[1094]. Для полной корректности нужно подчеркнуть, что «консервативную революцию», за некоторыми исключениями, частью национал-социализма считать нельзя, как нельзя считать ее духовной матерью нацизма. Напротив, как писал Вильгельм Моммзен, «только один консервативный лагерь имел твердые идейные позиции, оказавшись довольно устойчивым к воздействию нацизма, пытавшегося затянуть представителей этого лагеря в свой идейный круг»[1095].
Определенная общность содержания понятий «консервативная революция» и «нацизм» ничего не меняет в этом утверждении, ибо сотворенные консерваторами национальные мифы нацисты использовали по своему усмотрению. Большой знаток национал-социализма Герман Раушнинг указывал, что «консервативная революция» была кулисами, а политической действительностью являлась радикальная революция, которая проявлялась не в мировоззрении, а прежде всего в революционной тактике движения. «Если не принимать во внимание это развитие, – писал Раушнинг, – то всякое понимание положения в Германии исключено»[1096]. Самый значительный поэт-лирик первой половины XX в. (по мнению Иосифа Бродского) Готфрид Бенн, одно время близкий «консервативной революции», писал год спустя после прихода нацистов к власти: «Есть только форма и мысль. Эту мысль вы не найдете у Ницше, но она там скрыта. Его белокурая бестия – это мечта об объединении духа и власти. Оказалось, это невозможно, это два разных царства. Пока на этот счет заблуждаешься, можно что-то делать, а если это заблуждение исчезнет, тогда конец и всякой деятельности»[1097]. Это высказывание – практический призыв к внутренней эмиграции в условиях режима, не соответствовавшего первоначальным чаяниям «консервативной революции». Тот же Бенн в 1934 г. писал, что нацисты кажутся ему труппой, которая в театре объявила о начале «Фауста», а самое большее, на что способны актеры, – это дешевый фарс. Поэт писал, что никогда в истории Германии страной не управляли такие мизерные персоны – собрание субъектов, которым никакой серьезный фабрикант, по слова Юнгера, не дал бы торговой доверенности[1098]. После 1933 г. Бенн, Юнгер и другие представители «консервативной революции» были поставлены в такие условия, когда их ценности уже не имели силы и только стиль и форма помогали сохранить ориентацию. Отсюда – «борьба за слово» у Бенна и эстетизм у Юнгера: «на краю пропасти речь идет прежде всего о достоинстве».
Восхищаясь опытом фашистского переворота в Италии (сам Муссолини полагал, что в Германии, как стране более культурной, чем Италия, фашизм невозможен), представители «консервативной революции» скептически относились к возможности такого опыта в Германии. Так, Георг Кваббе писал, что счастье Германии заключается в том, что «у нас фашизм принял абсолютно бездуховные и жестокие формы и определенно продемонстрировал реформистскую несостоятельность»[1099]. Представители «консервативной революции» и позже весьма сдержанно относились к нацизму, так, даже Папен, имевший косвенное отношение к консерваторам, таким образом отделял «консервативную революцию» от нацизма: «Самым существенным во всяком консервативном мировоззрении является укоренелость в божественном порядке вещей. В этом как раз и состоит ее основополагающее различие с доктриной нацизма. Ее основное положение – исключительность всего политического, мистическая вера в волшебную силу фюрера придают нацизму характер политической религии. Как раз в этом я вижу различие между консервативной политикой веры и нацистской политической верой»[1100]. К тому же если «консервативная революция» была многими корнями связана с национальной традицией, то, как указывал Людвиг фон Мизес, в генеалогическом древе нацистов французы Жорж Сорель и Жан Шарль Сисмонди (швейцарский мыслитель, считавший мелкое производство идеальной формой хозяйствования), а также англичане Томас Карлейль, Джон Рескин (английский теоретик, выразивший романтический протест против современного общества) и Xьюстон Стюарт Чемберлен много важней, чем любой немец. Немцы иудейской веры и происхождения, вроде Фердинанда Лассаля и Альфреда Лассона (активный пропагандист немецкого народного права), барона Юлиуса Шталя и Вальтера Ратенау внесли больше в основные принципы нацизма, чем Вернер Зомбарт, Мартин Шпанн и Фердинанд Фрид (сотрудник журнала Церера «Тат»)[1101]. Не какие-либо идеи, а общее состояние Веймарской республики было решающей предпосылкой победы нацистов. В этом отношении весьма показательной может быть следующая параллель с человеческим организмом. Естествоиспытатель Макс фон Петтенхофер указывал, что решающее значение для инфицирования человека имеет не сам микроб, а общая готовность организма принять его. На глазах у студентов он выпил стакан воды с целой культурой холеры и не заболел[1102]. Немецкое же общество не имело противоядия против отравы нацизма, и значительную долю вины за это несет «консервативная революция». Гитлер, со своей стороны, в адаптации «консервативной революции» к своим целям проявил максимальное проворство и настойчивость: очень символичным для судьбы «консервативной революции» является «День Потсдама» 23 марта 1933 г., когда Гитлер смог ловко обручить, как он сам выразился, «символы старого величия и новые силы»[1103]. Попытки представителей «консервативной революции» встать на путь борьбы с нацизмом были явно запоздалыми и ничего изменить не могли, хотя можно согласиться с Себастианом Хаффнером, что «единственным серьезным противником нацизма были консерваторы, которые в условиях Третьего рейха смогли сохранить принципы законности и правовой государственности, а либералы, Центр, социал-демократы не доставили Гитлеру никаких хлопот или столь же мало, как коммунисты»[1104].
Личные судьбы участников «консервативной революции» преимущественно разошлись с нацистами после 1933 г. Из крупных фигур «консервативной революции» лишь Карл Шмитт в 1933 г. вступил в НСДАП, но карьеру в условиях нацистского режима по разным причинам сделать не смог, у нацистов в почете были более «гибкие» мыслители. В конечном счете можно считать, как это показали новейшие штудии, Карл Шмитт выступал всего лишь за авторитарный либерализм: строгое государство и здоровая экономика[1105]. Такая модель после Второй мировой войны работала во многих странах…
Шпенглер был проклят нацистами как идеологический «контрреволюционер», «мелкобуржуазный деятель», нацистские активисты требовали даже посадить его в тюрьму[1106]. Дело в том, что Шпенглер усмотрел в личности автора «Майн кампф» признаки снижения расового уровня немцев, а в беспрестанно марширующих коричневых колоннах – признак дурного вкуса. Шпенглер имел крайне негативное мнение о нацизме, последние страницы его дневника напоминают сборник анекдотов: Гитлера он называл не иначе, как «пролет-ариер», НСДАП – организацией безработных бездельников, «Миф XX века» Розенберга – книгой, в которой верен лишь счет страниц, а его собственный «Закат Европы» – «это книга, в которой Гитлер прочитал весь заголовок»[1107]. В книге «Годы решений» Шпенглер дал вполне определенную характеристику нацистской партии: «мы хотели покончить со всеми партиями. Осталась же самая отвратительная»[1108].
Эрнст Юнгер после 1933 г. полностью отстранился от нацизма, отказался вступить в партию, отказался от членства в Академии поэзии, в годы гитлеровской диктатуры не вышло ни одной его новой книги. В войну Юнгер служил некоторое время на Западном фронте командиром роты, затем при штабе немецкого командования во Франции, во время войны совершил короткую поездку на Восточный фронт. Во Франции Юнгер написал книгу «Мир», ее в рукописи читал генерал Роммель, который под влиянием этой книги присоединился к Сопротивлению. После 20 июня 1944 г. (покушение на Гитлера) Юнгер был уволен со службы, так как был близок генералам Штюльпнагелю и Хольтицу, но до ареста, по счастливой случайности, не дошло. Геббельс и Гиммлер хотели его уничтожить, но Гитлер лично приказал не трогать знаменитого кавалера ордена «Pour le Mérite»[1109].
У другого знаменитого беллетриста Веймарской эпохи, Готфрида Бенна была репутация нигилиста, а нигилизм ассоциируется с отрицанием и искусства, но на самом деле он утверждал своей жизнью культ искусства и артистизма. В 20-е годы вырабатывается характерный стиль зрелого творчества Бенна, формируется его стойкий скептицизм к прогрессистским теориям, по отношению к возможностям развития человеческого общества и прогресса[1110]. Первоначально оптимистическая оценка нацизма была ошибкой художника, о которой он впоследствии говорил, что каждый человек может ошибиться и при этом категорически отказывался от драматизации этой ошибки… Любопытно отметить, что если литературная карьера Эрнста Юнгера продолжалась до начала 40-х годов, то карьера Готфрида Бенна практически пресеклась в 1934 г. А в мае 1936 г. в эсэсовской газете «Das schwarze Korps» появилась разгромная статья о его стихах, в рецензии содержалось обвинение в порнографии[1111]. Это было в нацистских условиях весьма тяжелое обвинение.