– Я написал ребятам, что у тебя разболелась голова. Они все поняли.
– Как-то неудобно, – забормотала Катя, оглядываясь через плечо. – Я… Ой!
Захар так резко затормозил, что Катя врезалась лбом в его каменную спину.
– Неудобно спать на потолке, – заметил он, оборачиваясь. – Потому что одеяло падает. А это твой день рождения. Твой праздник, поэтому ты можешь провести его так, как хочешь. И в жопу тех, кто думает иначе. Так что если ты хочешь вернуться, пойдем вернемся. А если хочешь домой и пиццу, вон там выход на улицу, туда удобно вызвать такси.
Он показал большим пальцем себе за спину, и Катя нерешительно переступила с ноги на ногу. Ну прямо ни дать ни взять богатырь из сказки, застывший перед камнем на распутье! В голове сам собой загремел эпический голос: «Направо пойдешь – на вечеринке зажжешь. Прямо пойдешь – в мусорный бак к бомжам упадешь. А налево пойдешь… сердце не убережешь».
Захар смотрел на нее со спокойным выражением на красивом лице. «Делай выбор сама» – вот что означало это выражение. Катя бросила взгляд на запасной выход из клуба. Плед все-таки свалился на землю, и она рефлекторно дернулась, чтобы его поднять. Захар мгновенно отпустил ее руку, но Катя тут же снова испуганно вцепилась в его ладонь.
– Я с тобой, – торопливо проговорила она. И тут же покраснела, молясь про себя, чтобы Захар не понял, как много она на самом деле вложила в эту фразу.
Спустя мгновение его пальцы снова сжали ее холодную ладонь.
Щелчок – и в коридоре загорелся свет.
– Я хочу гавайскую.
Захар кивнул и так безжалостно смял задники кроссовок, что Катя невольно им посочувствовала. Свои-то она аккуратненько расшнуровала и пристроила на полку для обуви, а не бросила как попало в разных углах коридора. Не то чтобы ее так сильно волновала судьба кроссовок, просто она зачем-то тянула время и старалась не замечать, как внутри все сжимается и скручивается от волнения.
Осторожно протиснувшись мимо Захара, сосредоточенно изучавшего сайт с доставкой, она подхватила с кресла любимую пижаму и скрылась в ванной, крикнув напоследок:
– Не подглядывать!
– Ничего не обещаю! – немедленно отозвался Захар.
Святые помидорки, он что, заигрывает? Да быть такого не может!
Уф.
Резким движением Катя выкрутила кран с холодной водой на максимум и плеснула себе в лицо. Пора завязывать с этими переживаниями! В конце концов, что он такого сделал или сказал? Просто потанцевал. Просто предложил поехать домой. Просто подержал за руку. Господи, да он сто раз водил ее за руку в детстве!
Вдруг для него ничего и не изменилось? А она тут нафантазировала себе всякие страсти!
Стянув платье через голову, Катя избавилась от нижнего белья и нырнула под душ. Прохладные струйки забарабанили по коже, ставшей вдруг невероятно чувствительной, но так и не остудили ее горящие щеки. Вдруг между ними сегодня что-то будет? Или хуже того, не будет вообще ничего! Может, погуглить что-нибудь про первый раз? Ухватившись за цветные локоны, Катя крест-накрест прижала их к лицу, будто усы, и замотала головой.
Нет. Она не будет об этом думать, иначе самовозгорится прямо в душе!
Ей потребовалось не больше десяти минут, чтобы ополоснуться и натянуть пижаму. Смущенно поджав пальцы на ногах, Катя выглянула из ванной и обнаружила Захара возле дивана: он стоял, засунув руки в карманы, и с любопытством рассматривал Катины рисунки, забытые на кофейном столике. Катя искренне понадеялась, что среди них нет его портретов. Это было бы еще более неловко, чем сцены из порно.
Услышав ее шаги, Захар обернулся.
– Ну вот, снова обычная я, – пошутила Катя. Он обнял ее взглядом и покачал головой.
– В тебе нет ничего обычного, Сиротина.
Блин. Если он хотел ускорить ее пульс, ему это определенно удалось.
– Я нашел свечку. – Захар помахал огромной толстой свечой из белого воска, и Катя рассмеялась. Ее мама хранила такие в выдвижном ящике со всякой ерундой на случай отключения света. – Воткнем в пиццу, будет почти что торт.
– Будет даже лучше торта!
Захар улыбнулся. Повисла мучительная пауза. Сцепив руки за спиной, Катя принялась раскачиваться на пятках. Захар, кажется, тоже не знал, что сказать, поэтому просто похлопывал свечкой по раскрытой ладони.
Гм-гм.
И куда, интересно, делась та легкость, которая была между ними во внутреннем дворике клуба? Ну же, Сиротина, нужно срочно разрядить обстановку!
– Может, э-э-э… – Катя понятия не имела, чем продолжить это многообещающее начало. Ее взгляд заметался по комнате, выискивая тему для разговора, которая бы снова сблизила их и настроила на романтичный лад. Новое средство для чистки дивана? Главные преимущества ламината? Маркеры? Точно, маркеры! – Может, порисуем?
– Серьезно? Сейчас?
– А почему нет? Я люблю рисовать, и у меня сегодня день рождения. – Ага. А то вдруг он забыл. – Будет вроде как подарок от тебя.
– А с чего ты взяла, что я не приготовил тебе подарок?
– А ты приготовил?!
Захар бросил быстрый взгляд в сторону своей уже-не-тайной комнаты и тут же снова его отвел.
– Может быть, – туманно ответил он. – Знаешь, что, ладно. Давай. В конце концов, желание именинницы – закон, так что будем рисовать. Мне встать на руки? Скорчить глупую рожу, чтобы тебя повеселить? Не стесняйся, сегодня и только сегодня готов исполнить любой твой каприз!
– Тогда сними рубашку.
Захар поперхнулся и вытаращил глаза, а Катя отчаянно покраснела.
Все ты правильно понял… Снимай давай.
Возможно, он прочитал ее мысли и оскорбился или же просто передумал, но уже мгновение спустя Захар с непроницаемым лицом обогнул ее и ушел в коридор. «Поздравляю, Сиротина, – Катя отвесила себе мысленный подзатыльник. – Ты опять черт знает что себе надумала! Смирись уже с тем, что ты совершенно не секси. Сиди в своем углу, рыдай и рисуй смешные картинки! Бедолага небось уже собирает манатки или звонит в полицию, чтобы обвинить тебя в сексуальных домогательствах. Или же…»
Щелк.
Основной свет погас. Захар прошел мимо Кати обратно и, перегнувшись через диван, дернул за цепочку торшера.
– Так как-то поуютнее, – пояснил он, неловко хватаясь за верхнюю пуговку на рубашке. Катя поспешно закивала, соглашаясь.
Это было похоже на стриптиз. Да что там, это и был стриптиз, причем настолько чувственный, что ей стало нечем дышать. Медленно, одну за другой, Захар протискивал пуговицы в петли своими длинными и ловкими пальцами. Катя вдруг подумала о том, что еще он мог бы ими сделать. Где бы мог ее потрогать…
Ох.
Рубашка полетела на пол.
– Сядь, пожалуйста, на диван, – хрипло попросила Катя и, присев на корточки возле стола, принялась сгребать в кучу принадлежности для рисования. Ей нужен скетчбук. И пенал с ручками. И успокоительное.
Судя по тихому скрипу, Захар выполнил ее просьбу, и Катя решила не томить его ожиданием. Под настороженным взглядом Захара она подошла ближе, уселась, скрестив ноги по-турецки, прямо на кофейный столик и, вжикнув молнией, непослушными пальцами выудила из пенала черную гелевую ручку. Идеальный момент для быстрых набросков.
– Мне как-то неловко, – пробормотал Захар. Катя заметила легкий румянец, оттенивший его скулы.
– Художник как врач, – деловито кивнула она, чувствуя себя ужасной маленькой врушкой. – Так что можешь расслабиться. Ты сейчас для меня что-то вроде статуи.
Поколебавшись, Захар откинулся на спинку дивана и пятерней убрал упавшие на лоб волосы. Катя уставилась на него, будто впервые увидела обнаженного парня. Под светлой кожей Захара перекатывались, переплетались мышцы. Тугие, будто натянутые. Кате немедленно захотелось их нарисовать. Или хотя бы погладить.
А лучше поцеловать.
– Эй, – с тихой насмешкой в голосе позвал Захар.
– Гхм? – Катя с трудом заставила себя оторвать взгляд от маленького шрама у него под ключицей.
– Разве художники не должны рисовать, а не просто смотреть?
Спохватившись, Катя открыла скетчбук и принялась бездумно чертить какие-то каракули, имитируя бурную художественную деятельность. Губы Захара задрожали в попытке сдержать улыбку.
– Обычно разговоры о всяких пустяках помогают натурщикам расслабиться, – авторитетно заявила Катя, стараясь не ерзать и не пялиться. Ну или пялиться не слишком откровенно.
– Да я вроде уже расслабился.
«А вот я точно нет», – с нервным смешком подумала Катя. Гелевая ручка беззвучно заскользила по плотной бумаге.
– Сыграем в вопрос-ответ? – предложила она. – Ты честно отвечаешь на мой вопрос, а я на твой.
Захар лениво пожал плечами. Катя решила счесть этот жест, лишенный всякого энтузиазма, согласием.
– Что означает закорючка на твоей сережке?
– Это японский иероглиф, а не закорючка, балда. Читается как «хару», – он смущенно ухватил себя за мочку уха и подергал сережку. – Весна.
Катя благоразумно воздержалась от комментариев и задержала взгляд на груди Захара.
– А татуировка? Какая-нибудь восточная мудрость в духе «Орел свинье не товарищ»?
– Это уже второй вопрос, – заметил Захар. Из-за приглушенного света его тело утопало в мягких тенях. Смотрелось драматично и… да, чертовски сексуально. Некоторое время он молчал, склонив голову набок и буравя Катю изучающим взглядом. – Зачем ты все время пытаешься всех рассмешить? Быть для всех… миленькой? Например, в клубе, когда этот придурок начал говорить о тебе гадости… Почему ты попыталась свести все к шутке, вместо того чтобы вылить ему на голову коктейль?
– Мы тогда еще не успели заказать напитки.
– Катя.
Катя поерзала. Почесала нос крышечкой маркера. Потеребила завязочки на шортах.
– Ох, ну ладно… – пробормотала она, сдаваясь под пристальным вниманием Захара. – Ты же знаешь мою маму, да? Думаю, все дело в… Короче, мне с детства вдалбливали, что все мои проблемы – вообще никакие не проблемы. Потому что проблемы – это где достать денег, как получить повышение, что делать с бабушкой, которая заболела… А все плохое, что происходит со мной, – это так, ерунда. Когда я пыталась с ней чем-то поделиться, мама… – Кате пришлось сделать паузу. – Если у нее было плохое настроение, она орала: «Хватит страдалицу из себя корчить! Иди посуду вон помой», а если хорошее – принималась разглагольствовать на тему того, какое все наше поколение инфантильное и бесхребетное. И неважно, о чем я говорю, даже если это что-то, что чуть меня не сломало, она все равно… все равно…