В апреле 1604 года князь Дмитрий Михайлович получил годовое жалованье в 20 рублей, и из этих денег приобрел боевого коня (12 рублей). Неясно, участвовал ли Пожарский в боевых действиях против Лжедмитрия I. Во всяком случае, благосклонность царя Бориса не повлияла на положение Пожарского при дворе самозванца. При Лжедмитрии I князь дважды упоминается как участник придворных церемоний: он «сидел за ествою» у воеводы Ю. Мнишека, а затем у польских послов на царской свадьбе.
Вероятно, что при Шуйском Пожарский вновь ненадолго попал в опалу: он упоминается в списке дворян московских, а не стольников, что было понижением. Однако вскоре князь выдвинулся благодаря воинским талантам. Во время боев с войсками Болотникова под Москвой князь был головой. В декабре 1608 года он разбил тушинцев и «литовских людей» под Коломной, «языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял». Через год разгромил разбойника Салкова, промышлявшего на Владимирской дороге.
За военные подвиги и участие в обороне Москвы от тушинцев князь Дмитрий Михайлович был пожалован в поместье селом Нижний Ландех с 20 деревнями и 7 «починками» (небольшими поселениями) в Суздальском уезде. Жалованная грамота отмечала, что князь «против врагов стоял крепко и мужественно», царю Василию и Московскому государству «многую службу и дородство показал», «на воровскую прелесть и смуту <…> не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо». Благодаря достижениям и родовому наследству князя его владения составили более 3700 четвертей земли вотчины и поместья в разных уездах.
Весной 1610 года князь Д. М. Пожарский был послан на воеводство в Зарайск, к которому со всех сторон подступала «смута». Сосед по воеводству, рязанский правитель П. П. Ляпунов искушал Пожарского предложением посадить на трон князя Скопина. После смерти молодого полководца Ляпунов не успокоился и требовал мстить Василию Шуйскому. Пожарский предложения Ляпунова отверг и запросил помощи из Москвы. Помощь оказалась кстати, вскоре Зарайск «всем городом» восстал за Лжедмитрия II. Воевода заперся с небольшим отрядом в кремле и объявил о своей поддержке Василия Шуйского. Князя и его соратников укреплял протопоп зарайского Никольского собора Дмитрий Леонтьев, пользовавшийся большим влиянием в городе.
Не сумев взять крепость, мятежники вступили с князем в переговоры. Пожарскому удалось настоять на том, что Зарайск будет держать сторону Василия Шуйского, пока тот царствует в Москве: «Будет на Московском государстве по-старому царь Василий, ему и служить; а будет кто иной, и тому так же служить». Затем князь совершил поход на Коломну и «обратил» ее к царю Василию.
Противоречия между Ляпуновым и Пожарским не помешали им совместно действовать при организации подмосковного ополчения. Пожарский спас Ляпунова, осажденного изменником Сунбуловым в Пронске, а затем поспешил обратно в Зарайск. Прибыл он вовремя. Быстрый Сунбулов уже подступил к городу и сумел взять острог. Князь Дмитрий совершил смелую вылазку из крепости и нанес противнику поражение.
В марте 1611 года мы видим Пожарского в столице, в самой гуще уличных боев. Он собрал пушкарей с соседнего Пушечного двора и стрельцов из ближайшей слободы и возглавил сопротивление в острожке у своей приходской церкви Введения на Лубянке. Введенский острожек Пожарского оставался одним из последних центров сопротивления, пока большинство его защитников не были перебиты, а князь тяжело ранен. Его едва успели вывезти с поля боя в Троице-Сергиев монастырь.
Такова была деятельность Пожарского до того, как он принял предложение возглавить нижегородское ополчение. Благодаря ей он получил известность. Позднее нижегородские земцы писали, что избрали князя Дмитрия Михайловича: «за разум, за правду, за дородство[48], и за храбрость».
С высоким понятием о своей родовой чести и с консервативным настроением Пожарский, разумеется, не мог ни служить самозванщине, ни прислуживаться Сигизмунду, – писал С. Ф. Платонов. – Он и в Тушине не бывал, и королю ни о чем не бил челом; напротив, крепко бился с тушинцами и первый пришел под Москву биться с поляками и изменниками <…> Все это, вместе взятое, создало Пожарскому определенную репутацию и остановило на нем выбор нижегородцев.
Князь не сразу согласился, нижегородцы обращались к нему несколько раз. Побывал у Пожарского и его тезка – Минин. Очевидно, тогда и сложился между ними дружеский союз единомышленников, ставший одной из слагаемых дальнейшего успеха. Одним из условий своего согласия Пожарский выдвинул избрание Кузьмы Минина «быть с ним у такова велика дела и казну збирати». Минин также потребовал определенных гарантий. Горожане составили приговор, обязывавший их «во всем быти послушливыми и покорливыми» руководителям ополчения и «ратным людям давать деньги». Этот приговор с подписями нижегородцев был отправлен Пожарскому и решил его сомнения.
Вверх по Волге
В то же время, когда был избран предводитель ополчения, на земскую службу приняли первых ратников. Это были смоленские дворяне, лишившиеся своих земель из‐за вторжения короля и бродившие по России. Руководство подмосковного ополчения выделило смолянам поместья в дворцовых волостях Арзамасского уезда, но местные «мужики» и стрельцы изгнали дворян. И тогда Минин предложил безземельным дворянам «итти под Москву на очищения ото врагов». «Карамзинский хронограф» подчеркивает, что у смолян были свои счеты с оккупантами: «А смоляном поляки и литвы грубны искони вечные неприятели, что жили с ними поблизку и бои с ними бывали частые и литву на боех побивали».
Другую часть своего воинства князь Д. М. Пожарский буквально подобрал на дороге. Это были соседи смолян, бывшие вяземские и дорогобужские помещики. «Подмосковные бояре» дали им в поместную раздачу Ярополческую волость, но казаки Заруцкого выбили оттуда дворян. В результате вязьмичи и дорогобужане поступили на службу в ополчение.
В конце октября 1611 года князь Пожарский прибыл в Нижний Новгород. В это время численность ополчения составляла приблизительно 2 тысячи воинов. Вскоре вместе с Пожарским и Мининым в руководство земского совета вошли воевода Иван Иванович Биркин, выборный дворянин князь Иван Дмитриевич Болховский, архимандрит Феодосий, протопоп Спасо-Преображенского собора Савва Евфимьев, дьяк Василий Юдин Башмаков. В дальнейшем состав руководителей нижегородского ополчения расширялся, в нем появились и бояре, но роль земских вождей – Пожарского и Минина – оставалась первенствующей до тех пор, пока освободительное движение не достигло своей цели. Отношения между руководством нижегородского ополчения и местной официальной властью (воеводами князем В. А. Звенигородским, А. С. Алябьевым, дьяком В. Семеновым) слабо отражены в документах. Однако по некоторым данным можно полагать, что Звенигородский и его товарищи содействовали Пожарскому и Минину в осуществлении их миссии.
Первейшей задачей, которую предстояло решить Пожарскому и Минину, была организационная, и решалась она вполне традиционно. Участникам ополчения были определены денежные оклады, согласованные с их прежними окладами и «придачами». Руководители ополчения провели большую работу по установлению размеров жалованья собравшимся в Нижнем ратным людям. Служилые люди были разделены на четыре «статьи» – с 50, 45, 40 и 30 рублями годового жалованья. Это были весьма значительные оклады. Сам Пожарский в 1604 году, будучи стольником, получил, как мы помним, 20 рублей. Впрочем, по некоторым данным, в реальности часть дворян получила лишь половину окладов. Однако и это было больше обычного жалованья городового дворянина, не поднимавшегося выше 14 рублей. Помимо жалованья, участники ополчения получали «корм» себе и лошадям. Стрельцам и пушкарям были положены оклады в 25 рублей, новобранцам – в 20 рублей. По словам «Бельского летописца», Пожарский и Минин «учинили ратных людей сытых и конных, и вооруженных, и покойных и запасных».
Одними из первых нижегородское земское движение наладило контакты с соседней Казанью, где властвовал дьяк Н. М. Шульгин. Он не признавал ни Боярской думы, ни Трубецкого с Заруцким. Однако авторитет Пожарского и Минина Шульгин как будто принял. Казань обещала помощь деньгами и войском. Известна грамота Шульгина с угрозой наказания курмышскому воеводе, если тот не даст ратных людей в ополчение. В Казань был направлен один из воевод ополчения И. И. Биркин. Он выехал из Нижнего 20 декабря и надолго задержался в городе. Вместе с казанской ратью Биркин прибыл к ополчению уже в Ярославль. «Новый летописец» обвиняет воеводу в том, что тот сговорился с Шульгиным, который радовался тому, что «Москва за литвою», и хотел в Казани «властвовать». Биркин якобы «в Ярославле многую смуту содеял: хотел быть в начальниках» и едва не довел до кровопролития. Воевода был изгнан, но вместе с ним отказалось воевать и казанское ополчение: «казанские же люди по приказу Никанора Шульгина пришли в Ярославль и назад пошли, никакой помощи не дали, лишь многую пакость земле сотворили, и на обратном пути так же». Лишь немногие казанцы приняли участие в дальнейшем походе, а когда после освобождения Москвы они вернулись в Казань, подверглись репрессиям от Шульгина.
Такова версия летописца. Документы тоже говорят об осложнениях между лидерами ополчения и Казанью. В апреле 1612 года дьяки Шульгин и Дичков самостоятельно, по приговору «всяких людей Казанского государства» отправили посольство в Ногайскую Орду, не известив об этом руководителей ополчения. 29 июня 1612 года князь Пожарский послал в Казань к митрополиту Ефрему игумена Саввино-Сторожевского монастыря Исаию с просьбой поставить его в крутицкие митрополиты, но Ефрем игнорировал его просьбу.
Как можно видеть, Н. М. Шульгин, поначалу поддержавший нижегородское ополчение, весной вступил с ним в конфликт (возможно, после провала претензий на лидерство Биркина как главы казанской рати), а затем окончательно избрал путь сепаратизма.