В 3 ч. 03 м. 28 августа командующий фронтом отдал приказ командующему 1‑й армией ген. Ренненкампфу:
«Части, отступавшие перед вами, перевезены железной дорогой на фронт 2‑й армии и упорно ее атакуют. Окажите содействие 2‑й армии своим движением возможно далее вперед своим левым флангом на Бартсштейн и движением в сторону Бишофсбурга своей кавалерией. 6‑му корпусу приказано двинуться от Щепанкен на Пассенгейм»[110].
Однако это распоряжение не только не могло изменить хода событий, но даже оказать на них какое-нибудь влияние. Войска 1‑й армии были настолько удалены от места сражения 2‑й армии, а немцы столь плотно придвинулись к этой армии, что ко времени решительного периода сражения войска 1‑й армии опаздывали. 2‑я армия могла лишь рассчитывать на собственные силы. 1‑я же армия в ходе Танненбергского сражения по вине фронтового командования перестала быть действенным оперативным фактором. При этом вовсе не важно, насколько она опаздывала; важно лишь, что она опоздала, оставив своего соседа в изолированном положении. Что же касается решения командующего 2‑й армией атаковать немцев двумя корпусами севернее Мюленского озера, то это решение при известных условиях могло привести лишь к тактическому успеху, но не более. Прорвав фронт 20‑го герм. корпуса, русские корпуса ни в какой мере не облегчали своего оперативного положения. Ввязавшись в бои на укрепленной позиции, они только упускали время, связывали себя и тем самым давали возможность немцам замкнуть их тесным кольцом севернее Мюленского озера.
Спустя месяц начальник штаба армии ген. Поповский и его коллеги по оперативному управлению так оценивали это решение командующего армией:
«Приказывая 1‑му и 23‑му корпусам во что бы то ни стало держаться на занятых позициях, ген. Самсонов имел полное основание рассчитывать на успех. Удар двумя корпусами, 13‑м и 15‑м, во фланг противнику при упорном сопротивлении 1‑го и 23‑го на фронте должен был привести к решительным результатам, и командующий 2‑й армией, отдавая приказ № 2, спокойно ожидал развязки событий. Отступление 1‑го корпуса к Иллово и Млаве сразу изменило положение дел. Немцы получают возможность беспрепятственно обойти левый фланг и тыл армии в направлении к Нейденбургу. Оставалось одно: энергичным переходом в наступление 13‑го корпуса смять левый фланг противника и тем принудить его к отступлению. Иначе говоря, отход ген. Артамонова мог послужить основанием для изменения приказа № 2, который и остался в силе на 28 августа. Но штаб армии решено было перевести в Надрау (месторасположение штаба 15‑го арм. корпуса)»[111].
Начальник штаба 2‑й армии и его оперативные сотрудники настаивают на правильности своего ошибочного на самом деле решения, мотивируя его в первом случае тем, что «отступление 1‑го корпуса к Иллово и Млаве сразу изменило положение дел», а несколькими строками ниже «отход ген. Артамонова к Иллово не мог послужить основанием для изменения приказа».
Между тем следовало немедленно изменить приказ по армии, отвести центральные корпуса и понудить фланговые (6‑й и 1‑й) корпуса к наступлению с целью облегчить отход 13‑го и 15‑го корпусов. Последнее было возможно. Штабу армии следовало ехать не в Надрау, а в 1‑й корпус и заставить его наступать, а в 6‑й корпус следовало отправить офицеров, способных двинуть этот корпус вперед. При этом командира 6‑го корпуса ген. Благовещенского следовало отрешить от командования корпусом на сутки ранее, чем был отрешен ген. Артамонов.
2. Действия командиров корпусов
Из приводимых ниже решений командиров корпусов видно, как директивы и приказы армий преломлялись в действиях частных начальников, ближе стоявших к войскам. Это тем более необходимо, что в данной операции командиры корпусов той и другой армии проявляли собственный почин, иногда срывая намерения армейского командования, а иногда облегчая последнему руководство армейской операцией в условиях быстро меняющейся обстановки, вследствие плохой связи между штабами армий и штабами корпусов, а иногда при полном отсутствии ее.
Германские авторы весьма сдержанно описывают имевшие место крупнейшие недоразумения во взаимодействии 1‑го рез. и 17‑го арм. корпусов. Однако из всего, что написано во II томе «Мировая война» изд. Рейхсархива, а также в работах Эльце и Шефера, рисуется следующая картина взаимодействия германских корпусов и трений между командованием их во время операции вообще, а 27 и 28 августа – в решающие дни операции – в особенности.
Командир 1‑го рез. корпуса ген.-лейт. Белов, имевший сведения от своей кавалерии об уходе русских войск из Алленштейна, предложил командиру 17‑го арм. корпуса ген. Макензену следующее решение: 1‑й рез. корпус продолжает марш-маневр южнее Алленштейна на Гогенштейн, 17‑му же корпусу он предлагает свернуть на Пассенгейм с целью отрезать пути отхода русским на юг.
Ген. Макензен держался того мнения, что 17‑й корпус должен наступать на Алленштейн, Гогенштейн, а 1‑му рез. корпусу удобнее свернуть на Пассенгейм.
Так как эти переговоры велись начальником штаба 17‑го корпуса подполк. Дункер от имени командира корпуса, то процесс решения затянулся. Ни тот, ни другой из командиров корпусов не хотели двигаться на Пассенгейм для выполнения ответственнейшей задачи, сводившейся к преграждению путей отхода русским 13‑му и 15‑му арм. корпусам. Наконец, Макензен как старший по чину приказал 1‑му рез. корпусу очистить дороги для движения 17‑го корпуса через Штабиготтен на Гогенштейн.
Этому приказу ген. Белов не подчинился. Спорный вопрос был передан на разрешение командующего армией; до получения распоряжения армии 17‑й корпус приостановил свое движение.
По этому поводу Шефер пишет:
«Макензен послал на самолете офицера генерального штаба в штаб армии для выяснения вопроса, а тем временем удалось установить прямую телефонную связь из Вартенбурга. Вместо решения вопроса, поставленного Макензеном, ему был передан приказ Гинденбурга о преследовании».
Таким образом, командиры корпусов, направленных в тыл 13‑му и 15‑му русским арм. корпусам, излишне затратили силы и время на движения и действия, совершенно не отвечавшие обстановке и замыслу армейского командования.
После паники в штабе 6‑го арм. корпуса в Менсгуте штаб отходил в потоке войск и обозов на Ортельсбург, утратив связь со штабом армии. Так как связи с соседями у 6‑го корпуса тоже не было, то командир 6‑го корпуса и его штаб совершенно не знали общей обстановки.
Около 20 ч. 00 м. 27 августа к Ортельсбургу стали подходить головы обозных колонн. В это время в городе начался грандиозный пожар. Город горел со всех сторон, представляя море огня.
Колонны свернули и пошли по северо-восточной окраине, и командиры корпусов, предполагавшие обосноваться в городе, где была телеграфная связь, растерялись. А между тем войска корпуса шли на юг в беспорядке, особенно обозы.
В 2 ч. 00 м. 28 августа штаб корпуса и большая часть главных сил прошли Ортельсбург и в 4 ч. 00 м. достигли д. Валлен, где расположился штаб корпуса. Стало светать. Корпус устраивался на ночлег. Но в 5 ч. 00 м возникла паника в обозах южнее д. Валлен.
В этой обстановке командир и штаб корпуса свое главное внимание уделили прекращению паники в расположении войск корпуса, не задумываясь совершенно о том, насколько целесообразно было отступление к Ортельсбургу. Штаб и командир корпуса не знали, какие войска противника преследуют корпус и преследуют ли вообще.
Последствия боя 26 августа выбили из колеи командира и штаб корпуса. Не командир корпуса управлял действиями подчиненных ему войск, а подчиненные войска управляли командиром и штабом корпуса.
По поводу командования 6‑го корпуса полковник генерального штаба Разгонов, командированный в корпус из штаба армии, 27 августа писал начальнику штаба армии, что неудача в бою объясняется чрезвычайной пассивностью, допустившей явный охват обоих флангов, что сразу вызвало кризис в течение боя. «Бой ведется корпусом на самых старомодных началах»[112].
На 28 августа корпусное командование приняло решение привести корпус в порядок.
Вечером 27 августа командир 13‑го арм. корпуса ген. Клюев прибыл в Алленштейн. Для уяснения действий корпуса приведем телеграмму ген. Клюева, рисующую обстановку, в которой он находился: «Последняя телеграмма, которую я получил от ген. Мартоса, была такого содержания: «Прошу возможно скорее занять Гогенштейн, чтобы освободить находящиеся там войска», а вскоре вслед за этим от него была получена вторая телеграмма: «Настоятельно прошу с разрешения командующего армией одну бригаду двинуть на Гогенштейн». На основании этой телеграммы я изменил свое решение двинуться на помощь ген. Мартосу с большей частью своих сил и двинул одну бригаду, считая, что обстановка должна быть лучше известна ген. Мартосу. Вблизи Алленштейна противника не обнаружено, признаков нахождения 6‑го корпуса вблизи нет и где он – не знаю… Завтра предполагаю двинуться с тем, что у меня есть, по направлению к Остероде, сознавая, насколько важно участие всех сил в происходящем генеральном сражении, но, конечно, весьма желательно участие в этом движении вместе со мною 6‑го корпуса. Телеграмму командующего армией об одобрении моего движения к Гогенштейну (в подлиннике ошибочно написано Алленштейну) я получил уже в Алленштейне… Продовольствием и теперь корпус обеспечен плохо – дня на два-три, остальное в пути»[113].
Эта телеграмма свидетельствует о том, как понимали обстановку командиры 13‑го и 15‑го корпусов. Первый, не зная о поражении 6‑го арм. корпуса, хлопочет об его движении к Алленштейну, а сам собирается с 1½ дивизии наступать на Остероде