыло перед глазами у Дани – будто уже возникло второе зрение. Только потом, значительно позже, уже выйдя из «Цедры», он понял, почему.
Но в тот момент значения не придал и просто стёр – уткнувшись лицом в сложенные ладони.
– Вы думаете, – тихо сказал Даня, – что сейчас меня подцепите, да? Навяжете мне какой-то кармический долг? Мол, один раз я пытался помочь науке и вышло не очень, так что теперь за мной должок или что-то в таком роде, извращённая какая-то такая логика, да? – Он поднял лицо. – Идите вы к чёртовой матери.
Юлия Николаевна отреагировала на диво спокойно – даже как-то равнодушно, чего Даня не ожидал. Это его немного отрезвило.
Это же просто разговор. Он скоро закончится. Даня вернётся домой, закинет Гамаеву в чёрный список и больше никогда к этому не вернётся.
– Ничего такого у меня и в мыслях не было, – прохладно ответила Юлия Николаевна, – и лично на вас мой свет клином не сошёлся. Финансов у нас хватает, мне несложно было бы заманить испытуемого деньгами. Но я сказала вам правду – у меня есть этика. Менять людей – занятие, знаете ли, такое. Тут не грех и в Бога заиграться. Поэтому я хочу в испытуемые человека, менять которого не жалко – потому что ему не жалко себя. Откажетесь – что ж. Найду другого.
Даня не ответил ничего, и она протянула ему салфетку. Там крупным, но красивым почерком был написан адрес, нарисован кусок карты, а под ним – название: ID BARDO.
– «Ид Бардо»? – невольно усмехнулся Даня. – «Ид» – это же ненаучный фрейдизм!
– А вы смотрите вторым зрением. Не «ид», а «ай-ди». Конечно, в полном смысле новый ID – новую юридическую личность и так далее – мы вам не сделаем, но метафора симпатичная. Мне по крайней мере нравится.
Не забыть. Не отпустить. Не пережить, а – перестать быть собой. Не это ли единственное спасение?
Очень сложно бывает понять, сколько человеку пристало меняться – если взглянуть вот просто по-бытовому, по-человечески. Если у тебя постоянно новые взгляды, вкусы, позиции – ты флюгер, которому невозможно доверять. Плывёшь по течению, ищешь выгоды, нет у тебя принципов. Если же, наоборот, меняться недостаточно, держаться постоянно за старое и ничего у себя внутри не корректировать, то получится, что ты – упрямый идиот и старпёр, держишь у себя дома сервер, когда все давно уже переключились на удалёнку, и отказываешься признавать прогресс. Да дело и не только в технологических новинках: если мысли иногда не обновлять, они покрываются трещинами и осыпаются.
Человеческая личность – это какой-то вечный странный баланс между постоянством и переменами, а жизнь – ходьба по этому канату. И ведь обычно мы справляемся – идём себе, чувствуя интуитивно, куда правильно поставить ногу.
Первую, вторую, третью. Тридцать восьмую, тридцать девятую, сороковую.
Тут главное не задуматься о том, как устроен процесс.
Но если уже задумался – если выкинуло тебя из этой колеи, то что же теперь? Она ведь права – упавший с каната неизбежно летит в могилу. Так не болван ли тот, кто отказывается, когда ему под землю протягивают руку помощи?
Даня не сказал ничего.
– Необязательно решать прямо сейчас, – мягко заметила Юлия Николаевна. – Я вас подожду. Не вечно, но… сколько-то. Взвесьте всё. Мне кажется, рабочий процесс может вам и понравиться. В конце концов, вашей главной задачей на новом рабочем месте будет… не думать. Где ещё вам за такое станут платить?
– Моё любимое занятие, – криво усмехнулся Даня и встал. У него не было при себе смарта, так что, наверное, Юлия Николаевна угощала.
Она засунула салфетку ему в карман треников.
– Приходите, Богдан Витальевич. Поможем друг другу. Спасения души не обещаю, но обещаю: будет интересно. В общем, позвоните мне, номер у вас есть. – На лице её мелькнула хитринка. – О, и вот ещё: если всё-таки придёте к нам в BARDO, не рассказывайте другим сотрудникам об этом моём проекте. Они не знают. Считают, что это сугубо про распознавание данных.