Лжепетр был не первым самозванцем, появившимся в правление Лжедмитрия I. Вскоре после воцарения последнего начали распространяться слухи о том, что Борис Годунов жив и сбежал с сокровищами в Англию. Лже-годунов не материализовался, но и этот призрачный образ можно добавить в общий зачет.
Легенда о «царевиче Петре» обрела собственную жизнь. В белорусских землях рассказывали, будто царица Ирина ответила Борису, что родила «полмедведка и полчеловека, в том часе тот Борис дал покой, больше о том непыталсе…» После смерти царя Федора Годунов занял престол и «матку его в чорницы постриг», а потом, допытываясь у нее, жив ли царевич Дмитрий, «з запальчивости заразом сестру свою пробил, так иж заразом умерла». Осиротевший царевич покинул «бабку» Гану и «пристал» к астраханскому стрельцу Федору, а после воцарения «царя Дмитрия Ивановича» поспешил в Москву, куда прибыл на другой день после его официальной смерти и бежал в Литву, желая встретиться с «царем Дмитрием», который, по слухам, остался жив.
Интересно, что предание о «неведомой зверюшке», рожденной царицей, зародилось еще при жизни этого самозванца. Один польский источник времен Смуты сообщает, что «в Путивль прибыл с донскими казаками Петр Федорович, Недвядко [Niedzwiadko] по фамилии, который назвался сыном покойного царя Феодора Ивановича».
Белорусская сказка о Петре Медведке содержит немало совпадений с реальной жизнью Лжепетра: сиротское детство, жизнь в Астрахани, движение в Москву по Волге. Любопытно также, что в «Сказке…» царевич укрылся после гибели «дяди» Лжедмитрия I в Москве у «неякого Ивана Мясника, на улицы Покровской», а Илейка якобы жил в Москве «от Рождества Христова до Петрова дни у подьячего Дементья Тимофеева <…> а двор у того подьячего у Дементия у Володимера в Садех…», то есть недалеко от Покровки.
Наконец, еще одной примечательной особенностью Лжепетра является тема его внебрачного происхождения. И. Масса свидетельствует, что самозванец «выдавал себя за Петра Федоровича, незаконного сына царя Федоровича, а царь Федор Иванович никогда и не помышлял пойти от своей жены к другой, чтобы прижить от нее бастарда, но жил как святой, как мы уже говорили». Вторит ему и шведский автор П. Петрей, добавляя, что у царя Федора действительно был побочный сын, «которого он прижил с одной пленной девицей из рода Тизен, да и тот вскоре умер». Эти сведения нигде более не встречаются, а их источник неясен. Какие-то слухи дошли и до поляка С. Немоевского, который вел дневник в ярославской, а затем белозерской ссылке. Он пишет:
Сторона Василия… выдавала этого Петрашку за сына одного из думных бояр, князя Воротынского, рожденного вне брака от одной распутной женщины из Пскова, которую он потом, когда имел жениться, отослал назад в Псков.
Нагромождение легенд и слухов, вплоть до самых фантастических, потянулось за Лжепетром после того, как он стал заметной политической фигурой. Но в начале пути он был лишь орудием в руках терских казаков, помышлявших о добыче.
Объявив Илейку «царевичем Петром», казаки двинулись в Астрахань, но туда их не пустили, опасаясь грабежей. Тогда они написали письмо Лжедмитрию I и двинулись вверх по Волге, намереваясь прибыть «ко двору». В Самаре казаков встретил дворянин Третьяк Юрлов-Плещеев с грамотой Лжедмитрия I и приказом «идти наспех к Москве». Под Свияжском казаки узнали, что царь убит, и повернули на реку Камышенку. По дороге они убивали и грабили всех встречных, решив, что теперь все дозволено[22]. Скорее всего, безвременная кончина первого самозванца продлила жизнь второму. Трудно догадаться, в чем была причина спешки, наиболее вероятно, что Лжедмитрий I намеревался расправиться с мнимым родственником.
Осенью 1606 года отряд Лжепетра находился на Северском Донце. К этому времени юг России был охвачен восстанием против Василия Шуйского. Москву осаждал Болотников, а в Путивле «заводил смуту» Шаховской. Предводители мятежа находились перед трудноразрешимой проблемой: десятки тысяч воинов были готовы сражаться за «царя Дмитрия», но самого «царя» не было в войске или где-то еще. М. А. Молчанов, сидевший в Самборе и изредка бравший на себя роль спасшегося царя, не горел желанием лично возглавить войско, да и могли появиться проблемы: Молчанов был жгучим брюнетом с усами и совсем не походил на первого самозванца. Тут подвернулся Лжепетр, и проблема частично разрешилась. Князь Шаховской направил самозванцу грамоту, призывая его прибыть в Путивль.
Новый самозванец прибыл в ноябре 1606 года вместе с крупным казачьим отрядом (современники пишут о четырех и даже десяти тысячах; скорее всего, это преувеличение). Лжепетр сильно отличался от своего предшественника. «Детина» (как его именуют официальные источники), скорее всего, не очень стремился быть похожим на царского сына. В отличие от Лжедмитрия I он был беспощаден к дворянам, попадавшим к нему в плен. В Путивле совершались жестокие казни. Самозванец «иных метал з башен, и сажал по колью, и по суставам резал». Современники утверждали, что самозванец ежедневно казнил «до семидесяти человек». Были казнены многие бояре и воеводы, попавшие в плен к казакам: князь В. К. Черкасский, ясельничий А. М. Воейков (посланник Шуйского в Крым), князь Ю. Д. Приимков-Ростовский, князь А. И. Ростовский, князь Г. С. Коркодинов[23], Е. В. и М. В. Бутурлины, Н. В. Измайлов и другие. Скорее всего, простонародная внешность «Петрушки» не оставляла выбора дворянам, ценившим собственные честь и достоинство. Не все были готовы ради жизни опуститься до крестного целования и почестей казачьему самозванцу.
Впрочем, находились и менее щепетильные дворяне и даже аристократы. Лжепетру служили князь А. А. Телятевский, князь Г. П. Шаховской, князья Мосальские. Мужицкого вида «царевич» отнюдь не стремился к социальным переменам: он жаловал своим сторонникам поместья, отобранные у казненных дворян.
По некоторым данным, в декабре 1606 года Лжепетр объявился в Речи Посполитой, в окрестностях Витебска, где провел две недели. Там, по сведениям оршанского старосты А. Сапеги, он якобы искал своего дядю «царя Дмитрия», но был вынужден ни с чем вернуться в Путивль. Есть мнение, что поездка Лжепетра в Белоруссию связана с тем, что здесь позднее появился Лжедмитрий II. Эти события остаются загадкой, так как здесь молодой самозванец Петрушка предстает опытным мастером политической интриги.
После разгрома Болотникова Лжепетр в начале 1607 года перешел из Путивля в Тулу, поближе к своему союзнику. В Калугу был послан отряд казаков во главе с воеводой князем В. Ф. Мосальским, который должен был доставить в осажденный город продовольствие. На реке Вырке этот отряд был атакован боярином И. Н. Романовым. В бою был ранен и взят в плен воевода князь Мосальский, который позднее скончался от ран. Казаки пытались загородиться обозами, отчаянно сопротивлялись, но несли большие потери. Немногие оставшиеся в живых «под собою бочки с зельем зажгоша и злою смертью помроша». Эпитафия на надгробии новгородского служилого человека Василия Обольянинова в Псково-Печерском монастыре сообщает точную дату сражения – 12 февраля 1607 года. Пострадал в битве и царский воевода князь Даниил Иванович Мезецкий, ему «пробили ногу выше колена, и государь велел ему ехать к Москве». Еще один отряд, посланный Лжепетром в городок Серебряные Пруды во главе с другим князем Мосальским, Иваном, также был разбит – царским воеводой князем А. В. Хилковым. Предводители, Мосальский и поляк И. Сторовский, попали в плен.
Эти победы воодушевили царя Василия. Он попытался развить успех и отправил боярина и князя Ивана Михайловича Воротынского в Тулу, где сидел «Петрушка». Но тот потерпел неудачу: князь Телятевский вышел из Тулы и разгромил Воротынского, тот едва успел уйти в Алексин. Другие воеводы, князь Хилков, Г. Г. Пушкин и С. Г. Ододуров, потерпели поражение под Дедиловым. Чаша весов колебалась, не давая окончательной победы ни той, ни другой стороне.
В мае Лжепетр предпринял вторую попытку оказать помощь осажденной Калуге, где царил «голод великой». Войско возглавил князь Телятевский. 3 мая 1607 года он разбил на реке Пчельне под Калугой боярина князя Б. П. Татева. Во время боя часть царского войска перешла на сторону восставших (в том числе «заборовские казаки»), воеводы князья Татев и Черкасский были убиты, а многие из служилых людей взяты в плен. Телятевский привел пленных в Тулу, где Лжепетр устроил массовые казни: «повеле их на всяк день числом человек по десять и больши посекати, а иных повеле живых на снедение давати». Из этого известия видим, что в тульской осаде формальное старшинство принадлежало «царевичу», однако степень зависимости от него главных воевод Телятевского и Болотникова, механизм принятия решений и роль советников (например, Шаховского) нам неизвестны.
Тульские тюрьмы были забиты дворянами, которых пытали с целью поживы или даже просто так. Темниковского мурзу Ишея Барашева, служившего царю Василию, взяли в плен, «били кнутом, и медведем травили, и на башню возводили, и в тюрьму сажали, и голод и нужду терпел». Сохранилось рифмованное «Послание дворянина к дворянину» Ивана Фуникова, описывающее ужасы его плена и разорения от «воров»:
А мне, государь, тульские разбойники выломали на пытках руки и сделали их, что крюки, да кинули в тюрьму.
Лавка там, государь, была узка, и взяла меня великая тоска; постлана рогожа, а спать на ней не гоже.
Сидел 19 недель – все из тюрьмы на волю глядел.
А мужики, что ляхи: дважды приводили к плахе; за старые шашни хотели скинуть с башни.
На пытках пытают, а правды не знают: правду им-де скажи, да безо всякой лжи!
Я ж им божился, с ног свалился, на бок ложился: не много у меня ржи, нет во мне лжи – истинно говорю, ни капли не лгу!
А они того не знают – дальше пытают. Лечить меня стали потом: помазали кожу дважды кнутом.
И как результат: