— Как? — прошептал он. — Как ты могла позабыть так много?
— Я не из тех, кто забывает, — ответила я. — Посмотри на себя! Ты провел здесь так много времени, что даже не помнишь, что значит заботиться о людях. Ты забыл, что значит пообещать кому-либо, что будешь с ним, не смотря ни на что. — Голос дрожал, но я продолжала. — Ты столько времени потратил на глупые шутки и мысли о себе любимом, что позабыл, что такое любовь. Любовь означает любить кого-то больше, чем себя самого. — Я зло смахнула слезы. — Не то чтобы, я ожидала, что ты поймешь.
Он ничего не ответил. Но я увидела, что мои слова оказали на него влияние. Свет в его глазах потух.
— Мне жаль, — наконец, произнес он. — Я лишь хотел как лучше. Я лишь хотел защитить тебя.
— Мне не нужна ничья защита, — огрызнулась я. — Особенно твоя.
В ту же секунду, как слова сорвались с губ, я отчаянно пожелала вернуть их назад. Я поверить не могла, что сказала такие жестокие слова. Вся беда в том, что порой слова подобны стрелам. Выстрелив — не возвращаются. Я была ошеломлена своей безжалостностью. Но то, что он произнес после, шокировало меня еще больше.
— Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? Неужели ты не видишь, что я всегда…
— Ну, а я тебя не люблю. Ты меня слышишь? — Я встретила его взгляд и выстрелила единственной стрелой, что у меня осталась. — Даже если бы ты был ПОСЛЕДНИМ парнем во всей вселенной, я бы тебя не выбрала.
Судя по выражению его лица, он не понял, что я лгала.
— Dulce bellum inexpertis.
— Я не в настроении для твоих…
— Война сладка для тех, кто никогда не сражался, — произнес он. — Не то чтобы я ожидал, что ты поймешь.
И вдруг, слов больше не осталось.
Он сунул руки в карманы.
— Спасибо за честность. Впредь я тебя не потревожу. Я прекращу тратить твое время.
Я уронила цепочку на землю, кулон по-прежнему тускло поблескивал, а я наблюдала за тем, как очертания его плеч становятся размытыми в лунном свете. Коричневая кожа его куртки вдруг стала очень древней; вся потрескавшаяся и поношенная, словно из другого века. Я поняла, что так оно и было.
Солнечные лучики начали просачиваться сквозь его тело, когда он начал тускнеть, словно выцветший фотоснимок на Поляроид. Сперва, его черные армейские ботинки стали зелеными, затем желтыми, а после белыми. Потом джинсы. Потом его руки, плечи и глаза…, эти милые, грустные глаза…, до тех пор, пока от него ничего не осталось. Каждая частичка меня вопила «извинись»…, умоляй его остаться,… но я стояла на своем.
Наконец, он поднял голову и печально мне улыбнулся. Я увидела, как шевельнулись его губы, но не расслышала слов. Это не имело значения. Я уже знала, что он говорил.
Прощай.
Я прикусила губу и, зажмурившись, отвернулась. Лучше бы я никогда не встречала его. Почему его угораздило заговорить со мной тогда, в «Куске». Тогда бы он не скинул меня с моста и не научил меня «взмывать» и перемещаться. Мы бы не рассекали по острову на мотоцикле. Но было уже слишком поздно для всех этих «если». Что сделано, то сделано. И внезапно, я снова осталась одна.
Но глубоко внутри я знала, что как прежде уже не будет. На этот раз тишина оглушала…, поглощала меня…, и я ощущала себя словно в вакууме. О таком можно только мечтать. Я будто оказалась на темном дне океана.
Ларкин оказалась права. Я не смогу помочь Джейкобу. Я даже себе не смогу помочь. Только место зря занимаю. В конце концов, меня едва хватило на то, чтобы доползти до крыльца своей семьи, прислонить голову к перилам и ждать восхода солнца.
— Что теперь? — прошептала я. — Что дальше?
Глупый вопрос, потому что я уже знала ответ.
Ничего. Дальше ничего.
Я понурила голову. Сделала единственный испуганный вздох. И ощутила сердце… нет, воспоминание о сердце… которое снова разбилось на кусочки.
Часть 5. Скорбь
Глава 38С тех пор, как ты ушла
Меня преследовал запах гниющих цветов. Мне не давал покоя образ черных лимузинов и звук их шин по гравию. Скрежет лопат, стук дождя по надгробию и удар тяжелых ледяных кладбищенских ворот, которые отрезали меня от всего живого.
Я не могла есть. Не могла спать. Мой старый кошмар вернулся с удвоенной силой… иногда по три раза за ночь. Он начинался сразу же, как я засыпала, со звуком рычания двигателя. Затем ветер ерошил мои волосы, даже под шлемом, пока я летела по шоссе. Тепло солнца на щеках. В груди ощущение, что все возможно. Но в этом самом месте сон заканчивается и начинается кошмар. Как только я начинаю чувствовать себя самой счастливой девушкой в мире, меня охватывает тревога.
В этот самый момент, я ощущаю в воздухе новый странный запах. Бензина и горящего металла. Я чувствую, как мотоцикл начинает терять управление. И внезапно, ко мне приходит предчувствие, как все это закончится. Вместе с моими криками, ко мне приходит воспоминание чьих-то рук. Затем… БУМ!.. мои глаза распахиваются, и я просыпаюсь вся в ледяном поту, охваченная паникой, свернувшись калачиком в кабинке «Куска».
Поправка. В нашей кабинке.
Я скучаю по тебе. Мне так жаль.
Каждую ночь одно и то же. Я лежала там с закрытыми глазами в ожидании кошмара, который поглотит меня, а потом пережует и выплюнет. Я не ощущала ничего, кроме старой ноющей боли в груди и задавалась вопросом, когда же это закончится. Даже, несмотря на это, я начинала осознавать правду насчет вечности.
Это никогда не закончится.
Еще никогда я не чувствовала себя настолько одинокой. Мне некуда было пойти. Патрик ушел, скорее всего, далеко и надолго. Даже Хамлоф куда-то подевался, поскольку по соседству я видела разноцветные флайеры. Они были на каждом телефонном столбе и знаке «стоп» в радиусе десяти миль от нашего дома.
ПОТЕРЯЛСЯ: САМЫЙ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕС НА СВЕТЕ
ОТКЛИКАЕТСЯ НА ИМЯ: ХАМЛОФ, ХОМЯК, ХЭММИ, ХАМИНАТОР
ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА ВЕРНИТЕ ЕГО: ДОКТОРУ ДЭНИЭЛУ ИГАНУ, МАГЕЛАН АВЕНЮ 11
В конце концов, я решила поступить правильно. Я знала, что Хамлоф больше не моя собственность. По правде говоря, он всегда был папиной собакой. Именно Отец подобрал его еще щенком. Отец обожал его больше всех. Хэм и папа были словно два по цене одного. Идеальное сочетание.
Как бы сильно мне не хотелось признавать это, моим он не был. Поэтому я взяла его на последнюю прогулку по пляжу, чтобы попрощаться, затем отвела его обратно к крыльцу и по щекам побежали слезы.
— Теперь ты должен пойти домой, малыш.
Он шлепнулся на спину, игриво взвыв. Вечный шутник. Всегда пытается поднять настроение.
— Нет, Хамстер. — Я покачала головой. — Это не игра. Папа уже давно тебя ищет. Он очень сильно по тебе скучает. — Я обняла его, а после обхватила руками его морду, целуя его. Он уставился на меня своими коричневыми глазами, и в ответ облизнул мне нос.
— Будь умницей, хорошо? Не порти чужие лужайки. — Затем у меня промелькнула одна мысль, и я украдкой бросила взгляд на дом Бреннеров. — Ну, ладно. Разрешаю тебе нагадить на их газон. Но больше ни на чей. Хорошо?
Нет, говорили его глаза. Не уходи. Давай поиграем.
Внезапно он взбесился, начал выть и лаять, словно безумный… гигантский бассет, чтобы услышали все в радиусе трех миль.
Вовремя.
Я знала, что Папа дома. Я чувствовала это.
— Все правильно. — Я заставила себя улыбнуться. — Я люблю тебя, проныра. — Я собрала каждую частицу концентрации, что у меня осталась, подошла к двери и позвонила. Шоу начинается. Пришло время встретиться с ним лицом к лицу. Но когда дверь отворилась мгновение спустя, на меня смотрел не отец. Это была ОНА. Самое худшее лицо на планете.
— Ты пустил ее внутрь? — с отвращением произнесла я. — Ты пустил ее в НАШ дом?
— Ох, глупая собака, где ж ты была? — сюсюкала Сара Бреннер. — Иди сюда!
Моя кровь закипела, когда я увидела, как ее наманикюренные ручки обхватывают шею Хэма. Я представила, как выхватываю его у нее и хлопаю дверью по этим красным ногтям снова и снова, пока она не поймет, что значит, когда твоя семья разрушена.
Она потянулась и почесала Хамлофа за ухом.
— Это даже не его любимое ухо, — прорычала я. — Самозванка.
— Дэнни? — она повернулась и крикнула в дом. — Он вернулся! Пес вернулся!
На секунду, я представила, как вырываю его из ее цепких лап и перемещаю нас обоих обратно в «Кусок». Быть может, я совершила ошибку. Может, Хамлофу нужно было остаться со мной. Но когда я услышала, как Отец спускается, и увидела, как Хамлоф начал радостно мотать хвостом, я уже знала ответ. Как бы сильно он меня ни ранил.
Поэтому я отвернулась, не говоря ни слова, рванула через весь двор, пока не набрала достаточно скорости, чтобы оторваться от земли. Как только я добралась до своего кусочка рая, хлынули слезы…, я приняла решение никогда не оглядываться. С прошлым покончено. Настало время смириться с болью, что сжигала меня изнутри. Наблюдать за миром слишком тяжело. Мне нет там места. Слов не осталось. На земле меня больше ничего не удерживало.
По крайней мере, в «Куске» я могла заниматься, чем захочется. Сидеть там дни и ночи напролет и никому дела до этого не будет. Я могла гулять хоть до посинения. Просматривать одни и те же грустные фильмы, пока не выучу все реплики. Иногда, когда запах пиццы надоедал, я выползала наружу и шла к обрыву, через дорогу. Смотрела на море и думала о Джейкобе. Сработал ли его план. В своей крупице рая мне он нигде не встречался, что само по себе было хорошим знаком. Впрочем, я опасалась, что он мог оказаться где-нибудь еще.
Кое-где похуже.
С Ларкин.
Я постаралась не думать об этом.
Вместо этого, я крепко зажмурилась и нырнула в океан, позволяя себе погрузиться на самое темное песчаное дно. На глубине было очень тихо. Тихо и спокойно.
Кроме того, под водой слез не видно.
Не знаю, как долго я провела под водой. Быть может, даже несколько дней. Может, недель. Это не имело значения. Я коротала время, рисуя на песке доллары, играя в Марко Поло с раком-отшельником, делала браслеты из водорослей и, в основном, просто притворялась Русалочкой. Впрочем, грудь у меня была не ахти, чтобы уместить ее в паре раковин. (Причина Номер 3 714 «Почему Так Отстойно Умирать в Шестнадцать»).