– Не самую страшную. – И потом еще тише: – Черт.
Глава 13
Захар отлично помнил день, когда в его жизни появилась Катя Сиротина. Ему было три, и мир был простым и понятным.
Сначала тетя Света вдруг стала толстой. Затем огромной! Она продолжала расти и расти, пока однажды они с мамой на кухне не решили приготовить шарлотку. Нарезали яблоки, поругали бестолковое начальство (Захар их толком не слушал, он катал под столом паровоз), а потом вдруг тетя Света схватилась за спину и охнула:
– Началось!
Захар не понял, что там у них началось, но шарлотки ему в этот день так и не досталось. Тетя Света укатила на скорой помощи с мигалкой (вот везучая!), а через неделю приехала в гости – снова худая и со сморщенным орущим монстром на руках. Монстра назвали Катей, и с этого момента все пошло под откос.
Когда Катя поползла, она целенаправленно поползла в сторону Захара. А уж когда начала передвигаться на своих двоих…
«Заха-а-ай!» – орала Катя, которая не выговаривала букву «р», пока Захар бесшумно подкрадывался к красивому жуку с переливающейся спинкой.
«Заха-а-ай!» – голосила, когда он закрывался в туалете.
«Заха-а-ай», – ныла, стоило ему усесться куда-нибудь в уголок с альбомом для наклеек.
Обеим мамам это почему-то казалось до ужаса милым, так что Захар превратился в бесплатную няньку и соплевытиралку без права на выходной. Муки длились почти два года, пока тетя Света с семьей не переехала из родного Павловска в Воронеж «в поисках лучшей жизни». Но у кого и в самом деле началась лучшая жизнь, так это у Захара!
Он наконец вдохнул полной грудью. Построил самолет из «Лего», в которое ему запрещали играть из-за Кати, норовившей засунуть крошечные детальки в нос. Съел целую банку бабушкиного варенья без воплей Кати, которая требовала свою долю. Научился кататься на велосипеде без Кати, которая все время бросалась под колеса. Да просто пописать спокойно сходил, в конце-то концов!
Увы, через четыре года мама Захара тоже решила, что хочет лучшей жизни. Вслед за Сиротиными она перебралась вместе с сыном в Воронеж и устроилась стоматологом в ту же клинику, что и тетя Света, а Захара снова отправила на службу нянькой к маленькому монстру, который вырос и превратился в монстра побольше.
Шестилетняя Катя больше не пыталась обслюнявить Захара с ног до головы. Он вообще не слишком-то ее интересовал. Зато ее интересовали все возможные способы покалечиться, поэтому она постоянно норовила выкинуть что-нибудь эдакое: перейти через дорогу с закрытыми глазами, залезть на электрический столб, чтобы проверить, бьется ли тот током, узнать, как долго можно не дышать под водой…
Возможно, будь он в свои девять лет менее ответственным и более подвижным, все было бы проще. Но Захар таким не был. Мама растила его одна, без отца, и большую часть времени проводила на работе. А Захар большую часть времени ждал, когда же она с нее вернется. Он терпеть не мог выходить на улицу, а мысль о том, чтобы пробежаться, вызывала у него прямо-таки физическое отвращение, зато он терпеливо, кусочек за кусочком, строил огромные пазлы, сам научился читать по букварю и любил хорошенько покушать.
Популярного парня в школе из него, как вы понимаете, не вышло.
Катя росла. В девять лет Захар был для нее досадным препятствием, а в двенадцать превратился во врага номер один. Захар не знал точно почему, но осторожно предполагал, что дело было в переходном возрасте. Катя вела себя в точности как подросток из книжки «Я взрослею», которую мама подарила ему на день рождения лет пять назад. Она была недовольна ВСЕМ и так часто закатывала глаза, что Захар всерьез забеспокоился – вдруг они однажды не выкатятся обратно?
Когда Захару было семнадцать, а Кате четырнадцать, тете Свете пришлось почти на месяц лечь в больницу. Это, конечно, было весьма печально, но куда печальнее – даже ужаснее – было то, что Катю на все лето отправили к бабушке Захара. Вместе с самим Захаром!
На вокзале Катя, вопреки его настойчивым протестам, купила сомнительного вида шаурму. Пока он жевал домашние бутеры с сыром, поглядывая в окошко электрички и мысленно восхищаясь березками, Катя с аппетитом поглощала шаурму, причмокивала и откровенно насмехалась над перестраховщиком Захаром. Зато он повеселился час спустя, когда Катю шумно и неистово рвало в туалете под стук колес.
Ну просто музыка!
Из туалета Катя, зеленая и дрожащая, выползла минут за тридцать до станции «Топчино», где их должна была встретить бабушка Захара. Выглядела она так плохо, что даже Захар решил придержать свои язвительные комментарии. Дал ей четыре таблетки активированного угля из дорожной аптечки, которую мама нашпиговала лекарствами, и милостиво позволил сделать глоток из своей бутылки с водой.
– Спасибо, – пробормотала Катя и вдруг легла на деревянную скамейку электрички, положив голову на колено Захара. «Кажись, ей совсем худо», – оторопело подумал тот.
Остаток пути они проделали в молчании. Катя, кажется, заснула, а Захар изо всех сил пытался втянуть живот и не потеть, хотя в электричке было ужасно жарко. Он вдруг увидел Катю с неожиданной стороны. Так бывает, когда перевернешь ежа и с удивлением поймешь, что снизу он совсем не колючий, а мягкий, серо-розовый и беззащитный.
Пока Катя спала и пускала слюни на его шорты, Захар тайком поглядывал на ее лицо. У Кати был острый подбородок, смешные, по-детски круглые щеки и задорно вздернутый нос. А губы пухлые, нежные… Длинные волосы струились по голым плечам, и Захар впервые заметил, какие они хрупкие. И какая Катя, вся целиком, маленькая по сравнению с ним.
Серая майка с бахромой и короткие шорты мало что скрывали. Он и хотел бы отвести взгляд, но почему-то не мог. Интересно, ее ноги всегда были такими длинными, а руки такими тонкими и изящными? А вот эта россыпь едва заметных веснушек? Неужели они и раньше осыпали ее плечи, будто праздничное конфетти?
– Топчино, – произнес механический голос у Захара над головой.
– Как Топчино?! – всполошился он, в панике вскакивая и подхватывая рюкзаки. Катина голова с глухим звуком стукнулась о лавочку. – Давай быстрее, дура! Наша станция!
– Сам ты дура, – сонно отозвалась взъерошенная Катя.
Они едва успели протиснуться в закрывающиеся двери электрички и вывались на перрон, громко вопя и переругиваясь.
А дальше все снова пошло наперекосяк. Захар больше не мог не замечать того, что Катя из девчонки, которая лазала по деревьям, превращается в девушку. Причем красивую, вот ведь что самое дикое! Увы, до Захара это явно дошло раньше, чем до нее. Катя по-прежнему вела себя как маленькая: играла с деревенскими ребятами в прятки на поле с кукурузой, воровала с соседних огородов огурцы, хотя у бабушки своих было навалом, и постоянно рисовала, устроив себе что-то вроде гнезда из одеял в мансарде. Катя вся была как вода в ручье: стремительная, искристая, брызжущая весельем во все стороны.
Конечно, Захар на ее фоне выглядел скучным и унылым. Подростков его возраста в Топчине этим летом не оказалось. Ребята постарше, которые ночами жгли костры и пили водку возле пруда, считали его тухлым городским засранцем, а водиться с малолетками вроде Кати Захар считал ниже своего достоинства. Да и не угнался бы он за ними – спортсмен-то из него был никакой.
Вот и вышло, что большую часть лета Захар сидел дома один. В его комнате со скрипучим полом и кружевными занавесками было прохладно, интернет ловил отлично, а бабушка заботливо подсовывала то тарелку с клубникой, то миску с пирогами, то тазик салата с крабовыми палочками. От скуки Захар постоянно что-нибудь шил и перечитал все книжки в доме, включая невесть откуда взявшийся русско-китайский разговорник.
– Фуцзинь дэ гунцзяочхэчжань цзай нар?[6] – спрашивал он у Кати с таким снисходительным видом, словно говорить по-китайски – это базовая способность любого хомо сапиенса. – Во мэнь фанцзиень мэйёу шоучжи лэ[7].
Катя в ответ бесилась, явно чувствуя себя тупой, и обзывала его нецензурными словечками, которые почерпнула из лексикона деревенских пацанов.
Иногда бабушка все-таки заставляла Захара выбираться на свет божий, причитая, что он у нее «слишком бледненький». Захар, конечно, не шипел и не рассыпался пеплом на свету, как какой-нибудь вампир, но чувствовал себя примерно так же некомфортно.
Хуже всего было на речке, куда Катю отпускали только вместе с Захаром. Маленький деревенский пруд уже к середине июля затягивало плотным ковром из кувшинок и ряски, зато в получасе ходьбы через поле с кукурузой и жиденький лесок текла отличная чистая речка. Катя сутками изводила Захар своим нытьем, пока он наконец не соглашался пойти с ней купаться, а после радостно скакала перед ним по тропинке между деревьями, невпопад напевая какой-нибудь попсовый мотивчик.
Захар купаться ненавидел. Он и раньше-то был не худеньким, а на бабушкиных пирогах совсем… расширился. Прямо как вселенная. Так что мысль о том, чтобы раздеться при всех, выставив на всеобщее обозрение свои складочки, была для него просто невыносима. Захар терпел на жаре, сколько мог, а потом уходил за камыши и плавал там прямо в футболке, распугивая уток, которые с сердитым кряканьем торопились убраться с дороги. В воде он, кстати, чувствовал себя как рыба, но плавал – как бегемот.
Иногда Захар слышал, как Катя смеется вместе с другими ребятами. Видел, как она с воплем вбегает в воду, поднимая фонтаны брызг, или раскачивается на тарзанке, вытянув вперед длинные загорелые ноги. Он все замечал: как покрывается мурашками ее мокрая кожа, как краснеют от солнца щеки и облезает нос, как блестят глаза и губы, которые она постоянно облизывала кончиком языка, – но дистанцию сократить не мог. Просто не понимал, как это делается! Смущенный своими чувствами к малолетке, он старательно отталкивал Катю подальше. Дразнил, обзывал тупицей, недовольно кривился. Но всегда незаметно был рядом, чтобы ее защитить.