Он разбежался и нанес по каминной доске неотразимый удар ногой. Доска разлетелась на кусочки, а за ней оказалось отверстие, куда с напрягом протискалась бы верховая лошадь без наездника.
Адельфин застыл на месте, словно молниеносно осененный какой-то мыслью.
— Шухер! — бросил он Серафимьо. — Сюда идут, бди!
— Бдю, бдю, — отвечал Серафимьо и часто-часто задышал, похотливо втягивая воздух носом.
Он подкрался на цыпочках почти вплотную к двери и рванул ее на себя.
На пороге, приложив ухо к замочной скважине, стояла та самая блондинистая горничная с вертлявыми бедрами. От рывка Серафимьо она потеряла равновесие и повалилась на пол. А еще через мгновение дверь закрылась вновь, уже на ключ, и Серафимьо, бормоча бессвязные словечки, учинил на теле молоденькой женщины возмутительный акт вандализма. Пять минут спустя она выпала в осадок. Серафимьо привел одежду в порядок и вернулся к Адельфину.
— Видя милого дружка, дева скок до потолка, — доложил он.
Тем временем они продвинулись уже на значительное расстояние по тесному туннелю, открытому Адельфином.
Глава XII Фауна потемок
Фабр в своих научных трудах, столь часто охаянных и так превратно подчас истолкованных, приводит красочное описание насекомого таракан: «Эта мерзопакостная тварь откладывает яйца по весне и размножается в трубах для стока нечистот». И он по-своему прав. За доказательством далеко ходить не нужно, достаточно пройтись длинными темными коридорами, где кишмя кишит тараканье. Впрочем, Адельфин со своим неразлучным то ли сеидом, то ли наибом ползли сейчас по вполне сносно освещенному коридору, что мешало им убедиться в замечательно точном наблюдении Фабра. Но не стоит обольщать себя иллюзиями насчет своей правоты: Фабр никогда не ошибается. Все биологи коллективно признают точность его наблюдений, за исключением тех, кто с ним не согласен, а имя им легион.
Коридор оканчивался бездонным колодцем, откуда вместе с густыми теплыми испарениями поднимались тошнотворно-затхлые запахи. Вход в бездну, зарешеченный железными прутьями, липкими и заржавелыми, как бы приглашал разведчика недр, хлебнувшего для храбрости мятного спиртяги «Риглис» из сока жевательных каучуконосов, проверить достоверность геологической карты Шрадера и Вивьена из Сен-Мартена касательно происхождения почвы, продырявленной этим колодцем.
Собрав в кулак остатки мужества, мужики рванули наверх, так как начинали падать духом. Когда же они приподняли чугунную плиту, накрывавшую внешнее отверстие колодца — а по правде говоря, канализационного колодца, ибо так оно и было, — они почувствовали, что происходит нечто непонятное, как будто вокруг них двигают тяжеленную мебель. И как в воду глядели: прямо над их головами прогромыхал автобус. Уцепившийся за ось заднего моста, Адельфин исчез из поля зрения Серафимьо, который остался ждать следующего. В ту минуту, когда его кривые ноженции стиснули, взяв в зажим, задний бампер, прогремел оглушительный, как выхлоп, выстрел — и неудержимый сквозняк подбросил до небес тромб канализационной воды, привлеченной, как пить дать, накалом страстей в каком-нибудь переполненном смесью карбюраторе. Особняк де Какадур взлетел на воздух. Но автобус успел уйти.
Глава XIIIМеждусобойчик грамотеев
Как только автобус на полном скаку поравнялся с обиталищем Графа, Серафимьо оседлал выпиравший из мостовой булыжник и отпустил своего битюга на волю. Ему пришлось чуть-чуть пригнуться, чтобы не угодить под колеса тележки зеленщика, следовавшей по пятам за автобусом, но затем он распрямился и как ни в чем не бывало позвонил в решетчатые ворота особняка Адельфина.
Дверь соблаговолил открыть Дюузл и сам же проводил гостя в библиотечную, где его хозяин, облаченный в светло-розовый, как нежнейшая лососина, халат с аппетитной зеленью на обшлагах и окантовкой цвета бутылки рома, раскуривал капитанскую трубочку с аглицким табаком «Рот-Флот», заправленным для блезиру рапсовым маслом.
Серафимьо сразу положил глаз на полный на три четверти графинчик с виски, два стакана и ведерко со льдом.
— Стакана воды не найдется? — попросил он и незаметно сморкнулся в рукав.
— Да сядь ты наконец, — отвечал Граф, — и будь как дома.
Серафимьо присел, поонанировал зачуток ради приличия и снова вскочил, чтобы осушить залпом протянутый Дюузлом стакан охлажденной воды.
— Рассказывай! — выпалил он, в конце концов повернувшись лицом к Адельфину.
Адельфин не проронил ни слова. Он порылся в правом кармане и протянул Серафимьо одну маленькую штучку.
— Мать твою за ногу! — аж задохнулся Серафимьо. — Так он у тебя? Наконец-то! А что это?
— Иттить твою, дурилка, — сказал Адельфин. — Это же...
Раздался выстрел, и пуля пробила навылет сорвавшееся с языка слово.
— Быстрей!.. — проорал он. — Туда! Окно... Непроглядная темень подмяла под себя всю окрестность. Свесившись из окна, они, словно в запотевшем зеркальце дальнего вида, различили какую-то тень, что метнулась к стене, перемахнула через нее и затерялась на улице...
— Это же трахтрахфей... — закончил предложение Адельфин, занимая привычное место в кресле, покуда комнату вновь заполняло трусливое электричество.
— И где он был?
— Кажется, в кармане не выходного, а обычного костюма.
— Единственно, чего я не просекаю, — раздумчиво сказал Серафимьо, — каким образом вор ухитрился стянуть его оттуда, а потом успел вернуться до нас, чтобы сунуть его обратно в карман костюма, в котором ты обычно не выходишь...
— Спроси чего полегче, — ответил Адельфин.
— Тогда, может, ты оставил его при себе, в кармане халата?
— Какая разница? — вздохнул Адельфин. — Факт остается фактом: мой трахтрахфей помыли...
— Как? Он же у тебя!
— Имей терпенье дослушать. Я сказал: трахтрахфей помыли... бы! Воровской жаргонизм в сослагательном наклонении, — подколол корешка насмешник Адельфин.
— Тогда извини. — И Серафимьо густо покраснел.
— Верни мне трахтрахфей, — потребовал Адельфин.
— Вуаля! — сказал Серафимьо и протянул ему... пустую ладонь.
— Видишь теперь, недоносок, к нему все же приделали ноги! — ледяным тоном произнес Граф, достал револьвер и выпустил в Серафимьо целую обойму. Шмалял он так скверно, что его недруг ничего не заметил. Разрядившись, Граф успокоился.
— Меня обокрали... — прошептал Серафимьо. И потерял сознание.
— Нервишки-то лечить надо, — процедил Граф, подбирая трахтрахфей с кресла, куда он выскользнул из рук Серафимьо, когда стрелял неизвестный.
Глава XIV Подмога
— Кроме всего прочего, — добавил Адельфин чуть погодя, после того как Серафимьо для разнообразия и поправки здоровья опрокинул в себя добрый стакан вискаря, — трахтрахфей поддельный. Так что, сам понимаешь, вся эта бодяга мало кого колышет
Он позвонил, смекнув, что тот, к кому он обращается, больше его не слушает.
— Дюузл, препроводите моего друга в соседнюю комнату. Одна нога здесь, другая там.
По возвращении видок у прочухавшегося Серафимьо был аховый.
— Живорез твой Дюузл. — раздраженно буркнул он. — Кальсоны как-никак стоили семьдесят семь франков!
Он чувствовал себя униженным и раздавленным: и как же он, варвар до мозга костей, мог так опростоволоситься и уступить под натиском холодного позитивизма какого-то вшивого метрдотеля.
— Все лабуда и к делу не относится, — неожиданно сообщил Адельфин. — А вот с бандой пора кончать.
Он поймал телефонную трубку в геральдических виньетках, болтавшуюся на красношелковом, как орденская лента, шнуре, и набрал на хрипатом диске номер из не менее чем одиннадцати цифр.
— Алло! — сказал он. — Полиция? Позовите-ка Майора.
И покамест сквозь черты Серафимьо с блаженством проступали все признаки глагола совершенно неприличного вида в прошедшем времени, Граф затеял велеречивый разговор со своим невидимым собеседником.
Глава XV Майор
7 января 1464 года деревенька Сен-Мартен Кровоточивый подверглась нападению части взбунтовавшихся наемго комментария, сжато подводившее итог всему, — в общем, ключевое слово. Он сказал:
— Гм.
И прервался. Потом продолжил:
— Впрочем, может статься, что я ошибаюсь. Засим встал и поспешно покинул комнату. Пересек прихожую.
— Где здесь сортир? — осведомился он у проходившего мимо Дюузла.
Глава XVII План
По возвращении в комнату Майор закурил вторую сигарету «Голд Флейк».
В тот день он был упакован в довольно длинный и слишком широкий в плечах пиджак в розовую и желтую клетку. Красивая тряпка, что там говорить. По ткани прошелся рукой мастера модный портной, оставив неизгладимый след. Он добился поразительного эффекта. Можно было голову дать на отсечение, что пиджак грязный.
— Вы, Альвабред, — ни с того ни с сего раскомандовался Майор, — спрячьтесь за ту штору. Вы, Граф, лезьте под сундук. Вы, Дюузл, идите-ка куда подальше. А я, — заключил он, — так и быть, размещусь вон там.
Он протиснулся внутрь необъятного шкафа, куда в перерывах между застольями складывались вставные столовые доски. Было слышно, как пролетает муха, похожая на комнатного буревестника.
В передней тихонько пискнула дверь из стекла и железа, и трое мужчин напряглись в своих укрытиях, вследствие чего штора трепыхнулась, а сундук затрещал. Что же касается шкафа, то он был настолько громоздким, что не шелохнулся и стоял как пень. Здесь имеется в виду такая разновидность пней, что находится на достаточном удалении от тех районов Южной Америки, где частенько наблюдаются волнения пней и пеньтюхов, вызванные толчками либо ударами, которых кое-кто из числа никогда не болевших полагает сейсмическими, поскольку их улавливают сейсмографы.
Словом, шкаф не дрогнул.
Дюузл распахнул дверь и впустил Постороннюю.
Постороннюю звали Амели Дироколь. Папаша ее горбатил плотником, и на вопрос: «Чем занимается ваш отец, мадемуазель Амели?» — у нее вошло в привычку остроумно отвечать деревянным голосом: