Компромисс был достигнут в конце сентября. В 20‐х числах были написаны отдельные грамоты двух князей Дмитриев – Пожарского и Трубецкого, – а 2 октября датирована их общая грамота, причем имя князя Трубецкого стоит на первом месте. В другой грамоте два князя сообщали на Белоозеро, что «по приговору всех чинов людей» они «стали в единачестве и укрепились», что будут совместно с «выборным человеком» Кузьмой Мининым «доступать» Московского государства. Были созданы единые органы управления («розряд и всякие приказы»), которые разместились на Трубе (ныне Трубная площадь).
Объединенные силы двух ополчений вели приступы и бомбардировали Китай-город и Кремль из Замоскворечья, с Пушечного двора, с Кулишек и с Дмитровки. На случай новой попытки прорыва было укреплено Замоскворечье: прорыт ров, поставлены плетни и выставлены караулы. Вероятно, во время обороны Кремля была использована и испорчена уникальная стоствольная пушка, отлитая мастером Андреем Чоховым в 1587 году. Об этом уникуме писал С. Маскевич:
Там, между прочим, я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что мне будет по плечо, а пули его с гусиные яйца. Стоит против ворот, ведущих к Живому мосту.
А в 1640 году во время «досмотра» литейщик А. Якимов «со товарищи» установили, что «в московское разоренье у тое же пищали засорилось каменьем и грязью и ядрами закачено 25 зарядов и тем де зарядом помочь они не умеют». Ранее у пушки «залилось» 35 сердечников. Во время боев с ополчением были испорчены еще 25 стволов, и в результате к 1640 году работали всего 40.
В Смутное время было немало осад, но, пожалуй, московская затмевает остальные своими ужасами. Еще до прихода нижегородского ополчения к Москве у осажденных началась цинга. Последнюю партию продовольствия (несколько возов зерна) удалось доставить 15 (25) июля. Правда, как замечает Маскевич, каждому «только по шапке досталось». В сентябре положение гарнизона стало отчаянным. По иронии судьбы, оккупанты, захватившие огромные богатства, мучительно страдали от голода.
Поляки сообщали королю об ужасах голода: отцы едят детей, поручик Трушковский съел двух сыновей, гайдук съел сына, другой – мать. Осажденные судились за тела мертвых родственников, претендуя на то, чтобы их съесть; ротмистр, назначенный судьей, убежал с судилища, боясь, как бы его самого не съели. «Пехота сама себя съела и ела других, ловя людей» (дневник Будило (Будзилло)).
Невольный страдалец архиепископ Арсений Елассонский изнемогал и боялся «сделаться пищею воинов». По его воспоминаниям, «многие умирали каждый день от голода, и ели все скверное и нечистое и дикорастущие травы; выкапывали из могил тела мертвых и ели. Один сильный поедал другого».
Еще страшнее описания из дневника киевского купца Богдана (Божки) Балыки:
Октобря 16 дня выпал снег великий, же всю траву покрыл и корепя, силный и неслыханый нас голод змогл: гужи и попруги, поясы и ножны и леда костища и здохлину мы едали; у Китайгороде, у церкви Богоявления, где и греки бывают, там семо и травою живилися, а що были пред снегом наготовали травы, з лоем свечаным[50]тое ели; свечку лоевую куповали по пол золотого. Сын мытника Петриковского з нами ув осаде был, того без ведома порвали и изъели, и иных людей и хлопят без личбы поели; пришли до одной избы, тамже найшли килка кадок мяса человеческого солоного; одну кадку Жуковский, товарищ Колонтаев, взял; той-же Жуковский за четвертую часть стегна человечого дал 5 золотых, кварта горелки в той час была по 40 золотых; мыш по золотому куповали; за кошку пан Рачинский дал 8 золотых; пана Будилов товарищ за пса дал 15 золотых, и того было трудно достать; голову чоловечую куповали по 3 золотых; за ногу чоловечую, одно но костки, дано гайдуку два золотых и пол фунта пороху – и не дал за тое; всех людей болше двох сот пехоты и товарищов поели.
Ратники из ополчений меняли осажденным продовольствие на драгоценности, но этот бизнес был рискованным. Опасность грозила с двух сторон: казнь со стороны «начальников» или западня голодных «сидельцев». Солдаты убивали и ели зазевавшихся русских – съесть врага было не так ужасно, как своего. Часто жертвами каннибализма становились пленники («вязни»). «Вязнев московских килканадцать[51] человека пихоте з турмы подавали, тых всех поели» (Б. Балыка). Жертвой озверевших солдат едва не стал князь Мстиславский. К нему ворвались жолнер Воронец и казак Щербина и начали искать поживы. Боярин пытался их утихомирить, но получил удар кирпичом в голову и чуть не умер. Грабителей осудили на казнь. Воронцу как шляхтичу отрубили голову, а Щербину повесили. «Он и часу в петле не пробыл, – срезала его тут же пехота, на куски порубила и съела». В числе страдальцев оказались и другие члены Боярской думы, в том числе И. Н. Романов и его племянник Михаил Федорович, сын Филарета. Впрочем, Михаила могли выслать из крепости в середине сентября, когда солдаты избавились от членов семей и слуг московских бояр, чтобы не делиться с ними продовольствием.
Остается лишь поражаться тому, что у гарнизона еще хватало сил для обороны и оставалась надежда на счастливый исход. На предложение сдаться офицеры ответили заносчивым отказом.
Мы не закрываем от вас стен, добывайте их, если они вам нужны, а напрасно царской земли шпынями и блинниками не пустошите; лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих. Пусть хлоп по прежнему возделывает землю, поп пусть знает церковь, Кузьмы пусть занимаются своей торговлей, – царству тогда лучше будет, нежели теперь при твоем управлении…
Под этим письмом подписались полковники И. Будило (Будзилло), Э. Стравинский, ротмистры, хорунжие и «все рыцарство» (11 (21) сентября 1612 года). Однако не все осажденные проявляли такую крепость духа, да и гонору за голодный месяц у «рыцарства» поубавилось.
Несмотря на страх быть убитыми, из московских крепостей ежедневно бежали люди и рассказывали ополченцами об ужасах осады: «В городе московских сидельцев из наряду побивают и со всякие тесноты и с голоду помирают, и едят литовские люди человечину, а хлеба и иных никаких запасов ни у кого ничего у них не стало». Нашелся в рядах защитников Кремля изменник, который попытался открыть ворота русским, но был схвачен и казнен.
Во второй половине октября решимость руководителей осады ослабла, и начались переговоры о сдаче. Неожиданно 22 октября казаки Трубецкого пошли на приступ и выбили врага из Китай-города. Прорыв был совершен со стороны Кулишек, «от Всех Святых с Ыванова лужку». Присутствие в этот момент в обозе ополчения списка с чудотворной Казанской иконой Божией Матери[52] придало руководителям и участникам ополчения уверенность в том, что именно благодаря помощи иконы была одержана эта победа. Позднее в этот день было установлено празднование в честь чудотворной иконы, сопровождавшееся крестным ходом из Кремля в собор Казанской Божией Матери на Красной площади и по стенам московских «градов». В 2004 году этот день был объявлен Днем воинской славы России и выходным днем. Новый праздник получил название День народного единства. По современному календарю он приходится на 4 ноября. Дата и обоснованность этого праздника вызывают споры. Здесь присутствует хронологическая ошибка: 4 ноября по современному календарному стилю (григорианскому) соответствует 25 октября 1612 года по старому стилю (юлианскому), а в этот день ничего особенного не произошло.
Падение Китай-города решило колебания осажденных, руководители кремлевского гарнизона пообещали сложить оружие в обмен на жизни, что и было им обещано. 26 октября из Кремля были выпущены бояре, находившиеся на положении заложников. Казаки подняли крик, намереваясь казнить их, но воеводы и дворяне защитили бояр.
На другой день, 27 октября, капитулировали воины: глава гарнизона полковник Струсь со своими воинами сдался казакам Трубецкого, а полковник Будило (Будзилло) – отряду Пожарского. Пленники, попавшие к казакам, почти все были перебиты, кроме Струся, который стал личным пленником Трубецкого – за полковника можно было получить богатый выкуп. Поляки, литовцы и немцы, которые сдались Пожарскому, были отправлены в заточение в разные города. В Галиче пленных перебили, а в Нижнем Новгороде их спасла от самосуда толпы мать Пожарского, княгиня Евфросинья Федоровна.
В отношении к поверженным врагам проявились благородство и честь Пожарского. Он не мог допустить убийства пленников, хоть те и были повинны в многочисленных бедствиях народа. Но великодушие главы ополчения проявлялось далеко не ко всем. Федор Андронов и другие русские изменники были арестованы и дали ответ за свои преступления. Под пытками они выдали местонахождение тайников с драгоценностями из казны. Дьяки Т. Савинов, С. Соловецкий и Б. Замочников умерли на пытке. Андронов пытался бежать, но был пойман и казнен.
1 ноября состоялся торжественный крестный ход. Ополчение с крестами и иконами вступило в Кремль. Возглавляло процессию духовенство с троицким архимандритом Дионисием. Впереди несли Казанскую икону Божией Матери. Из Кремля навстречу освободителям вышли кремлевские «сидельцы» из духовенства во главе с архиепископом Арсением Елассонским. Они несли Владимирскую икону Божией Матери. Освобождение Москвы осознавалось как знак чудесного покровительства Божией Матери Русской земле. Ужасная картина предстала взору русских людей: кремлевские церкви были осквернены и разграблены, образа рассечены, престолы выломаны; в чанах заготовлено человеческое мясо…
Год народного единства
Чуть более года прошло от начала организации ополчения в Нижнем Новгороде до освобождения Москвы от «польских и литовских людей». Цель земского движения была достигнута. В чем состоял секрет успеха нижегородского ополчения?