Магия не помогла, и Болотников (по версии Буссова и некоторых других авторов) вступил в переговоры с Василием Шуйским. Якобы царь поклялся никого не убивать, если мятежники капитулируют. По другим известиям, Василию Шуйскому сдались некие анонимные «воры», которые передали ему «Петрушку», Болотникова, Телятевского и Шаховского. Вторая версия выглядит более правдоподобной. Вероятно, ближнее окружение «главных воров» выдало предводителей в обмен на свои жизни – типичная ситуация в любой гражданской войне.
Тула сдалась 10 октября, о чем царские грамоты известили подвластное население:
Божиею милостию и Пречистые Богородицы, и великих чудотворце молитвами, и нового страстотерпца благоверного царевича князя Дмитрея Ивановича помощию и заступлением, тульские сидельцы, князь Ондрей Телятевский и князь Григорей Шеховской, и Ивашко Болотников и все тульские сидельцы, узнав свои вины, нам великому государю добили челом и крест нам целовали, и Григорьевского человека Елагина, Илейку, что назвался воровством Петрушкою к нам прислали…
Здесь содержится еще один вариант развития событий: с царем сговорились все, кроме Лжепетра, который и был отдан на заклание. (Отметим также указание на святого царевича как помощника в борьбе против «воров».)
Итак, разные современники говорят, что царь обещал не убивать предводителей восстания, но слова не сдержал.
«Вора Петрушку», как самого наглого и вместе с тем малозначимого, казнили первым – сразу после допроса. Лжепетра повесили на Серпуховской дороге, рядом с Даниловым монастырем. Сразу повесить его будто бы не смогли, пришлось добить ударом дубины по голове. Болотникова сослали в Каргополь. Там он похвалялся, что скоро будет зашивать дворян в медвежьи шкуры и травить собаками. Что именно стало причиной развязки – его похвальба, царский наказ или самоуправство пристава, – неясно, но Болотников долго в ссылке не прожил: его ослепили и утопили. На этом репрессии как будто закончились, о массовых казнях участников мятежа источники не сообщают. Легко отделались и остальные «главные воры». Князь Телятевский, пережив опалу, в 1610 году был в Москве и служил в боярском правительстве, присягнувшем королевичу Владиславу. Умер он в 1611 году. Князя Шаховского сослали «на покаяние» в Спасо-Каменный монастырь, стоящий на острове на Кубенском озере. В 1608 году князя освободил отряд очередного самозванца, Шаховской перебрался ко двору Лжедмитрия II, получил от него чин боярина и наделал еще много зла.
Василий Шуйский пощадил знатных участников, хотя, по справедливости, на них лежала не меньшая, если не большая ответственность, ведь они прекрасно знали, что служат «ворам». По видимости, царь не хотел еще больше раскалывать репрессиями служилое сословие, демонстрируя милость и умеренность. Для Василия Шуйского это было характерно: он старался лавировать, никогда не был последователен, действовал одновременно и вяло, и энергично. Иногда его меры приносили успех. Как можно видеть, Василию Шуйскому удалось расколоть войско Болотникова перед решающей битвой под Москвой 2 декабря 1606 года. Вероятно, определенную роль компромисс сыграл и при сдаче Тулы. Но эти меры уже не могли потушить пожара гражданской войны. И дело не только в том, что отсутствие твердости было отличительной чертой Василия Шуйского. Он был подозрителен и жесток со своими сторонниками и слишком доверчив и мягок с врагами. Однако отнюдь не эти качества царя стали причиной дальнейшей эскалации, но логика гражданской войны.
Восстание Болотникова в истории смуты
События с лета 1606 года и до октября 1607‐го традиционно именуются в отечественной историографии восстанием Болотникова. Как уже говорилось, персона бывшего холопа импонировала советским историкам, деятельность которого они рассматривали как классовую борьбу, вылившуюся в крестьянскую войну.
И хотя Иван Исаевич Болотников – одна из центральных фигур движения против Василия Шуйского, заметную роль в этих событиях сыграли князья Телятевский и Шаховской, приближенный первого самозванца Молчанов, видные деятели рязанской дворянской корпорации Ляпунов и Сунбулов, епифанский сотник Пашков, казачий самозванец Лжепетр, Юшка Беззубцев и другие атаманы. Болотников обладал военными и административными талантами, властной харизмой и убежденностью в своей высокой роли. В противном случае его бывший господин князь Телятевский и другие дворяне не воевали бы вместе с ним и даже под его началом. Однако «восстание Болотникова», кажется, вернее именовать восстанием «царя Дмитрия», так как Болотников был вождем, но отнюдь не той персоной, которая подняла людей, как это было с Разиным и Пугачевым. Болотников возглавил движение, которое уже зародилось, и сыграл большую роль в его организации. Он одержал ряд военных побед и нанес заметный урон армии царя. Болотникова, как это часто бывало в Смуту, погубила случайность: если бы на помощь мятежным вождям успел прийти Лжедмитрий II, неизвестно, чем бы закончилось это противостояние.
В истории Смуты этот период занимает важное место как начало широкомасштабной гражданской войны, охватившей значительную территорию Московского царства, в основном юг. Мятеж добрался даже до далекой Вятки, где тоже присягнули «истинному государю» и пили за него «государеву чашу» в кабаке.
Движение Болотникова не было крестьянской войной: во время похода на Москву летом и осенью 1606 года армия «царя Дмитрия» в значительной мере состояла из дворян. Сложно подсчитать удельный вес дворян на следующих этапах восстания, однако даже если предположить, что их было существенно меньше, армию Болотникова в Калуге и Туле нельзя считать ни крестьянской, ни холопской. Скорее всего, ее основу составляли вольные казаки и мелкий служилый люд юга (помещики-однодворцы, казаки, служилые «по прибору»). Рассматривать «восстание Болотникова» как движение холопов (подобно разбойному отряду атамана Хлопка) было бы неправильно. Движение Болотникова и войны обеих Лжедмитриев были явлениями одного порядка – все более и более усиливающимися пароксизмами гражданского противостояния.
Важной особенностью войны лета 1606 – осени 1607 года был раскол по географическому принципу. Южные, юго-западные и юго-восточные уезды поднялись против центральных и северных. В первую очередь речь идет о служилом сословии, однако и на восставших территориях социум не был монолитным. Василию Шуйскому удалось этим воспользоваться и перетянуть на свою сторону едва ли не основную часть дворянского войска.
Не признавая царя Василия, повстанцы воевали не за реального государя, а за его призрак. Их посылали в бой воеводы «царя Дмитрия» и вдохновляли слухи о том, что истинный государь жив, скрывается в Литве и скоро прибудет. К. Ингерфлом, выдвинувший концепцию народных представлений о политическом теле царя при отсутствии физического, не использовал этот показательный пример, способный распространить его концепцию на дополнительные 60 лет – от времен Разина до Смутного времени. Однако, как и в случае с Разиным, идея о политическом креативе народа является переносом позднейших понятий на средневековую действительность. Попутно добавим: вопреки тому, что пишет К. Ингерфлом, в войске Разина «царевич Алексей» присутствовал в физическом теле: за него выдавали князя Андрея Черкасского, родом из кабардинских князей, который, похоже, играл свою роль по принуждению.
Отсутствие «царя» в стане Болотникова сыграло негативную роль и способствовало разочарованию и расколу в мятежных войсках. Но не менее важно, что социальный взрыв начался сразу после низложения самозванца и воцарения Василия Шуйского. Приход к власти «боярского царя» стал катализатором конфликта, принявшего форму междоусобной войны. Для взрыва уже не нужен был свой, «истинный» государь, достаточно было ложного, против которого поднималось оружие. При всех социальных конфликтах и противоречиях между участниками сражений под Москвой, Калугой и Тулой это были православные люди, подданные «великого государя», конфессиональное и политическое единство между которыми, по идее, должно было перевесить социальную рознь. Однако, утратив единство в вопросе о том, кто является истинным «великим государем», жители Московского государства уже не могли с помощью веры удержаться от вражды друг к другу. Истинная вера, которой так гордились русские средневековые люди, оказалась зыбкой преградой на пути к кровавой междоусобице. В этот костер подбрасывали дров искатели приключений и добычи – казаки и шляхта. Корысть, азарт и месть, по-видимому, играли не меньшую роль, чем взыскание политической «правды». По мере того как разворачивалось противостояние в гражданской войне, все более циничной становилась мотивация ее участников. Исходя из средневековых представлений о царе как помазаннике Божием, мы легко можем вообразить и результат его десакрализации: «Если Бога нет, то все позволено».
Два царя
Загадочный самозванец
«Новый летописец» так характеризует личность нового самозванца, возглавившего широкомасштабную войну против Василия Шуйского:
Все же те воры, которые называлися царским коренем, знаемы были от многих людей, кто откуда взялся. Того же Вора Тушинского, которой назвался в Ростригино имя, отнюдь никто же не знал: неведомо откуда взялся. Многие понимали, что он был не от служиваго корня, думали, попов сын или церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал.
Это, впрочем, лишь одна из версий. О происхождении Лжедмитрия II ходили самые разные слухи. Говорили, что князь Д. Мосальский Горбатый, служивший самозванцу, «сказывал с пытки», что это «с Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька…» Другой бывший сторонник Лжедмитрия II, сын боярский А. Цыплятов, на допросе показал, что «царевича Дмитрея называют литвином Ондрея Курбского сыном». Это указание заставляет вспомнить «сына Курбского» из пушкинского «Бориса Годунова».
Еще одну версию выдвинули иезуиты. Согласно их разысканиям, имя убитого царя принял крещеный еврей Богданко. Он был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал попу, «а имел на собе одеянье плохое, кожух плохий, шлык баряный, в лете в том ходил». За домогательства к попадье учитель был изгнан и влачил жалкое существование. В этот момент его заприметил участник похода Лжедмитрия I на Москву поляк М. Меховецкий. Вероятнее всего, Меховецкий оказался в Белоруссии не случайно. По заданию Болотникова, Шаховского и Лжепетра он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего «царя Дмитрия». Оборванный учитель показался ему похожим на Лжедмитрия I. Но бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пропойск, где был пойман и отправлен в тюрьму. Оказавшись перед выбором – понести наказание или взять на себя роль царя, он согласился на последнее.