<…> пошел в Ростов, а из Ростова пришел в Ярославль и людей Божиих укреплял, и которая ссора возникнет, начальники во всем докладывали ему». Можно полагать, что владыка поддержал Пожарского как создателя и лидера ополчения, и местнические претензии сановников отступили на задний план. Князю Дмитрию Михайловичу также повезло с боярами: В. П. Морозов и князь В. Т. Долгоруков не отличались амбициозностью.
В то время Пожарский и Минин прибегли и к другому духовному авторитету: они получили благословение старца Иринарха, жившего в Борисоглебском Ростовском монастыре и прославившегося аскетическими подвигами. Ранее Иринарх благословил Скопина-Шуйского и предсказал беды Василию Шуйскому и гетману Сапеге.
Внутренняя структура ополчения в период его пребывания в Ярославле заслуживает особого рассмотрения. Едва ли не в каждой современной научной или популярной работе, посвященной Смуте, можно встретить утверждение, что в Ярославле действовал «Совет всея земли», представлявший собой Земский собор. Этот властный орган якобы был создан из выборных от городов, съезжавшихся в Ярославль по призыву лидеров ополчения. Красивая концепция широкого общественного представительства, решавшего текущие вопросы управления и готовившегося к выбору царя, оказалась историографической конструкцией. Недавно историк Д. В. Лисейцев, автор работ о Смутном времени и деятельности приказной системы в этот период, убедительно доказал, что «Совет всея земли» – это результат неправильного понимания текста грамот ополчения. В них действительно часто встречаются слова о том, что какое-то действие предпринято по «совету всея земли», однако этот «совет» – не орган управления, а метод принятия решений. Не было такого «Совета» и в подмосковном ополчении. В грамотах подмосковных «бояр» выражение «по всей земли совету» (или «всей земли приговору») также являлось апелляцией к широкой общественной базе.
Увы, «советская» власть времен Смуты оказалась мифом. Как же тогда принимались решения? Выше уже говорилось, что в подмосковном ополчении существовал административный аппарат – приказы и дьяки. Под Москвой известно семь приказов, в нижегородском ополчении их было десять. Таким образом, рассмотрение вопросов и реализация решений осуществлялись вполне традиционно. Принятие решений, скорее всего, находилось в компетенции руководителей: в подмосковных «таборах» таковыми были Ляпунов, Трубецкой и Заруцкий. Возможно, в некоторых случаях решение было коллективным, но, скорее всего, в подмосковном ополчении каждый, как говорится, тянул одеяло на себя, что и стало причиной кризиса. По отзывам современников известно, что Ляпунов и Заруцкий превосходили властью Трубецкого. После смерти Ляпунова на первое место выдвинулся Заруцкий. Присяга Лжедмитрию III, поддержка Марины Мнишек, поощрение казачьих грабежей и ущемление дворян – это были деяния Заруцкого, но документально они оформлялись как «приговор» бояр «из-под Москвы».
В нижегородском ополчении власть принадлежала более дружному тандему из Пожарского и Минина. Вероятно, в Ярославле лидеры ополчения были вынуждены расширить круг лиц, участвовавших в управлении. Можно было отодвинуть, но нельзя было игнорировать носителей высших чинов московского двора, а также высшее духовенство. Правом голоса должны были пользоваться и воеводы, многие из которых являлись предводителями земских ополчений. По мнению Дмитрия Лисейцева, руководители ополчения принимали решения как единолично, так и при обсуждении с войском и населением Ярославля. Историк называет эти совещания «войсковыми собраниями». «Посадские люди», упоминающиеся в грамотах из Нижнего Новгорода, в ярославских посланиях ополчения отсутствуют, но есть схожий термин «жилецкие люди», обозначавший противоположность «служилым людям». Под грамотой в Соль Вычегодскую стоят подписи ярославских земских старост и купцов С. Лыткина, Г. Л. Никитникова, Н. А. Светешникова и других. В составе посольства в Новгород был представитель «от гостей и от посадских людей всех городов». Следовательно, мнение посада также учитывалось, тем более что купцы волей-неволей являлись спонсорами ополчения. Таким образом, если общественного представительства в виде «Совета всея земли» в ополчении де-юре не существовало, де-факто какие-то его элементы присутствовали. Подробно проследить внутреннюю кухню принятия решений и сложных взаимоотношений внутри масштабного земского движения не представляется возможным.
Но о сложности отношений можно говорить отнюдь не гипотетически. Помимо розни в «начальниках», трудно проходил процесс добровольно-принудительного сбора средств на ополчение. По сведениям «Повести о победах Московского государства», ярославские «лучшие люди» не захотели по призыву Минина сдавать деньги «по нижегородцкому окладу». Лишь испытав «велику жестость» от князя Пожарского, Г. Л. Никитников и другие ярославские богачи пожертвовали, по словам «Повести», две трети своего имения.
Важнейшим вопросом, который требовал коллективного участия, были отношения с «Новгородским государством», предлагавшим ополчению кандидатуру своего царя – Карла Филиппа. Решение вопроса о будущем царе путем переговоров с новгородцами противоречило идее общеземского «обирания» царя. Однако руководители ополчения такие переговоры провели. «Новый летописец» сообщает, что решение было принято из опасений, «чтобы не помешали немецкие люди пути на очищение Московского государства». Летописец, симпатизировавший Пожарскому, слукавил. Из документов видно, что «власти» ополчения выступили инициаторами обсуждения вопроса о шведском принце и внимательно отнеслись к предложениям новгородцев. Пожарский от имени ополчения согласился с кандидатурой королевича, но требовал,
чтоб нам всем людей Российского государьства в соединении быть, и обрати б на Московское государьство государя царя и великого князя, государьского сына, толко б был в православной крестьянской вере греческого закона.
Как можно видеть, важным аргументом стало беспокойство за судьбу Новгорода и территориальную целостность державы. Для обсуждения вопроса о будущем царе руководство ополчения в июне направило грамоты в города с требованием прислать «для общего земского совета, изо всяких чинов человека по два и по три». Выборные должны были участвовать в будущих переговорах с новгородцами, но этого не случилось.
Переговоры с Великим Новгородом велись в мае – июле 1612 года. Состав посольства от ополчения представляет особый интерес. 12 мая в Новгород для переговоров «о земском деле» поехала делегация во главе с С. Л. Татищевым, представлявшая городовые дворянские корпорации, входившие в ополчение, – смоленскую, казанскую, нижегородскую, вяземскую, дорогобужскую, ржевскую, зубцовскую, можайскую, волоцкую, бельскую, старицкую, тверскую, кашинскую, новоторжскую, угличскую, ярославскую, костромскую, рязанскую, касимовскую, шацкую и другие. Таким образом, ополчение Пожарского и Минина могло уверенно говорить от «всея земли» – географический охват был значительным. Ярославских деятелей очень волновало, как в Новгороде обстоят дела с православием – не угнетают ли его «немцы», на что новгородцы отвечали, что православные живут «по-прежнему безо всякой скорби». Второе посольство отправилось в Новгород 26–27 июля 1612 года. Вскоре после этого ополчение покинуло Ярославль, и обмен посольствами прекратился. Позднее вопрос о кандидатуре принца осложнился. Карл IX скончался, на престол вступил его старший сын Густав Адольф, королевич Карл Филипп не торопился в Новгород, а шведы захватывали все новые территории в Новгородской земле. «Карл Филип Карлович» в качестве кандидата на русский трон постепенно превращался во «Владислава Жигимонтовича»…
В Ярославле существенно пополнились силы ополчения. Его численность возросла примерно до 10–11 тысяч, из них было около 7–8 тысяч дворян и 3 тысячи казаков. Количество даточных людей не поддается исчислению.
Как уже говорилось выше, за время ярославского «стояния» в лагере ополчения были созданы приказы (Поместному приказу даже удавалось раздавать поместья). Решались разнообразные дела, в том числе не связанные с организацией ополчения: имущественные и другие споры, жалобы и т. д. Был учрежден Денежный двор и велась чеканка монеты с именем царя Федора Ивановича, последнего из царей, легитимность которого была вне всяких сомнений. Однако вес ярославской копейки был ниже, чем у монеты прежних времен, что естественно: давал о себе знать финансовый кризис.
Первоначально документы нижегородского ополчения скреплялись личной печатью князя Пожарского с изображением двух дерущихся львов, стоящих на задних лапах. Между задних лап львов лежала мертвая голова, которую клевала хищная птица. По образцу этой печати была изготовлена другая: в щите изображен орел, клюющий мертвую голову, щит держат два льва, над щитом – корона, под щитом – извивающийся дракон. По краям печати шла надпись: «Стольник и воевода и князь Дмитрий Михайловичь Пожарсково Стародубсково». После прихода под Москву документы объединенного ополчения скреплялись «земской» печатью подмосковного ополчения: одноглавый орел с широко раскрытым клювом. Заметим, что до июня 1611 года грамоты подмосковного ополчения скреплялись личной печатью его главы – П. П. Ляпунова.
Ярославское «стояние» и неторопливость нижегородского ополчения вызывали нервные переживания под Москвой. Особенно беспокоились власти Троице-Сергиева монастыря, призывавшие Пожарского спешить на соединение с Трубецким и Заруцким. Однако князь Дмитрий Михайлович, по выражению Авраамия Палицына, «писание от обители в презрение положи, пребысть в Ярославле многа время». Тревожились и лидеры подмосковного ополчения, тем более что Пожарский резко осудил принятие ими присяги Лжедмитрию III. В мае досадное недоразумение по имени Лжедмитрий III (Сидорка) было исправлено: воевода подмосковного ополчения И. В. Глазун Плещеев внезапно «прозрел» и арестовал самозванца (20 мая). Трубецкой и Заруцкий отправили в Ярославль посольство с покаянной грамотой, сообщая, что «крест меж себя целовали» «тому Вору не служити», «Марины и сына ее на Московское государство не хотети», а вместе со всеми стоять против польских и литовских людей (6 июня). Пожарский и Минин встретили посольство холодно, обещали идти на помощь, но не двинулись. Возможно, это переполнило чашу терпения Заруцкого, и он решил устранить Пожарского. Посланный атаманом казак Стенька пытался ударить князя ножом, но в тесноте промахнулся и ранил другого казака, Романа, в ногу. Незадачливого убийцу схватили и пытали, он покаялся и назвал сообщников. Пожарский настоял, чтобы их не убивали. «Пискаревский летописец» сообщает, что Заруцкий также использовал против князя Дмитрия Михайловича колдовство, велев «испортить» его, и от этой болезни князь страдал впоследствии. Пожарский сообщил о покушении на свою жизнь Трубецкому, что, по-видимому, стало одной из причин раскола подмосковного ополчения и ухода Заруцкого из «таборов».