В. О. Ключевский придавал этому документу большое значение.
Ни в одном акте Смутного времени русская политическая мысль не достигает такого напряжения, как в договоре М. Салтыкова и его товарищей с королем Сигизмундом, – писал историк. – Этот политический документ представляет довольно разработанный план государственного устройства. Он, во-первых, формулирует права и преимущества всего московского народа и его отдельных классов, во-вторых, устанавливает порядок высшего управления. В договоре прежде всего обеспечивается неприкосновенность русской православной веры, а потом определяются права всего народа и отдельных его классов. <…> Можно сказать, что самая идея личных прав, столь мало заметная у нас прежде, в договоре 4 февраля впервые выступает с несколько определенными очертаниями. Все судятся по закону, никто не наказывается без суда. <…> Совершенной новизной поражают два других условия, касающихся личных прав: больших чинов людей без вины не понижать, а малочиновных возвышать по заслугам; каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские, и государь имущества за то отнимать не будет. Мелькнула мысль даже о веротерпимости, о свободе совести. Договор обязывает короля и его сына никого не отводить от греческой веры в римскую и ни в какую другую, потому что вера есть дар божий и ни совращать силой, ни притеснять за веру не годится…
Оценка В. О. Ключевского справедлива: договор действительно являет собой уникальное явление в русской политической мысли. Представляется, однако, что многие из его положений – результат знакомства Салтыкова и его товарищей с обычаями Речи Посполитой, типичный продукт Смутного времени, богатого на политические эксперименты. К сожалению, русский оригинал «артыкулов» не сохранился, и мы не знаем достоверно, что тушинцы предлагали королю.
Во всяком случае, в имеющемся в нашем распоряжении списке договора отсутствует важнейший пункт, на котором настаивали русские, – обязательство королевича перейти в православную веру. Его можно как будто увидеть в первом пункте:
когды даст Бог великий господарь король его милость в Московском господарстве и на всих преславных и великих господарствах Российских захочет великим господарем царем и великим князем учинити сына своего Владыслава, абы его милость великий господарь царь и великий князь на Московское господарство короновался або венчался венцом царским и диядемою, в Москве, от руки патрыарха Московского, стародавным обычаем, як прошлые великие господары Московские на преславное господарство Московское короновалися.
Этот пункт не был утвержден. Король лишь обещал вернуться к этой теме, «кгды Господь Бог волю и час свой за успокоеньем досконалым того господарства пошлет».
Параллельно проходили переговоры между наемниками, служившими Лжедмитрию II, и королем. «Рыцарство» требовало оплаты за службу самозванцу, король не соглашался. В результате часть поляков и литовцев направилась к Калужскому вору, а иные разбрелись по Руси с недобрыми намерениями.
В январе 1610 года армия короля начала рыть подкопы под стены Смоленска, но осажденные предпринимали контрмеры и ставили сторожей. Подземная борьба уносила новые жертвы с обеих сторон. Такое положение сохранялось в феврале и марте. Смоленск держался, несмотря на недостаток продовольствия и воды, за которой приходилось прорываться из крепости к Днепру. Король мог утешаться тем, что его власть признала Северщина и часть Смоленской земли (Зубцов, Белый, Рославль). Он постепенно укреплял свои позиции, выдвигаясь в качестве влиятельной третьей силы, однако поляков пугали успехи Скопина.
Хуже всего то, что под Троицей Скопин берет верх над Сапегой, – пишет 1 (10) января автор «Дневника» похода Сигизмунда III. – <…> потому, что если Сапега вынужден будет отступить от Троицы, то тамошние русские сильно ободрятся, а здешние[36]упадут духом.
Под 12 (22) апреля в «Дневнике» говорится, что Скопин намеревается двинуться с войском к Можайску, под 17 (27) апреля сообщается, что Скопин с Шереметевым пришли в Москву и распустили войско – с условием, чтобы оно собралось, «как только пойдет трава». 13 (23) мая «Дневник» свидетельствует о смерти князя М. В. Скопина-Шуйского.
После смерти Скопина русские разделились на три партии: одни не знают, чего держаться; другие явно доброжелательствуют королю; некоторые держатся Шуйского.
Автор справедливо указывает на упадок и дезорганизацию, наступившие в стане царя Василия. Смерть князя Михаила Васильевича способствовала дальнейшему распространению польско-литовской интервенции[37].
Тем временем тушинское «рыцарство» перебралось в Иосифо-Волоцкий монастырь. Следом двинулись воевода Г. Л. Валуев, Э. Горн и капитан М. Делавиль и 11 мая 1610 года разгромили его. Остатки тушинцев отступили к королевскому стану. Валуев поставил острог у села Царево Займище недалеко от Вязьмы и стал ждать основной армии из Москвы.
Война с тушинцами переросла в войну с королевским войском, однако победоносного воеводы князя М. В. Скопина-Шуйского уже не было, место главнокомандующего занял его незадачливый родственник и недоброжелатель князь Д. И. Шуйский. Автор одного из исторических сочинений XVII века так характеризовал последнего:
В его место дал воеводу сердца не храбраго, но женствующими обложена вещми, иже красоту и пищу любящаго, а не луки натязати и копия приправляти хотящего.
Понятно, что это обстоятельство отнюдь не способствовало повышению боевого духа воинов правительственной армии.
Низложение Василия Шуйского
23 мая из-под Смоленска на помощь польско-литовским отрядам, находившимся в западных уездах Московского государства, был направлен коронный гетман Станислав Жолкевский. Одной из его задач была помощь А. Госевскому, которого царские воеводы заперли в крепости Белой. Также гетман имел поручение от короля «предложить москвитянам (если до этого дойдет) [поставить] на государство королевича Владислава». Вероятно, в польско-литовском стане не имели четкого плана и надеялись, что Жолкевский сумеет самостоятельно добиться каких-то успехов в постоянно усиливавшемся хаосе русской смуты.
Когда Жолкевский подступил к Белой, русские отступили. Затем гетман соединился с одним из бывших тушинцев полковником А. Зборовским и по Смоленской дороге двинулся в сторону Москвы. 14 июня гетман осадил Валуева в острожке, начались стычки. На выручку Валуеву двинулся из Можайска князь Д. И. Шуйский, в войске которого были наемники под командой Делагарди. На стороне русских был значительный численный перевес. Армия Шуйского, по разным оценкам, насчитывала от 22 до 30 тысяч, отряд Я. Делагарди – от 6–8 до 12 тысяч, отряд Валуева и Елецкого – от 3–4 до 8 тысяч человек. Впрочем, по воспоминаниям участника событий, огромное воинство Шуйского находилось не в лучшем состоянии: оно совершило переход от Можайска к Клушину «в варные дни», «лошади стали истомны, а иные осталися назади» (отстали). Под командованием гетмана было чуть более 10 тысяч конницы и 1 тысячи наемной пехоты («немцев»).
Тем не менее битва, состоявшаяся 24 июня при селе Клушине, была проиграна русскими – из‐за бестолковой военной организации. Отдельные подразделения московского войска были побиты и обратились в бегство. Часть иноземцев (около 6 тысяч) не приняла участия в битве, а затем вступила в переговоры с гетманом. «Немцы», как обычно, имели претензии из‐за задержки жалованья, и их верность не выдержала испытания боем. Делагарди пытался навести порядок, но солдаты взбунтовались и едва не убили его.
Князь Д. И. Шуйский, засевший в укрепленном лагере в деревне, еще мог переломить ситуацию в свою пользу. К нему стали собираться воины, рассеянные во время сражения. Но новость об измене «немцев» сломила волю командующего. Князь и другие воеводы бежали. Победителям досталась воинская казна, артиллерия, обоз, карета и оружие князя Дмитрия Шуйского, иная богатая добыча. Как сообщает Жолкевский, главный воевода московской рати
бежал поспешно, хотя не многие его преследовали, он увязил своего коня в болоте, потерял также обувь, и босой на тощей крестьянской кляче приехал под Можайск, в монастырь. Достав там лошадь и обувь, немедленно отправился в Москву.
Делагарди и Горн были вынуждены обещать гетману «не служить у москвитян» и ушли с небольшими силами в сторону Новгорода. Многие из дворян после Клушинского разгрома разбежались, часть смоленских детей боярских приняла сторону короля, а смоленские стрельцы отправились в Москву.
В тылу у Жолкевского оставался острог Валуева в Царевом Займище, но воевода, узнав об исходе Клушинского сражения, 25 июля согласился примкнуть к гетману на условиях, близких к договору тушинских бояр с королем. Гетман добавил к этому обязательство совместно сражаться против самозванца.
Клушинская катастрофа возбудила Калужского вора, и он двинулся к Москве. Василий Шуйский попытался остановить Лжедмитрия II, направив против него крымских «царевичей», которым были посланы «поминки» в размере 7 тысяч рублей и обещания более щедрых выплат. Вместе с татарами были посланы воеводы князь И. М. Воротынский, князь Б. М. Лыков и А. В. Измайлов с небольшим отрядом и артиллерией. Но после первой стычки татары ушли на юг, захватив «полон» в «украинных» городах. Самозванец продолжил поход и взял штурмом Пафнутьево-Боровский монастырь и перерезал его защитников во главе с воеводой князем М. К. Волконским, монахов и мирных жителей (5 июля). Затем он перешел в Николо-Угрешский монастырь, а 15 июля расположился в селе Коломенском. Серпухов и Коломна перешли на сторону самозванца, а Зарайск, в котором командовал стольник князь Д. М. Пожарский, смог выдержать осаду от изменников. Из Зарайска князь Пожарский посылал воинские отряды на Коломну и сумел «обратить ее обратно» на сторону царя Василия.